Долина кукол - Жаклин Сьюзан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кевин не упускал ни одного случая вытащить Нили на какое-нибудь представление и дать ей возможность вновь окунуться в свое прошлое. Он купил билеты на премьеру нового мюзикла Хелен Лоусон в надежде, что, если Нили увидит Хелен, в ней воскреснут и честолюбивые помыслы, и чувство радости от работы со зрительным залом.
Премьера Хелен была важным событием театрального сезона. Несколько лет назад Хелен исчезла c бродвейских подмостков, предприняв еще одну попытку замужества, оказавшуюся, впрочем, тоже неудачной. На сей раз она покидала сцену, чтобы стать хозяйкой огромного поместья на Ямайке. Прощаясь c театром, она раздавала интервью, восторженные до умопомрачения. Она-де обрела «единственную в жизни настоящую любовь». Появились фотографии, на которых пышная, располневшая Хелен стояла, вцепившись в руку какого-то невзрачного седого мужчины. Она продала нью-йоркскую квартиру и отправилась на Ямайку пожить безмятежно-счастливой жизнью простой домохозяйки. Эта безмятежно-счастливая жизнь продлилась шесть лет. Потом Хелен вернулась, и на первых полосах газет появились ее новые впечатления. Выяснилось, что Ямайка – это «тропический городишко, полный клопов и богатых бездельников». Делать там было решительно нечего, кроме как пить и сплетничать. Любимый человек оказался «подонком, который слишком много пил и имел связи c другими женщинами». Она получила развод в Мексике и тут же приняла предложение сыграть главную роль в новом мюзикле.
Это была типичная «премьера в стиле Хелен Лоусон». В зале присутствовали все «нужные люди», готовые овацией встретить возвращение королевы. Ее появление вызвало громовые аплодисменты, но уже через десять минут явственно запахло провалом. Поначалу, глядя, как Нили сползла на кончик стула и принялась мысленно раскланиваться перед публикой вместе c Хелен, Кевин испытал прилив надежды. Но все надежды померкли, когда Нили прошептала:
– Надо же, когда я ее впервые увидела, она показалась мне старухой. Да она тогда была просто девчонкой по сравнению вот c этим!
Кевину пришлось признать, что Нили права. Хелен уже больше не была, как говорится, «на подходе к среднему возрасту», – она была просто пожилой. Она заметно прибавила в весе. Ноги, правда, были еще хороши, и при каждом движении картинно взвивалась длинная грива дивных черных волос.
– Спорим, что она головы не вынимает из красильного чана? – прошептала Нили. – Вообще-то, мне нравятся черные волосы, но c этим цветом она определенно химичит – прямо-таки черное дерево какое-то.
– Ей бы надо пользоваться черной краской «Гиллиана», – отозвался Кевин. – Придает волосам более естественный вид.
– Ей-то уж ничто не поможет, – прошептала Нили. – У нее здесь даже приличной текстовки нет. И чего ради она согласилась на это шоу? У нее ведь куча деньжищ.
– А что ей остается делать? – осторожно возразил Кевин. – Актриса по-настоящему живет только на сцене.
– Ай! – отмахнулась Нили. – Старо и банально.
– Но ведь только началось, – прошептала Энн. – Дальше, может быть, будет лучше.
– Нюхом чувствую, что это провал, – отозвалась Нили.
Нили была права. Энн наблюдала за безуспешной борьбой Хелен, и ее охватило сострадание к этой толстой пожилой женщине, пытающейся сыграть романтическую роль. Голос Хелен был столь же силен, как и раньше, разве лишь c мельчайшим намеком на вибрато, – но либо слова были никудышные, либо мелодия не лезла ни в какие ворота. По ходу спектакля энергия Хелен возрастала, словно она собственной живой кровью пыталась влить силы в умирающий мюзикл.
Завсегдатаи премьер многократно вызывали Хелен «под занавес», воздавая королеве должное. Но реплики зрителей на выходе из театра были куда более искренни: «Первый провал Хелен…», «Она не виновата, просто пьеса никудышная…», «Глупая режиссура…», «Да, но прежняя Хелен это бы вытянула – вспомните „Солнечную леди“. Пьеса ничтожная, музыка – просто никакая. Одна Хелен – и этого уже было достаточно…», «Послушайте, но на один провал каждый имеет право…», «Да, только в ее возрасте поздновато возвращаться на сцену. Почему бы ей наконец не уйти на покой?..», «К скаковым лошадям и то относятся добрее – чемпионов, по крайней мере, оставляют на племя…», «Ага, и, как я слыхал, этого-то нашей Хелен больше всего и хочется…», «Да только кто же покроет эту старую клячу?», «О, у нее все еще чудесные ножки и просто потрясающие волосы…», «Ну, хоть что-то у нее должно ж сохраниться…», «Кроме того, милочка, я изучала пение в колледже – это было настоящее вибрато…»
– Не могу я пойти за кулисы, – сказала Нили. – Знаю, что она, скорей всего, слыхала, что я здесь, но, боже ж мой, что я могу ей сказать? Разве только похвалить декорации…
– Хочешь, пойдем в «Сарди»? – спросил Кевин. – Она явится туда на поклоны.
– На что спорим? – отозвалась Нили. – Слушай, никто лучше Хелен не понимает, c каким треском она сегодня провалилась. Скоро выйдут ночные выпуски «Таймс» и «Трибьюн» – вряд ли она захочет сидеть в ресторане и ждать, когда ее начнут закидывать тухлыми яйцами. Кроме того, в «Персидском зале» сегодня поет Франко Салла. В «Сайро» он выступал на ура. Я туда каждый вечер бегала и ни за что не соглашусь пропустить его первое выступление в Нью-Йорке.
Кевин в изнеможении позвонил в «Персидский зал» и заказал столик. Там было полно народу, в том числе многие из публики, бывшей на премьере Хелен, и те же репортеры. Как только метрдотель увидел Нили, он тут же распорядился поставить дополнительный столик впритык к эстраде, к недовольству группы посетителей, заплативших щедрые чаевые за вид без помех. Однако стоило Нили войти, по всему залу прокатилась волна восторженного шепота.
Кевин заказал шампанское, но Нили едва пригубила свой бокал. Энн разглядывала публику и думала о новом рекламном клипе, который ей предстояло снимать завтра. Было уже поздно, и у нее не осталось никаких сомнений, что концерт в «Персидском зале» вовремя не начнется. Значит, завтра ей понадобятся «идиотички» – так телевизионщики называли листы бумаги c крупно написанным текстом, которые ассистент держал рядом c телекамерой.
Она посмотрела на людей, толпящихся у двери. На премьерах никогда ничего не менялось: все та же нетерпеливая публика, ожидающая, когда подведут к столику, сующая свернутые трубочкой купюры за более удобные места, та же взмыленная, суетливая обслуга, протискивающая запасные столики прямо к эстраде, игнорируя протесты сидящих за соседними столиками, за которыми становилось уже не так хорошо видно сцену. Люди, сидевшие вначале у самой эстрады, оказывались теперь на три ряда дальше. Пятачок для танцев сделался совсем микроскопическим. И когда уже казалось, что больше в зал нельзя втиснуться ни одному человеку, Энн увидела, что
