Приключения Джона Девиса. Капитан Поль (сборник) - Александр Дюма

Молодому графу давно уже наскучило жить в безвестности в Париже или в уединении древнего замка своих предков с развешанными по стенам фамильными портретами, и он с живейшим нетерпением ждал исполнения обещания, данного ему будущим зятем. Правда, слезы сестры немного огорчили его, потому что честолюбие Эммануила шло не от гордости и сухости сердца, а оттого, что ему скучно было жить и хотелось скорее блистать на парадах, командуя полком, прельщать женщин красивым мундиром. Он был совершенно не способен к глубоким чувствам и, несмотря на то что страсть Маргариты имела такие серьезные последствия, искренне считал, что это пустая ребяческая привязанность, о которой через год замужества сестра его забудет в вихре света и сама станет благодарить за то, что он принудил ее выйти за Лектура.

Что касается Маргариты – несчастной жертвы опасений матери и честолюбия брата, – вчерашняя сцена произвела на нее сильное впечатление. Она не могла разобраться в странных чувствах, разбуженных в ее сердце молодым человеком, который принес ей известие о Лузиньяне, успокоил ее и, наконец, прижал к своему сердцу, назвав сестрой.

Тайная, неясная, безотчетная надежда говорила ей, что этот человек точно послан ей судьбой для избавления от несчастий, но так как она не знала, почему он предложил ей свою дружбу, каким образом надеется преодолеть непреклонную волю маркизы, одним словом, как может повлиять на ее будущее, то и не смела мечтать о счастье. Впрочем, в последние полгода она уже привыкла к мысли, что только смерть может оборвать цепь ее страданий.

Среди этих надежд и опасений один маркиз оставался равнодушным ко всему: время и события перестали для него существовать с того страшного дня, как он лишился рассудка. Несчастный старик был погружен в ужасное воспоминание о своем последнем поединке без свидетелей и повторял вновь и вновь слова, сказанные ему графом Морне. Слабый, как ребенок, он повиновался малейшему жесту жены, и твердая непоколебимая воля этой женщины полностью владычествовала над его инстинктом, пережившим волю и рассудок. В этот день в образе его жизни произошла большая перемена. Вместо маркизы к нему явился камердинер, на него надели мундир, ордена, затем жена вложила ему в руку перо и велела написать свое имя. Он спокойно повиновался, совершенно не представляя себе, для какой роли его готовят.

Часа в три на дворе прогремела коляска, и стук ее колес совершенно по-разному отозвался в сердцах трех человек, которые ее ожидали. Эммануил тут же выбежал из своей комнаты и бросился встречать своего будущего зятя. Лектур проворно выскочил из коляски. Он останавливался на последней станции, чтобы переодеться, и явился с дороги наряженным по последней моде. Привыкнув к общению с женщинами, он знал, что женщины почти всегда судят по первому впечатлению и ничто не может изгладить из сердца того чувства, которое возникает у них при первом взгляде на мужчину. Впрочем, надо отдать справедливость барону: он был так ладен и хорош собой, что девушке со свободным сердцем трудно было бы остаться равнодушной к нему.

– Позвольте, дорогой барон, – любезно склонился перед гостем Эммануил, – пока мать и сестра еще не приходили, показать вам старинный замок наших предков. Посмотрите сюда. – Он остановился на верхней площадке крыльца и указал на башни. – Вот это выстроено при Филиппе Августе и отделано во времена Генриха IV.

– Клянусь честью, – Лектур с восхищением оглядел замок, – это бесподобная крепость! От нее на три мили вокруг разливается запах баронства, такой, что хватило бы на пару откупщиков. Если бы, – продолжал он, вслед за графом входя в гостиную и направляясь оттуда в картинную галерею, – если бы когда-нибудь мне вздумалось подражать нашим предкам и сделаться независимым, я бы попросил вас уступить мне этот восхитительный замок… И разумеется, с гарнизоном, – прибавил он, взглянув на длинный ряд портретов.

– Да-да, – Эммануил заметил его взгляд, – ряд наших предков тянется на семьсот двадцать пять лет, и все они остаются здесь, рядом с нами, хоть уже давно обратились в прах. Этот длинный ряд начинается с рыцаря Гугона Оре, который участвовал в крестовом походе Людовика VII, и проходит через мою тетку Дебору, которая, как вы изволите видеть, примыкает к последнему потомку старинного рода, вашему покорнейшему и послушнейшему слуге Эммануилу д’Оре.

– Все это как нельзя более достойно всяческого уважения, – сказал Лектур.

– Это все так, – Эммануил прошел вперед, чтобы показать барону дорогу, – но дело в том, что во мне мало патриархального и я совсем не расположен жить в этой честной компании. Надеюсь, любезный барон, что вы позаботились уже, чтобы как-нибудь вытащить меня отсюда?

– Да-да, граф, – подтвердил Лектур, идя за ним следом. – Я даже хотел привезти приказ о вашем назначении вместо свадебного подарка, но не удалось. Я знал, что в драгунском полку королевы есть вакансия полковника, и третьего дня пошел было к родственнику моему, Морепа, просить это место вам, но, увы, оно уже было отдано другому по просьбе одного таинственного адмирала, корсара, пирата – одним словом, какого-то фантастического существа. Королева ввела его в моду, дав ему руку, а король страх как полюбил за то, что он где-то поколотил англичан… И вообразите, за этот подвиг король милостиво наградил его военным орденом и пожаловал ему золотую шпагу, как будто он какой-то знатный дворянин! Что делать! Тут не удалось, но будьте спокойны: не этот, так другой полк непременно будет ваш.

– О, мне все равно, какой полк! – радостно сообщил Эммануил. – Мне бы только хотелось получить место, соответствующее знатности моего рода и богатству.

– И вы непременно его получите.

– Но скажите, пожалуйста, – продолжал Эммануил, меняя тему, – как это вы, дорогой барон, сумели вырваться из Парижа?

– Я поступил решительно, – ответил Лектур, растянувшись в большом кресле, – тем временем они уже пришли в комнату, предназначенную для гостя. – На вечере у королевы я просто-напросто объявил, что еду жениться.

– Прошу покорно! Да вы поступили геройски, особенно если признались, что едете за женой в нижнюю Бретань, этакую глушь.

– Да, я и это сказал.

– И тут, разумеется, перестали сердиться и тотчас же начали вас жалеть? – спросил Эммануил, улыбаясь.

– Вы не можете себе представить, какой эффект это произвело. – Лектур, положив ногу на ногу, покачивал ею. – Наши придворные дамы уверены, что солнце встает в Париже, а ложится в Версале, вся остальная Франция для них Лапландия, Гренландия, Новая Земля. Они воображают, что я привезу из своей поездки к северному полюсу какое-то страшилище с огромными руками и ногами, как у слона. К счастью, они ошибаются, – продолжал он и вопросительно посмотрел на графа. – Вы мне говорили, Эммануил, что ваша сестра…