Павел I - Казимир Феликсович Валишевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Депеша от 13 апреля 1800 года сначала принесла одному из них приказание немедленно покинуть Англию, отправившись «к водам, на континент». Через три дня за ней последовал рескрипт, за подписью самого Панина, гласивший следующее: «Его Величество, усматривая из неоднократных донесений ваших разные представления вопреки воле Его, приказал вам сказать, что если исполнение оной вам в тягость, то не возбранено вам просить увольнения от службы».
«Видите, что я должен подписывать! – говорил министр в записке, приложенной к официальному уведомлению. – Орошаю слезами ваши руки! Мы будем плакать вместе. Делать нечего!»
Воронцов подал в отставку, но умолял, чтобы ему было дозволено остаться в Англии как частному лицу. Эта страна стала для него вторым отечеством. Получив разрешение избрать для себя местопребывание, он поселился в Саутгемптоне, после того, как передал дела советнику посольства Лизакевичу, но не представил своих отзывных грамот. Среди беспорядка, в котором очутился в Петербурге департамент Иностранных дел, при Панине и Ростопчине, продолжавших спорить из-за управления им, казалось, не подумали дать возможность отставленному послу выполнить эту формальность.
Так как Сент-Джемский двор потребовал, чтобы был назначен преемник на оставленный им пост, Павел велел опять ответить, что «монархи не обязаны давать отчета в своих действиях». Король Великобританский мог со своей стороны не замещать Витворта. В июле, получив свои отзывные грамоты, последний представил как поверенного в делах советника посольства Казамаиора. Но после этого, по забывчивости или добровольной мести, английский посланник Гэльс, покидая Стокгольм, не посетил своего русского коллеги, и тотчас же, несмотря на представления Панина и Ростопчина, Павел послал Витворту повеление вывезти весь состав посольства. В этот момент 18 000 царских войск и пятнадцать кораблей под его флагом оставались в руках Англии!
Это не мешало Павлу действовать так, как будто он решительно шел не только к дипломатическому разрыву, но на смертный бой со вчерашней союзницей, и в августе, при известии об оскорблении, нанесенном одним из английских адмиралов датскому флагу – задержание нескольких коммерческих судов, конвоированных датским фрегатом, – он действительно открыл неприятельские действия, наложив эмбарго на суда и запрещение на все английские конторы и капиталы, находившиеся в России. Английский генеральный консул, Стефен Шэрп, сам подвергся высылке, довольно грубо объявленной, и много английских матросов было брошено в тюрьму.
Это была война. В октябре назначенный министром в Копенгаген Лизакевич покинул, в свою очередь, Лондон, оставив часть личного состава и архив посольства на попечении священника Смирнова – единственный пример в истории русской дипломатии, когда духовное лицо исполняло в ней какие-либо функции. Войны, однако, не последовало. Всецело занятая своей горячей борьбой с Францией, Англия противопоставила этой провокации поистине замечательное спокойствие и решение не раздражаться. Она поспешила дать удовлетворение Дании и таким образом в сентябре 1800 года добилась отмены мер, принятых Россией против англичан. Но в следующем месяце пошло еще хуже. Замешался вопрос о Мальте, повергший Павла в неистовство, действительно граничившее с безумием.
Когда седьмого сентября остров достался в руки англичан, Ростопчин не без некоторой запальчивости потребовал от Лондона согласия на высадку в Лавалетте русского корпуса, в силу прежних конвенций, и так как утвердительный ответ заставил себя ждать, то 22 ноября объявленные в августе распоряжения были вновь восстановлены и усилены: наложен секвестр на английские товары в русских лавках и магазинах; остановлены долговые платежи представителям этой национальности; назначены комиссары для ликвидации долговых расчетов между российскими и английскими купцами.
В декабре, кроме того, Россия подписала вместе с Пруссией, Швецией и Данией договоры, возобновлявшие, в более широких размерах, систему вооруженного нейтралитета 1780 года, спокон веков считавшуюся Сент-Джемским двором такой вредной для его интересов, и на этот раз, хотя и с сожалением, Питт, доведя до крайности свои миролюбивые стремления, от них отказался. В свою очередь, делая еще, впрочем, исключение для Пруссии, он наложил эмбарго на суда и товары «нейтральных держав», и так как последние тоже запретили английским судам доступ в Балтийское море, обе стороны стали готовиться к войне.
Павел выказывал себя все более и более воинственным. В январе 1801 года он предписал московскому губернатору, Салтыкову, ввести «сильные постои» во все городские дома, принадлежащие англичанам, и в то же время Ростопчин приказал Смирнову немедленно выехать в Гамбург, вывезя не только оставшуюся в Лондоне часть посольства, к которому он принадлежал, но и всех русских офицеров и всех рабочих царского флота, находившихся в Англии! Он воображал, что это распоряжение могло быть исполнено после того, как он недавно ответил на любезное сообщение Гренвиля в почти невежливых выражениях: «Ничто, говорил он, не будет изменено в мерах, принятых против Англии, пока она захватывает на Мальте права ордена»; и, кроме того, так как тон последних депеш, адресованных министром в Петербург, не нравился царю, он велел отослать их обратно.
Бедный Смирнов избавился от затруднения, в которое был поставлен. Пока он советовался с Воронцовым о том, что делать, депеша графа Палена известила о вступлении на престол императора Александра I и возвращении посла на пост, который Павел принудил его покинуть. Но в то время только зима помешала русским и англичанам обменяться выстрелами. Пока прусские войска готовились занять Ганновер, а датские овладели Гамбургом и Любеком, где были конфискованы английские товары, Павел поспешно вооружал оставшиеся у него суда и сосредоточил целый корпус на берегах Балтийского моря. Он не имел возможности прийти на помощь своим союзникам. В момент его смерти, вследствие того, что Дания и Швеция, вопреки его настояниям, не позаботились достаточно защитить пролив Зунд, в марте 1801 года, то есть в минуту, когда русский флот был задержан льдами, англичане, с семнадцатью кораблями и тридцатью фрегатами, под начальством Паркера и Нельсона, беспрепятственно подошли к стенам Копенгагена; они быстро разрушили городские укрепления и заставили Данию если не оставить своих союзников, то, по крайней мере, подписать перемирие на четырнадцать недель. После того Нельсон вошел в Балтийское море, где Швеция и Россия, в свою очередь, находились под угрозой удара этого страшного противника. Павел этим вовсе не тревожился. В этот самый час, среди перипетий, краткое изложение которых будет помещено в следующей главе, он спешил навстречу французскому союзу против Англии с таким же жаром и необдуманностью, с какими
