Императорская Россия - Евгений Анисимов

Два блестящих архитектора – В. И. Баженов и М. Ф. Казаков – представляли московское направление в архитектурном классицизме. Баженовские Царицынский дворец и знаменитый Пашков дом на Моховой – несомненные архитектурные шедевры. Казаков упражнялся в перестройке Кремля (здание Сената), воздвиг Главное здание Московского университета и Петровский дворец, а также столь популярное среди обитателей нашей страны здание Благородного собрания, более известное как Дом союзов с великолепным Колонным залом. Если московские постройки классицизма не определяли архитектуры всей Москвы, то сооружения петербургских коллег Баженова и Казакова принципиально изменили вид северной столицы, и к концу XVIII века она выглядела как новый город, который с гениальными дополнениями К. И. Росси, А. Д. Захарова, О. Монферрана и других дошел до наших дней.

Екатерина II не любила Москву с ее, как она писала, утомительным многолюдьем и зловонием. То ли дело Петербург – «эта чопорница, моя столица!» (так писала Екатерина о Петербурге). Специальной Комиссии о каменном строении А. В. Квасова была дана полная воля и неограниченные средства. Комиссия разработала перспективный план реконструкции центра столицы, суть которого состояла в перестройке улиц так, «чтоб все дома в одной улице состоящие одной сплошною фасадою и вышиною построены были». Конечно, подобные идеи прямо вытекали из концепции «полицейского» государства, основанного еще Петром I и поддержанного Екатериной II. Но эта перестройка, благодаря гению мастеров, не превратила город в скучный плац среди рядов казарм.

В. И. Баженов. Панорама усадьбы Царицыно.

Империи не существует без монументов. Обелиски, львы во всевозможных видах, конная статуя героя – верный признак имперской столицы. Екатерининская эпоха создала монументы во множестве. На смену петровскому деревянному обелиску в память Гренгамской победы 1720 года, что стоял на Троицкой площади, а также непрочным триумфальным воротам Елизаветы Петровны из дерева во времена Екатерины приходят бронзовые и мраморные монументы, создаваемые по древнеримскому и французскому образцам. Так, К. Б. Растрелли более 30 лет (1716—1747) работал над конной статуей Петра Первого, повторяя стиль скульптуры Марка Аврелия в Риме. Но творение Растрелли, как и другой конный монумент скульптора А. Мартеллия, не были при Елизавете поставлены на площадях. К царствованию Екатерины II эти памятники в стиле барокко уже устарели, и растреллиевский Петр Великий так и простоял больше полувека в сарае, пока в 1801 году его не извлек на свет божий Павел I и не водрузил перед Михайловским замком, да и то назло матери. Екатерина II была весьма внимательна к монументальному увековечению своего царствования.

Вид реки Фонтанки.

В Царскосельском парке одна за другой появлялись памятные колонны: Морейская (1771), Чесменская (1771—1778), Кагульский обелиск (1771), в городе на Марсовом поле был поставлен обелиск «Румянцева победам» (1799), а спустя два года – памятник А. В. Суворову. И все же самым важным монументом екатерининской эпохи нужно признать знаменитый Медный всадник, ставший сразу же и на века символом имперского Петербурга.

Сооружение его стало подлинной эпопеей. Создатель его французский скульптор Этьен Морис Фальконе был приглашен Екатериной II в 1766 году для создания памятника Петру I. Здесь он даже получил звание академика Академии художеств. В 1770 году недалеко от Лахты была найдена огромная гранитная скала «Гром-камень», ставшая пьедесталом конной статуи Петра Великого. Камень на баржах доставили из Карелии и сгрузили на берег. Для народа, столпившегося вокруг, это было грандиозное, фантастическое зрелище. Каменная гора «сама» сползла с судна и «покатилась» к указанному месту по желобам на десятках медных шаров. Но скоро начались проблемы: Фальконе хотел придать скале нужную форму, обработав ее, а все вокруг возражали – погубить такой красивый «дикий» утес! Но Фальконе был упрям: «Я делаю пьедестал для статуи, а не наоборот!»

Открытие монумента Петру I. Фрагмент. А. К. Мельников с рисунка А. П. Давыдова. 1782.

