Глотка - Питер Страуб

– Тебе пора было уже привыкнуть к роли взломщика, – сказал Джон, выходя из кухни в коридор. – Здесь три или четыре комнаты?

– Три, не считая кухни, – ответил я, следуя за ним. – Спальня ребенка должна была находиться здесь, – сказал я, открывая одну из дверей.

Спальня Фи была точно такой же, как моя, – узкая кровать с зеленым армейским одеялом и единственный деревянный стул. Маленький комод, почерневший от времени. В дальнем углу – узкое окошко, за которым по-прежнему клубился туман. Я вошел внутрь, и сердце мое дрогнуло. Джон встал на колени и заглянул под кровать.

На уровне пояса обои были разрисованы человечками, домиками, солнцами и звездами, связанными между собой полосками, изображавшими, очевидно, пути на какой-то карте. Голубая краска над этими рисунками успела потрескаться и частично облупиться.

– У этого Фи здесь куча мусора, – сказал Джон.

– Это осталось от жильцов, – возразил я. Подойдя к постели, я откинул одеяло. На кровати не было простыни – только старый матрац с полосатым наматрацником, застегнутым на пуговицы.

Джон с любопытством взглянул на меня и стал открывать ящики комода.

– Ничего, – сказал он через некоторое время. – Где же здесь можно спрятать коробки?

Я покачал головой и вышел из спальни.

Три окна гостиной были точно такими же, как в моем старом доме, и вся комната, как и спальня, возвращала меня в детство. В тяжелом воздухе словно висело ощущение тоски и гнева. Я знал эту комнату – я написал ее.

Я поместил перед окнами, на том месте, где стоял наш диван, два стола – и они действительно стояли там – более красочные, чем я представлял себе, но той же высоты и из такого же дерева. Телефон стоял на левом столе рядом с потертым огромным креслом – троном Боба Бандольера. Длинный диван, который я описал, стоял у противоположной стены. Правда, он был зеленым, а не желтым, но с теми же изогнутыми резными ручками.

И все-таки комната не походила на ту, которую я придумал. Я считал, что Боб Бандольер наверняка должен был развесить по стенам всякие назидательные картинки – типа нагорной проповеди или Исхода из Египта, но на стенах не было репродукций – только обои. Я представлял себе небольшую книжную полочку с Библией, вестернами в бумажных обложках и мистериями, но в комнате были только узкие стеклянные полки, на которых наверняка стояли раньше фарфоровые фигурки. Рядом с телефонным столиком стояло кресло с высокой спинкой, возле другого стола – кресло поменьше и без подлокотников, но с той же обивкой. Он и она.

– Это как музей сорок пятого года, – сказал Джон, поворачиваясь ко мне с удивленной улыбкой.

– Так оно и есть.

Я присел на кресло и огляделся. Через окно я различал стену домика Белнапов, через окно в которой Ханна видела повзрослевшего Фи Бандольера, сидевшего там, где сидел сейчас я. Джон искал за стульями под диваном. Фи приходил сюда ночью и пользовался только фонариком, поэтому он не мог разглядеть жирных пятен на обивке кресла и дивана.

Джон открыл дверь в другом углу гостиной. Я встал и последовал за ним в комнату, где умерла от голода и побоев Анна Бандольер.

Посреди огромной двуспальной кровати виднелось черное пятно. Джон полез под кровать, а я открыл ореховый шкаф, служивший Бобу Бандольеру гардеробом. Две вешалки висели на металлической трубе, еще одна лежала в сорокалетнем слое пыли на дне гардероба.

– Ящики, – сказал Джон, и мы открыли почти одновременно два ящика по обе стороны от зеркала. Мой был пуст. Джон захлопнул свой ящик и посмотрел на меня с нетерпением и раздражением одновременно.

– Ну, – сказал я. – И где же они? После того как Боб Бандольер избавился от Санчана, на втором этаже больше не было жильцов. Может, записи там? – Тут мне пришла в голову еще одна мысль. – Есть ведь еще подвал, где в те времена стирали.

– Я посмотрю наверху, – Джон отряхнул колени от пыли. – Надо выбираться отсюда как можно скорее – не нравится мне этот туман.

Я почти видел маленького Фи Бандольера, стоявшего холодной ноябрьской ночью пятидесятого года у кровати и державшего руку своей умирающей матери, в то время как отец его валялся на полу в окружении пустых бутылок.

– Хорошо? – переспросил Джон.

Я кивнул, и он вышел из комнаты. Я повернулся спиной к мальчику и пошел через дымку всего, что я придумал о нем, по направлению к кухне.

