Второй пол - Симона де Бовуар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Странный опыт для индивида, воспринимающего себя как автономного субъекта, как трансценденцию, как абсолют, – обнаружить в себе в качестве раз навсегда данной сущности подчиненность; странный опыт для того, кто для себя полагает себя единым, – открыть себя для себя как инаковость. Именно это происходит с девочкой, когда она, познавая мир, осознает себя в нем как женщина. Предназначенная ей сфера со всех сторон замкнута, ограничена, подавлена миром мужчин: куда бы она ни кинула взор, за что бы ни взялась, она повсюду уткнется в потолок, а ее путь преградят стены. Божества мужчины так высоко на небесах, что на деле для него нет богов; девочка живет среди богов в человеческом обличье.
В таком положении находятся не только девочки. Так же живут негры в Америке: они лишь отчасти интегрированы в цивилизацию, которая при этом смотрит на них как на низшую касту; именно от этого горько страдает на заре своей жизни Биггер Томас[296] – от раз навсегда данной неполноценности, от проклятой инаковости, заложенной в цвете его кожи: он смотрит на пролетающие самолеты и знает, что небо для него закрыто, потому что он чернокожий. Девочка знает, что она не будет бороздить моря, не отправится к полюсу, что многие приключения и радости ей недоступны, потому что она – женщина, ей не повезло с рождения. Но между ними существует большое различие: негры восстают против своей судьбы, суровость которой не компенсируется никакими преимуществами; женщину же подталкивают к сообщничеству. Я уже упоминала[297], что в существующем, помимо подлинного отстаивания своей субъектности и суверенной свободы, присутствует также и неподлинная тяга отказаться, бежать от себя. Родители и воспитатели, книги и мифы, женщины и мужчины всячески расхваливают девочке услады пассивности, учат вкушать их с самого раннего детства; искушение становится все более лукавым, и она поддается ему тем более неизбежно, что порыв ее трансценденции наталкивается на самое суровое сопротивление. Но, принимая пассивность, она тем самым принимает без борьбы навязанную ей извне судьбу, и эта неизбежность ее пугает. Перед юношей, будь он честолюбивым, легкомысленным или робким, открыто широкое будущее: он будет моряком или инженером, останется в деревне или уедет в город, повидает мир, разбогатеет; глядя в будущее, где его ждут неожиданные возможности, он чувствует себя свободным. Девочка выйдет замуж, станет матерью, бабушкой; она будет заниматься домашним хозяйством точно так же, как ее мать, будет заботиться о детях, как заботились о ней самой: в двенадцать лет она уже точно знает, что ей уготовано, она будет жить день за днем, но строить свою жизнь ей не дано; она с любопытством, но и со страхом думает о жизни, все этапы которой предусмотрены заранее и к которой ее неминуемо приближает каждый день.
Именно поэтому девочку еще больше, чем ее братьев, заботят тайны пола; конечно, и мальчики страстно ими интересуются, но для них в будущем роль мужа и отца не станет главной; для девочки же вся ее судьба связана с браком и материнством, и, как только она начинает угадывать их тайны, ей кажется, что ее телу грозит чудовищная опасность. Магия материнства развеялась: рано или поздно, хуже или лучше, но она узнает, что ребенок зарождается в чреве матери не случайно и появляется на свет не по мановению волшебной палочки; она думает об этом с тревогой. Часто мысль о том, что внутри ее появится и будет расти тело-паразит, кажется ей уже не чудесной, а отвратительной; чудовищно вздутый живот приводит ее в ужас. А каким образом ребенок выйдет из нее? Даже если ей никогда не говорили о криках и страданиях рожениц, она кое-что подслушала, читала в Библии слова: «В муках будешь рожать детей своих»; она предчувствует какие-то невообразимые пытки, придумывает странные операции в области пупка; не успокаивает ее и предположение, что младенец выйдет через анальное отверстие: у девочек, представляющих себе таким образом процесс рождения ребенка, иногда бывают запоры на нервной почве. Не слишком помогут и точные объяснения: девочку будут преследовать картины огромного живота, разрывов, кровотечений. Чем богаче воображение ребенка, тем сильнее он страдает от таких видений; и ни одна девочка не может перенести их без содрогания. Колетт рассказывает, что однажды мать обнаружила ее лежащей в обмороке после того, как она прочитала описание родов у Золя:
Сцена внезапных родов – положения, звуки, цвета – была описана неожиданно подробно, сочно, со смаком, с анатомической тщательностью, и в ней я не узнавала того, что было мне давно и хорошо известно, как ребенку, выросшему в деревне. Я ощутила испуг, недоверие, угрозу своей женской судьбе… Другие слова живописали мне картины с искромсанной плотью, экскрементами, запекшейся кровью… Газон принял меня обмякшую, безвольно распростертую, как одного из тех свежеубитых кроликов, которых нам приносили браконьеры[298].
Утешения взрослых не способны рассеять беспокойство девочки; с возрастом она учится не верить им на слово; нередко она их ловит на лжи, даже когда речь идет о ее собственном появлении на свет; кроме того, она знает, что они не находят ничего необычного в самых ужасных вещах; если ей пришлось испытать какое-либо сильное физическое потрясение: удаление гланд или зуба, вскрытие нарыва – то воспоминание о своей тревоге она перенесет на роды.
Поскольку беременность и деторождение проявляются в физических изменениях, девочка сразу начинает подозревать, что между супругами происходит «что-то физическое». Слово «кровь», встречающееся в таких выражениях, как «единокровные братья», «чистокровный», «полукровка», иногда дает пищу детскому воображению; можно предположить, что замужество сопровождается неким торжественным переливанием крови. Однако чаще всего дети связывают «физическое» с мочевой и экскреторной системой – в частности, они считают, что мужчина мочится в женщину. Сексуальные отношения осмысляются как «грязные». Именно это до глубины души потрясает ребенка, которого всегда тщательно ограждали от всего «грязного»: почему же взрослые допускают подобные вещи в своей жизни? Поначалу ребенок защищен от подобного скандала