Необычный план монумента созрел у него еще в Париже: всадник должен не просто стоять на скале, а взлететь на нее как будто с разгона, в энергичном движении. Возле мастерской был построен специальный помост, на который сотни раз подряд на глазах скульптора влетали и застывали всадники на лошадях из дворцовой конюшни. Лучшими были два прекрасных коня – знаменитый Бриллиант, любимец Екатерины II, и Каприз. У Фальконе сложились тяжелые отношения с Иваном Бецким, близким императрице человеком, ставшим руководителем проекта. Ссоры у них начались сразу же по прибытии Фальконе. Бецкой пытался давать указания скульптору, а тот жаловался на своего куратора самой государыне. Бецкой советовал Фальконе подражать великолепной статуе Марка Аврелия, но тот упрямо шел своим путем. При этом француз был капризен, вечно всем недоволен, отказывался брать русских в ученики.

Еще в Париже он поразил своих русских нанимателей тем, что не согласился на предложенный гонорар в 300 тысяч ливров и сказал, что работа будет стоить 200 тысяч, а лишнего ему не нужно. Прибыв в Петербург, он изматывал Бецкого требованиями разного рода. Потом скульптор запросил 200 тысяч ливров прибавки, но их ему уже не дали… Удивительно, но за 12 лет жизни в Петербурге Фальконе встречался с императрицей всего лишь пару раз. По каким-то неизвестным нам причинам Екатерина избрала письменную форму общения с ним, и до нас дошел почти целый томик этой пространной переписки. Осенью 1777 года памятник был почти закончен, оставались только штрихи… Но и силы мастера были на исходе. Денег из казны не платили, Екатерина прервала свою многолетнюю переписку с Фальконе и молчала в ответ на отчаянные жалобы скульптора на Бецкого, бездарных помощников, ленивых рабочих. В общем, Фальконе решил уехать… Он потянул еще год и с тяжелым сердцем покинул русскую столицу осенью 1778 года. Его главное творение, его душа осталась здесь, совсем близко от берега Невы. Не довелось Фаль коне увидеть открытие своего памятника в 1782 году – его не пригласили… Дело Фальконе завершил Ю. М. Фельтен.

Сотворение Эрмитажа

Празднества времен Екатерины II отличались грандиозностью и красотой. Как и во времена Елизаветы Петровны, при дворе устраивались балы и маскарады, на которых бывало сразу несколько тысяч гостей. Своей главной резиденцией императрица избрала Зимний дворец, законченный Б. Ф. Растрелли в 1762 году. Дворец представлял собой выдающееся произведение архитектуры. Невская анфилада залов (в том числе Тронный зал) тянулась на 160 метров вдоль Невы. От Парадной лестницы начиналась Большая анфилада парадных залов с церковью. Все залы были пышно украшены резьбой и росписями. Растрелли, из-за его отставки, не удалось осуществить всех планов внутреннего убранства дворца в стиле барокко и рококо. И тем не менее дворцовые залы стали великолепной сценой для придворных торжеств. «Вся обстановка бала, – вспоминает знаменитый авантюрист Джакомо Казанова, попавший на бал в Зимнем в 1765 году, – представляла зрелище причудливой роскоши в убранстве комнат и нарядах гостей, общий вид был великолепный». Англичанин У. Кокс, посетивший бал в Зимнем в 1778 году, был того же мнения:

Богатство и пышность русского двора превосходят самые вычурные описания. Следы древнего азиатского великолепия смешиваются с европейской утонченностью… блеск придворных нарядов и обилие драгоценных камней оставляют за собой великолепие других европейских государств.

Заглянем в источник

Открытие памятника Петру Великому было обставлено как триумф империи и напоминало грандиозное театральное действо. Перед стоявшими в парадном строю войсками и бесчисленными зрителями, заполнившими площадь (потом ее назвали Петровской), предстала «дикая каменная гора», которая была не чем иным, как огромным футляром, декорацией из раскрашенной парусины. Когда на площадь прибыла государыня, в небо взвилась ракета, и «вдруг, – писали «Санкт-Петербургские ведомости», – невиданным действием, к удивлению зрителей, изображенная каменная гора унижаясь… и, наконец, исчезнув со всех сторон без остатка, так что ни малаго следа не осталось (проще говоря, развалившись, как карточный домик. – Е. А.), показала изумленным очам зрителей Петра на коне, как будто бы из недр оной внезапно выехавшего на поверхность огромного камня с распростертою повелительною десницею».

В тот же момент небо раскололось от грохота пушек с Невы, раздался треск беглого ружейного огня всех стоявших на площади полков. «Ирой спокоен – конь яростен». Так писал современник об этой уникальной конной статуе. И до сих пор Медный всадник, как стали называть статую в XIX веке, поражает необычайной мощью, самодержавным величием, даже какой-то магической силой, как будто исходящей от него. Почти сразу же творение Фальконе породило легенды. Кажется, что именно в этом месте находится сердце города, живет его гений места, и пока могучий всадник вздымается на скале – город будет стоять на этих берегах…