Академик Ландау; Как мы жили - Кора Ландау-Дробанцева

При этих словах Райкин резко побледнел и, скорее опускаясь, чем садясь на стул, произнес, как мне показалось, упавшим голосом:

— Не придавайте этому значения, Лев Давидович. Мы с женой приехали в Москву на гастроли, и вот Кирилл Семенович предложил нам навестить вас. Мы, актеры, наверное, как и все люди нашей страны, любим вас, много о вас знаем, больше не понимаем (физика для нас — область иррациональная), но страшно гордимся вами.

Дау пробормотал что-то вроде благодарности и бросил на меня умоляющий взгляд, смысл которого был ясен. Ему в этот момент было некстати все, что я придумал, и, пока я размышлял, как поступить, Райкин сделал над собой усилие и заговорил снова.

Это было уже выступление. Он рассказал, что работает над новым номером и, хотя этот номер еще не готов, вкратце он вот что значит — "ну об этом потом".

Монолог Райкина давался ему трудно, со лба и с верхней губы струился пот. Его взгляд пытался остановить на себе глаза больного, но они блуждали и постоянно обращались в мою сторону с той же просьбой.

Сделав знак Райкину не прерывать рассказа, я сказал Дау по-английски: — Вы должны собрать все силы!

— Я пытаюсь! — ответил он громко.

Но из его попыток ничего не выходило. Этот странный квартет (обливающийся потом Райкин, словно подыгрывающая ему улыбкой, сквозь которую проскальзывал испуг, Рома, Кора с тревожными и полными огорчения глазами, которые улавливали каждое движение присутствовавших и особенно больного, и, наконец, я, не знаю уж, с каким выражением лица со стороны, но огорченный тем, что затея не удалась) тщетно пытался сыграть для аудитории, состоящей из одного человека, не нуждающегося ни в музыке, ни в музыкантах.

В разгар этих напрасных усилий Дау, прерывая Райкина, сказал: — Можно мне пойти в туалет?

Он встал, широко отставляя ногу и, опираясь на палку, вышел из кабинета.

Это была передышка для всех.

Для Райкина и Ромы не было сомнений, что Дау страдает от физических болей. Они недоумевали, почему в этом сомневаются врачи, и мне пришлось им кое-что объяснить. Мы посидели еще с час, пытаясь повторить задуманную сцену снова, но у нас ничего не вышло".

Медикам не приходила в голову мысль, что опыт удался: боли органические, от них отвлечься немыслимо. Надо активно лечить, а не разговаривать!

Появление Кирилла Семеновича Симоняна у нас в доме было последним даром моей счастливой фортуны, если бы я не смогла 25 марта 1968 года обеспечить Дау первоклассным хирургом, я не смогла бы жить, но об этом позже.

Посещение Аркадием Райкиным больного Дау обойти невозможно!

Было воскресное утро, Кирилл Семенович пришел раньше. В назначенное время я вышла встречать Райкина у ворот института. Подъехала «Волга», за рулем Аркадий Райкин, прохожие останавливались как вкопанные, затрудняя ему управление машиной. Я подумала, что ему во избежание дорожных происшествий надо ездить в маске: даже маска не вызовет столько любопытства, как сам Райкин. «Волга» остановилась у ворот института, вся охрана, бросив свои посты, высыпала навстречу «Волге». Я показала наш подъезд и, встречая Райкина уже в передней, сказала, что очень счастлива с ним познакомиться, что я одна из самых пламенных его поклонниц.

— Как, вы забыли? Мы ведь знакомы, помните, вы вместе с Дау бывали у меня, когда я отдыхал в Сочи.

— Аркадий, то была не я!

И вдруг Аркадий Райкин покраснел до корней волос, он окаменел, его глаза выражали ужас.

— О, не бойтесь. Вы не выдали Дау, я в курсе его интимной жизни, у нас с Дау ведь заключен брачный пакт о ненападении.

В тот день атака болей в животе была особенно яростной. Уже два врача, вернее, два настоящих медика-клинициста, наблюдают Дау: Вишневский и Симонян. Сам Дау очень любит посещения К.С.Симоняна, ему он читает Байрона на английском языке, оба читают друг другу Гумилева, Лермонтова, я вижу сама — беседа с Кириллом Семеновичем доставляет Дау удовольствие.

Уже установилась теплая погода, я решила Дау отвести на дачу. Накануне отъезда у меня произошел очень странный разговор по телефону. Звонок — снимаю трубку, слушаю:

— Это квартира академика Ландау?

— Да.

— Можно к телефону попросить его жену.

— Я у телефона…

— Здравствуйте, Нина Ивановна.

— Здравствуйте, только я не Нина Ивановна, а Конкордия Терентьевна.

— Как, разве жену академика Ландау зовут не Нина Ивановна?

— Нина Ивановна — жена академика Гинзбурга, это из моих знакомых.

— Тогда прошу прощения, я такой-то (он назвал себя). Разрешите объяснить мой нелепый звонок.

— Пожалуйста.

— Два месяца назад я был болен и лежал в больнице Академии наук. Со мной вместе целый месяц был в палате некий профессор из университета. Этого профессора почти ежедневно в часы приема посещала тоже сотрудница университета. (Я подумала: Н.И.Гинзбург работает в университете.) Она мне представилась как Нина Ивановна Ландау, жена академика Ландау. Я раньше выписался из больницы, дал Нине Ивановне свой телефон и очень просил, чтобы она мне позвонила, сообщила о здоровье моего товарища по палате и, конечно, о здоровье своего мужа, академика Ландау.

— Очень интересно. Думаю, что ваш товарищ по палате знал ее настоящую фамилию. — Не уверен. Он меня сам уверял, что это жена академика Ландау. — Короче говоря, мой муж уже примерно два года дома, но его состояние здоровья не такое, чтобы я могла его оставлять дома и посещать пациентов больницы Академии наук. И потом, я не сотрудница университета. Вас явно разыграли.

Этот незначительный разговор я привела потому, что, когда я Дау перевезла на дачу в Мозженку и, оставив его на Танечку, приехала в Москву за медикаментами и продуктами, раздался звонок. Снимаю трубку, слушаю:

— Это квартира академика Ландау?

— Да.

— Попросите его самого к телефону.

— Я этого не могу сделать, он сейчас находится на даче. — На даче телефон есть?

— Нет, на даче телефона нет.

— Тогда потрудитесь сообщить мне, как проехать на дачу к академику Ландау. Говорила со мной женщина немолодая, но явно очень взволнованная, очень гневная.

— Если вы будете ехать на машине…

— Нет, машины у меня нет. Я говорю с вокзала. Я проездом в Москве, через несколько часов у меня поезд на Ленинград.

— Наша дача по Белорусской железной дороге, конечная остановка — Звенигород.

— Сколько времени займет дорога туда и обратно?

— Не менее трех часов.

— Тогда это невыполнимо, а с кем я говорю?

— С его женой.

— С женой? А давно ли вы стали его женой, — это она говорила, не скрывая своей ненависти к жене Ландау.