Это смертное тело - Элизабет Джордж

— Тогда что?

Джина дожидалась его ответа, и Гордон хотел дать ей его — всем своим телом, всей душой. Вся его жизнь зависела сейчас от слов, которые он выберет. Он проглотил подступивший к горлу ком, и Джина спросила:

— Чего ты так боишься, Гордон?

Он обхватил ладонями ее прекрасное лицо.

— Ты только вторая в моей жизни.

Гордон наклонился поцеловать ее, и она ему это позволила. Она открыла губы, приняла его язык, обняла его за шею и прижала к себе, и их поцелуй длился и длился. Гордон почувствовал возбуждение, но именно он, а не она первым прервал поцелуй. Он тяжело дышал, словно после долгой пробежки.

— Только Джемайма и ты. Больше никого, — сказал он.

— Ох, Гордон, — вздохнула Джина.

— Вернись ко мне. То, что ты увидела во мне… этот гнев… страх…

— Тсс, — прошептала она, притрагиваясь пальцами к его лицу, и там, где она прикасалась, кожа Гордона вспыхивала огнем.

— С тобой все исчезает, — сказал он. — Вернись ко мне. Джина, я клянусь…

— Хорошо.

Глава 27

Линли вышел из «Шелдон Покуорт нумизматикс» и отправился за машиной, чтобы ехать в Британский музей, и в этот момент зазвонил его мобильник. Это был Филипп Хейл. Сначала его сообщение носило позитивный характер: Юкио Мацумото пришел в сознание, и Изабелла Ардери допрашивает его в присутствии брата и сестры. Однако было кое-что еще, и, поскольку Хейл последним из детективов стал бы выражать протест в разгар расследования, Линли понял, что ситуация серьезная. Ардери приказала Хейлу остаться в больнице, хотя лучше было бы использовать детектива в другом месте. Он пытался объяснить Изабелле, что охранять подозреваемого способны и констебли, а он принесет больше пользы на другой работе, но она не захотела его слушать. Он был членом команды, но «настал момент, Томми, когда человек должен протестовать. Ардери пытается управлять всем и всеми, она не дает своей команде никакой инициативы. Она…»

— Филипп, остановитесь, — перебил его Линли. — Я ничего не могу с этим поделать. У меня просто не получится.

— Вы можете поговорить с ней, — возразил Хейл. — Если вы помогаете ей войти в курс дела, как она объявила в самом начале, так используйте это. Возьмите пример с Уэбберли… или с себя… или даже с Джона Стюарта, он ведь бывает очень упорным. Прошу вас, Томми.

— У нее сейчас и так забот по горло.

— Не говорите мне, что она вас не послушает. Я видел, как она… О черт!

— Видели что?

— Это она вернула вас на работу. Мы все это знаем. Для этого есть какая-то причина, возможно личная. Так воспользуйтесь этой причиной.

— Нет здесь ничего личного…

— Томми! Ради бога! Не притворяйтесь, что в отличие от всех остальных вы ничего не видите.

Линли немного помолчал, обдумывая то, что произошло между ним и Ардери: как все выглядело со стороны и как все было на самом деле. Наконец он пообещал посмотреть, что тут можно сделать, хотя сомневался в успехе.

Он набрал номер исполняющей обязанности суперинтенданта, но мобильник Ардери был поставлен на голосовую почту. Линли попросил ее ответить и пошел к машине, размышляя о том, что он за нее не отвечает. Если она попросит у него совета, он, конечно же, даст его. Но вопрос стоял так: дать ей утонуть или позволить выплыть без его вмешательства, и неважно, чего хотят от него все остальные. Как иначе она докажет, что способна к этой работе?

Линли поехал в Блумсбери. Второй звонок на его мобильник прозвучал, когда поблизости от станции метро «Грин-парк» он попал в пробку. На этот раз звонил Уинстон Нката. Он сказал, что Барб Хейверс, «в лучших своих традициях», уехала, несмотря на приказ суперинтенданта оставаться в Лондоне. Барбара направилась в Хэмпшир, и переубедить ее он не смог.

— Вы же знаете Барб, — пожаловался Уинстон. — Меня она слушать не желает, а вас послушает.

— Господи! — пробормотал Линли. — Она сумасшедшая. Что у нее на уме?

— Орудие убийства, — сказал Нката. — Она его узнала.

— Что вы имеете в виду? Она знает, кому оно принадлежит?

— Она знает, что это такое. И я тоже. До сегодняшнего дня мы не видели фотографии. Только утром заметили на стенде снимок. Это орудие из Хэмпшира.

— Вы что, хотите меня заинтриговать? На вас это не похоже, Уинстон.

— Это крюк, — объяснил Нката. — Мы видели подобные штуки в Хэмпшире, когда говорили с Ринго Хитом.

— Мастером-кровельщиком?

