Болтливый мертвец - Макс Фрай

— Да? — искренне удивилась Мичи. — Вот дурак этот Арало, даже глаза отвести тебе не смог! Ладно, я пойду, — сердито добавила она. — Все равно от тебя никакого толку. Тебе же, наверное, вообще женщины не нравятся…

— Не нравятся, — с энтузиазмом подтвердил я. — Ни женщины, ни мужчины, ни дети, ни старики. Мне нравятся только менкалы. У вас тут часом нет парочки молодых менкалов?

К моему искреннему восхищению, Мичи мне поверила. Покосилась на меня с откровенным ужасом и заспешила к окну.

— Только не говори Маркуло, что я к вам заходила, — сказала она, торопливо вскарабкиваясь на подоконник. — А то он подумает дурное!

Вот уж действительно…

Моя несостоявшаяся возлюбленная поспешно исчезла. Я надеялся, что она не станет наносить мне повторный визит с предложением интимных услуг. А еще я надеялся, что она непременно попытается соблазнить сэра Лонли-Локли и судьба будет настолько благосклонна, что позволит мне полюбоваться на сие зрелище, хотя бы в замочную скважину.

Пока, впрочем, мне предстояло развлечение совсем иного рода: пришло время будить моего друга. Вообще-то, я не садист, но парень сам просил меня это сделать.

Сэр Шурф проснулся от легчайшего прикосновения к плечу. Уселся на груде одеял, выпрямил спину, поднял подбородок, приосанился. Он выглядел так, словно помещался не в центре убогой самодельной постели, а на императорском троне — живой памятник величию человеческого духа, да и только!

Я вкратце пересказал ему все, что успело произойти, Шурф слушал, важно кивал, переваривая информацию. Но договорить мне не дали: со двора донесся пронзительный вопль такой силы, что стекла задрожали. Вопль оборвался так же внезапно, как и начался.

Я бросился к окну. Нарядного ковра перед входом в дом больше не было, а в центре двора зияла копия Мировой Бездны в примерном масштабе 1:72. Очевидно, кому-то из Кутыков только что крупно не повезло. Надо понимать, сумасшедшая старуха и увалень Арало не потрудились посвятить в свой злодейский план остальных членов семейства. Ну вот, допрыгались. Судя по давешнему воплю, несчастный был взрослым мужчиной, и теперь я гадал: кого так угораздило?

— Странно, что он больше не орет, — сказал я Шурфу. — На его месте я бы еще долго скандалил!

— Если бы остался жив, — сухо заметил он. И озабоченно добавил: — Вот что меня беспокоит. Идем-ка посмотрим, что там с этим беднягой.

— Это ж какую яму надо было вырыть, чтобы человек насмерть разбился! — изумился я.

Но все оказалось куда хуже. Увалень Арало совершил настоящий трудовой подвиг, но все же размеры ямы не слишком выходили за рамки моих представлений о возможном. Глубина была метра три, не больше, — хотя, теоретически говоря, очень неудачливый человек может свернуть шею даже упав с табурета.

Зато дно ямы было густо усеяно кухонными ножами, кинжалами и прочей остро заточенной дрянью всевозможных размеров: от сапожной иглы до кочерги. Общая картина смахивала на спину ощетинившегося гигантского ежа, только вместо кленового листочка на его «иглы» был нанизан зеленый ковер, недавно прикрывавший яму. А вместо сыроежки — человеческое тело. Мертвое, насколько я мог судить: бедняга был пропорот насквозь не меньше чем дюжиной острых лезвий. Особенно поражали размеры ржавого тесака, торчавшего между его лопаток.

— Это Пурех, — сказал Лонли-Локли. — Не вовремя его понесло во двор!

— Вот бедняга, — вздохнул я. — О ком, о ком, а о нем даже плакать никто не будет, я полагаю…

— Это как раз не имеет значения, — пожал плечами Шурф. — Тот, о ком сокрушаются несколько дюжин родственников и друзей, ничуть не менее мертв, чем тот, чья смерть не выжала ни единой слезы…

— Это правда, — согласился я.

Пурех Кутык, вероятно, был самым малопривлекательным типом из всех, кого я умудрился встретить за годы своей насыщенной неприятными впечатлениями жизни, но его смерть произвела на меня удручающее впечатление — просто потому, что бедняга угодил в дурацкую, нелепую ловушку, заготовленную специально для нас с Шурфом. А я-то, дурак, веселился, размышляя о могучем интеллекте старой злодейки, выносившей сей коварный план!

Кутыки тем временем начали собираться во дворе, привлеченные воплями Пуреха. Они, надо сказать, не слишком спешили: как я понимаю, вопли Пуреха раздавались в этом доме и раньше, но интересными событиями до сего дня не сопровождались.

Первым появился дедушка Тухта, которого я уже начал считать чуть ли не своим приятелем. Он заглянул в яму да так и застыл на месте с открытым ртом.

— Вы ему поспособствовали или он сам? — наконец спросил старик.

Я возмутился и открыл было рот, но не успел ничего сказать: парадная дверь распахнулась, и оттуда вышли Маркуло, его страстная жена и дурно воспитанный наследник. Вот уж кому трагическое происшествие пришлось по душе: прелестное дитя сразу же устремилось к краю ямы и с восторгом уставилось на жертву происшествия.

— Это как же? — беспомощно спросил Маркуло, обводя взглядом всех присутствующих. — Это что же получается, наш Пурех упал в яму? Да как же его сюда занесло?!

Сейчас он совсем не был похож на злодея, даже на опереточного. Просто испуганный, растерянный человек, у которого только что погиб какой-никакой, а все-таки брат.

— Прими мои соболезнования, Маркуло, — сказал Лонли-Локли. — Кстати, а ведь яма-то, как я понимаю, была вырыта специально для меня. Вернее, для нас обоих, верно? И это после нашего с тобой утреннего разговора… Нечего сказать, мудрый поступок!

— Да это все бабушка, — простонал Маркуло. — С ней никто, кроме Ули, не может справиться, а Ули после завтрака ни с того ни с сего заперлась у себя в комнате и ревет. А когда она ревет, к ней лучше не соваться… И я подумал — пусть себе бабушка тешится, вы же все равно в эту яму не упадете, так что какой от нее вред?.. Кто же знал, что Пурех в кои-то веки решит пойти прогуляться: он и до спальни-то своей редко доползает…

— Доползал, — педантично поправил его старый Тухта. — С Пурехом все кончено. Его теперь даже мои припарки не спасут. Видишь, откуда торчит большой нож?

— Да вижу я, вижу, — вздохнул Маркуло и — я глазам своим не поверил! — вытер навернувшуюся слезу.

Удивительное дело: он был совершенно раздавлен горем. Я-то полагал, что пьянчуга Пурех для Кутыков — своего рода кара Господня за прегрешения всех колен семейства, наказание, которое прочие домочадцы терпят, стиснув зубы. Впрочем, покойникам всегда достается больше любви, чем живым. Наверное, просто потому, что они лежат молча, неподвижно и наконец-то больше никому не мешают…