На перепутье - Александра Йорк

Стоп.

В голову ему пришло слово: «ПЕРЕПУТЬЕ».

Он вспомнил добрую улыбку Костаса и слова Тары: «В жизни так много возможностей. У нас у всех много шансов. Мы можем изменить свое направление в любой момент. Пока мы живы, никогда не поздно».

Он впервые осознал свою собственную вину. Он предал священные принципы вовсе не Тары. Леон хотел отвернуться от зеркала. Нет, продолжай смотреть. Сделай это. Сейчас!

Он ощущал, как чувство вины физически поднимается в нем, заполняет его грудь, жжет глаза, медленно, но верно проникая в его сознание. Диву приходилось даваться, насколько все просто и неизбежно, стоит только открыть правде путь в себя.

Да, он предал не только свои собственные ценности. Он предал свою природу — то, что делало его человеком. Продал свою душу.

Он утопил на дне реки свое видение мира, чтобы усвоить фальшивое понятие — идеалы в реальной жизни не встречаются. Теперь он понял: не надо быть героем или богом, чтобы искать в себе героя или бога. Главное — наше видение идеала, поддерживающее наше стремление к ценностям, которые мы считаем достойными.

Леон медленно вернулся на кухню и взял пакет, который принесла Дорина, уже догадываясь, от кого он. Осторожно положив коробку на обеденный стол, он долго стоял над ней, не решаясь сорвать обертку. Он не заслуживал того, что там лежало. Он создал из своей собственной искореженной души изуродованные мертвые формы своего прошлого искусства. Он цинично изображал из себя Господа Бога, а дал миру только отвратительные формы ада. Когда-нибудь он сможет вспоминать об этих работах с безразличием, но в данный момент сама мысль о них и невольное сопоставление с тем, что он мог бы создать, внушала ему дикий ужас.

Леон развернул бумагу и обнаружил две коробки, одну на другой. Первую он сам закрыл пятнадцать лет назад. В ней были сделанные вручную инструменты, которыми он пользовался, когда создавал «Весенний цветок».

«Дорогой мой Леон, — было написано на карточке, — «Обещание» можно найти, потому что оно в тебе. Счастливого Нового года. С любовью, мама».

Этот подарок его любимая мама положила у его тарелки, когда ему исполнилось девять лет.

Сможет ли он воплотить задуманное? Если он придаст физическую форму тому образу, который сейчас у него перед глазами, корпорации придется согласиться. Его контракт предоставлял ему карт-бланш. Вэну и другим критикам придется об этой скульптуре написать. Он слишком известен, чтобы его можно было проигнорировать. Но не слишком ли поздно? Ему придется переучиваться, догонять тех, кто ушел вперед с технической точки зрения. Ведь прошло так много лет.

Но Дорина сказала, что ее дверь для него открыта. Значит ли это, что она согласится помочь ему справиться с такой фундаментальной задачей? И оправдает ли он ее ожидания? Или свои собственные?

Если он справится, вернет ли это ему когда-нибудь Тару? Она сказала, что будет ему другом. Если он начнет делать скульптуры, которые ей понравятся, не сможет ли он стать человеком, которого она способна полюбить? Возможно, сейчас Димитриос и заслуживает Тару, но жизнь длинная, а они с Тарой еще молоды.

Нет, он не должен делать это ради нее. Она первой скажет: он должен делать это прежде всего для себя самого.

Леон взял инструмент, который не держал в руках более двенадцати лет. Сможет ли он? Помнят ли его руки?

Он заглянул в гостиную и посмотрел на фотографию «Весеннего цветка» рядом с Эмпайр-Стейт-билдинг. Затем выглянул в окно и посмотрел на реальный Эмпайр-Стейт-билдинг, составленный из множества балок, похожих на ту, что он превратил в шутку и назвал «Вечность». Но этот небоскреб стал символическим воплощением идеи — дотянуться до чего-то. Дотянуться до определенной высоты, дотянуться до правды, дотянуться до прекрасного и затем тянуться еще дальше, еще выше, этаж за этажом, как будто встаешь на свои собственные плечи, чтобы увидеть новые просторы и высокие цели.

Леон открыл вторую коробку. От запаха глины у него закружилась голова. Так случается, когда дотрагиваешься до любимой, которую ты считал потерянной навсегда. В его мозгу снова появилась нагая женская фигура, ее золотистая кожа сияла в лучах заходящего солнца. Она стояла на уступе прямо над водой.

Тара. Моя Афина, думал Димитриос, удобно прислонившись к колонне и молча наблюдая за ней. Сбылась его детская мечта. Современный Пракситель, если такой найдется, должен обязательно запечатлеть ее в мраморе.

Она стояла на краю обрыва и смотрела на море Гомера, темное, как вино, и на восход первого дня нового года. Ее глаза были устремлены вдаль, разыскивая что-то, известное только ей. Она слегка приподняла руки, и ветерок относил назад складки ее простого шерстяного платья, которое напоминало драпировку и облегало ее спереди как тонкий шелк, не скрывая, а, наоборот, подчеркивая ее изящные контуры. Розовый туман поднимался от теплых волн моря и кружился вокруг нее, отчего казалось, что она только что спустилась с Олимпа, чтобы отпраздновать победу. Свою собственную победу. Как будто храм был построен в ее честь, как всегда представлялось Димитриосу.

Нет, не Афина, задумался он. И уже не Тара. Ее победа стоила большего. Она была Кантарой, богиней человеческого духа, которая помогала своим героям не в битве, а в достижениях. Ее символ? Крошечные золотые весы, чтобы взвешивать мужские души. Какой замечательный двойник богини мудрости — богиня совершенства, родившаяся не из головы своего отца бога Зевса, а плод своего собственного разума. Ее герои больше не ждут ее на дне океана — как сокровище из бронзы, их не стоит уже искать и на земле — в лице одного мужчины из плоти и крови. Она наконец поняла, что ее герои, со всеми их высокими качествами, живут в ней самой, составляют ее сущность. Она будет мечтать, но впредь мечты не смогут управлять ею. Теперь — об этом говорила ее гордая поза и строгая складка губ — она достигла той точки, где женственность сливается с личностью, образуя одно целое. Димитриос улыбнулся.

Тара чувствовала, как ветер, будто благословляя, играет с ее волосами, ласкает ее щеки. Разглядывая храм Посейдона, она вдыхала свежий воздух будущего. Теперь весь мир был открыт и доступен. Она взглянула на дальний горизонт, на встающее солнце и почувствовала, что поднимается вместе с ним — поднимается и поднимается ко всему, что возможно.

Руки Леона начали разминать глину. Оказывается, они помнили. Оказывается, его талант, его видение, его мечты всегда были в его руках. Он чувствовал жизнь в глине, которая вскоре станет макетом, небольшим наброском скульптуры, которая потом будет больше, чем в натуральную величину.