— Да. Такие крюки нужны для удержания камыша на месте, когда кроют крышу. В Лондоне их не увидишь. Ими пользуются при установке камышовых крыш.

— Джосси, — догадался Линли.

— Или Хастингс. Потому что это ручная работа. Крюки делают вручную.

— Хастингс? А он здесь при чем? — Но тут Линли вспомнил: — Он учился на кузнеца.

— А кузнецы делают крюки. Каждый кузнец делает их по-своему. Они словно…

— Словно отпечатки пальцев, — подхватил Линли.

— Вот-вот. Потому Барб туда и помчалась. Она сказала, что сначала позвонит Ардери, но вы же знаете Барб. Поэтому я и подумал, что вы можете… ну да что говорить, сами понимаете. Барб вас послушает. А со мной она считаться не станет.

Линли тихо выругался и закончил разговор. Пробка рассосалась, и он продолжил свой путь в Британский музей, решив, что дозвонится до Хейверс при первой возможности. Не успел он этого сделать, как снова зазвонил мобильник. На этот раз его вызывала Ардери.

— Что вам сказал нумизмат? — спросила она.

Линли быстро посвятил ее в подробности и сказал, что едет в Британский музей.

— Отлично. Выходит, это мотив. Но среди ее вещей монету мы не нашли, значит, кто-то забрал ее. Наконец-то у нас что-то появилось. Хорошо.

Она рассказала ему о том, что сообщил ей Юкио Мацумото. Оказывается, рядом с часовней в Абни-Парке было двое мужчин, а не один. Вернее, их было трое, считая самого Мацумото.

— Мы вместе с ним составляем фоторобот. Пока я с ним беседовала, явилась адвокат виолончелиста, и у нас произошло столкновение. Боже, эта женщина — настоящий питбуль. Она не отстанет, пока Скотленд-Ярд не признает свою вину в несчастном случае с Юкио.

Линли коротко выдохнул.

— Изабелла, Хильер никогда на это не пойдет.

— Это важнее, чем Хильер, — ответила Изабелла.

«Скорее в аду пойдет снег, чем Дэвид Хильер на это согласится», — подумал Линли. Не успел он сказать ей об этом, как Ардери повесила трубку. Линли вздохнул. Хейл, Хейверс, Нката и Ардери. С чего начать? Он выбрал Британский музей.

В музее Линли встретился с женщиной по имени Онор Робайо. У нее было мощное телосложение олимпийского пловца и рукопожатие успешного политика.

— Никогда не думала, что буду беседовать с копом, — откровенно призналась она и радостно улыбнулась. — Я прочитала множество детективов. Как думаете, на кого вы больше похожи — на Ребуса или Морса?[74]

— У меня фатальное увлечение винтажными средствами передвижения, — признался Линли.

— Стало быть, на Морса. — Робайо скрестила на груди руки. У нее это не совсем получилось, потому что бицепсы не позволяли плотно прижать руки к телу. — Итак, чем я могу помочь вам, инспектор Линли?

Он рассказал ей о цели своего прихода: поговорить с куратором о монете времен Антонина Пия. Вероятно, эта монета — ауреус.

— Вы можете мне ее показать? — спросила Робайо.

— Я надеялся, что это вы мне ее покажете, — ответил Линли и спросил, не скажет ли мисс Робайо, сколько может стоить такая монета. — Я слышал, что от пятисот до тысячи фунтов. Вы согласны?

— Давайте посмотрим.

Робайо провела его в кабинет, где среди книг, журналов и документов на столе у нее стоял и компьютер. Она быстро нашла сайт, в котором были указаны продажные цены монет. Недолго искали они и другой сайт — с ауреусом времен Антонина Пия. Монета была выставлена на открытый рынок, цена в долларах — три тысячи шестьсот. Больше, чем думал Дюге. Сумма не огромная, но можно ли за нее убить? Вполне.

— При предъявлении таких монет, как эта, требуют указать ее происхождение? — спросил Линли.

— Это ведь не предмет искусства. Никто не станет интересоваться, кто владел ею в прошлом, если только это не нацист, похитивший монету у еврейской семьи. Главный вопрос — это ее аутентичность и материал.

— Что вы имеете в виду?

Робайо указала на экран монитора, на котором красовался выставленный на продажу ауреус.

— Это либо ауреус, либо не ауреус. Либо чистое золото, либо нет. Этот аспект нетрудно проверить. Что касается возраста монеты, то есть действительно ли она принадлежит к эпохе Антонина Пия, — здесь, конечно, возможны подделки, но любой нумизмат это распознает. Кроме того, зачем идти на такие труды и подделывать подобную монету? Мы ведь говорим не о «только что обнаруженной» картине Рембрандта или Ван Гога. Представьте, во что в таком случае обойдется удачная подделка. В десятки миллионов! А монета? За нее разве только три тысячи шестьсот долларов можно выручить.