Как и в моем старом доме, дверь в подвал находилась рядом с плитой. Я спустился по деревянным ступенькам в темноту и остановился, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте. Прямо у лестницы стоял длинный деревянный верстак, на стене над ним была прибита полка, на которой стояли кофейные банки с гвоздями и шурупами. Скоро я стал различать контуры стоявших под верстаком коробок. Я задержал дыхание, предвкушая триумф, подошел к верстаку и нагнулся над ближайшей ко мне коробкой. Она была величиной с ящик для виски, крышка ее была закрыта, но не запечатана. Под крышкой оказался слой темной материи. Фи обернул свои записи после того, как увидел, что сделали с ними крысы в подвале «Зеленой женщины». Я потянул за ткань, и она легко подалась. Это оказался пиджак от костюма. Я бросил его на пол и снова полез в коробку. На этот раз я вытянул брюки от костюма. Под небрежно сложенными брюками обнаружились еще два костюма – темно-синий и снова темно-серый. Я засунул первый костюм обратно в коробку, запихал ее обратно под верстак и придвинул другую. Раскрыв ее, я обнаружил стопку накрахмаленных рубашек с эмблемой в форме стрелы. Они были серыми от пыли.

В следующей коробке были еще три костюма, лежавшие поверх трусов и скомканного нижнего белья, в четвертой – свалка черных ботинок, а в пятой – широкие галстуки моды сороковых годов, сплетенные между собой, подобно змеям. Я встал и размял затекшие ноги.

Фи Бандольер изгнал отсюда Думки, очистил то, что казалось ему важным, и повесил на дверь замок, заперев прошлое, словно в банке.

На корпусе старой стиральной машины и на узком подвальном окошке висела паутина. Я двинулся в глубь подвала. К одной из стен был прислонен черный велосипед. Я пошел к нагромождению коробок посреди подвала, но когда подошел поближе, коробки превратились в тележку. От досады я толкнул ее, и когда тележка отъехала, заметил под ней еще одну коробку.

– Вот, – сказал я. На коробке тоже висели обрывки паутины – ее недавно двигали. Я напряг мускулы и оторвал коробку от земли. Она была почти невесомой. Что бы там ни лежало, это явно не стопка исписанной бумаги. Я отнес коробку к подножию лестницы и тут услышал, как в кухню входит Джон Рэнсом.

Внутри коробки оказалась еще одна.

– Черт! – пробормотал я и, вскочив, подошел к стоящей посреди подвала печке.

– Что-нибудь нашел? – спросил сверху Джон.

– Не знаю, – сказал я.

– Наверху ничего нет, – ступеньки заскрипели под шагами Джона. – Просто пустые комнаты. А что ты делаешь?

Печка была размером с детскую колыбельку. Внутри лежал белый пепел, решетка была закопчена. Джон подошел и встал у меня за спиной.

– Думаю, мы потеряли эти записи, – сказал я.

– Подожди, – сказал Джон. – Здесь он ничего не жег. Видишь это? – Он указал на почти невидимую часть печки, которая была чуть светлее остальных. Я принял ее сначала за пятно. Джон просунул руку и провел по стенке – на пальцах его осталась паутина.

Коробки лежали там, где я их оставил. Когда я потряс их, внутри что-то звякнуло.

– Давай вынем, – предложил я.

Джон подошел и положил руки на коробку. Я засунул руки внутрь и потянул. Коробка легко подалась, но, когда я открыл ее, внутри опять оказалась другая коробка – поменьше. Я вынул и ее. И когда тряхнул, внутри что-то зашуршало.

– Кажется, ты нашел пасхальное яйцо, – сказал Джон.

Я поставил коробку на пол и открыл ее. На дне коробки лежал плоский белый конверт. Когда я взял его в руки, он оказался толще и тяжелее, чем я предполагал. Я поднес его к лестнице – там было светлее. Джон смотрел, как я распечатываю конверт.

– Фотографии, – предположил он.

Старые квадратики фотографий с белым ободком казались по современным стандартам очень маленькими. Я вынул их из конверта и стал рассматривать. На первой успел порисовать один из детей Думки, но под его каракулями можно было различить тоннель под аркой отеля «Сент Элвин». Следующая фотография была на первый взгляд точной копией первой, только казалась не такой разрисованной. Но потом я увидел, что во второй раз фотограф подошел поближе к входу в тоннель.

На третьей фотографии была двуспальная кровать, над которой висела картина в рамке, изображение на которой невозможно было разобрать, так как в стекле отразилась вспышка. Рядом с кроватью виднелась дверь. Но маленький Думки нарисовал на двери и стене огромное количество крестиков. Однако, пока он добрался до кровати, трудолюбие его иссякло.

– Что это? – спросил Джон.