Плеяды – созвездие надежды - Абиш Кекилбаев

В ту ночь не сомкнули глаз оба. О чем думала женщина? Тайлан же горевал о своем коротком как миг счастье. Жива ли его единственная любовь — Патшаим?

Он явственно видел ее сияющие глаза, озорную лукавую улыбку. Весь белый свет померк для него... Туяк перевернулся на другой бок, еще теснее прижался к женщине.

Она высвободила свою горячую как огонь руку и заболиво поправила на мальчике одеяло.

«О аллах, спасибо тебе, что хоть сына мне оставил! Теперь у меня нет обиды на тебя!» — повторял и повторял про себя Тайлан в ту ночь.

Так, без слов нашли, поняли друг друга, стали одной семьей три человека. Объединил их, сблизил, став смыслом жизни, Туяк, мальчик с чубчиком.

... Как же может он, Абулхаир, навлечь беду на Туяка, однажды выпрошенного у всевышнего?!

Пришел момент испытать в последний раз свое счастье. Обрести его или лишиться навсегда!

Может статься, что очень скоро его надежды будут развеяны по ветру, шею его захлестнет волосяной аркан.

Привязанное к лошади тело его будет волочиться, биться по земле... Его глаза в последний, смертный час увидят степь. Степь, где он жил, сражался с врагами, любил и ненавидел... Навеки угаснет его имя. Никто не помянет его добрым словом, никто! Будет забыто всё, что сделал он для этих беспамятных людей, — его победы, его справедливость, дар предвидения, муки во имя их же будущего...

Уста, которые расточали ему когда-то похвалу, будут изрыгать хулу. Хулу за то, что он старался сделать для людей, для безопасности, сохранения целого народа. Ради него, прежде всего, он обрек себя на мучения, на неизведанный в веках путь. Хотел повести его за собой как по единственно спасительному пути. Были до него правители, которые хотели бы поступить так же, да не смогли, не решились! И в благодарность за все — унижения и горе!

Угроза, опасность смерти для него и для невинного ребенка! Молния смерти должна обрушиться, сжечь деревце, начавшее тянуться к солнцу!

Нет, никогда! Прочь мысли об этом, прочь! Если даже проклянут всю его семью, он не станет клясться сыном Тайлана. Что бы ни задумали эти шакалы, пусть рвут на части его одного!

Абулхаир уединился, пребывал в одиночестве, никого к себе не вызывал, никого до себя не допускал. Близкие не решались беспокоить его. Их пугало его лицо — потерянное, равнодушное, никого и ничего не видящие глаза.

Не решался никто задать ему самый главный вопрос: что ответишь биям и народу?

В отчаянии Бопай посылала Мырзатая к Букенбаю.

Батыр тоже был в смятении. До него дошли слухи об условиях, поставленных биями перед Абулхаиром.

И что враги хана настроены непримиримо и разжигают страсти разговорами: «Этот злодей-хан бросил в объятия кафира дочь человека, уж такого смирного, что у овцы былинки не отнимет! В позоре не виноват ни Зердебай, ни его дочь! Виноват Абулхаир — вероотступник и предатель! Ни перед чем он не остановится, принесет в жертву сына своего друга Тайлана. Вот увидите — принесет!»

Даже те аулы, которые раньше колебались, не принимали раньше сторону врагов хана, теперь привязывали своих коней у коновязи султана Батыра. Были выбраны двадцать пять биев из племен Младшего жуза, которые должны чинить суд над Абулхаиром, решить его судьбу...

На одном совете у Батыра разгорелся жаркий спор: как следует поступить с Букенбаем и Есетом? «Ну, обойдемся мы сурово с Абулхаиром, с ним все ясно. Человек, который питается объедками кафиров, — не человек. А что делать с Букенбаем и Есетом? Они ведь тоже тянули к ним руки за подачками? Правда, скорее по недомыслию. И все же они тоже заслуживают наказания!» — утверждали одни. Какой-то влиятельный бий ответил: «Если мы избавимся от колдуна, зачем нам трогать тех, кого он околдовал? Зачем поднимать над ними карающий меч?»

Букенбаю было ясно — это хитрость, уловка, чтобы отвратить его и Есета от Абулхаира, переманить на свою сторону. О Тайлане на том сборище вели такие речи: «Конечно, Тайлан никогда не согласится рисковать жизнью своего единственного сына. Зачем ему это? Он вообще может в любой момент тайно скрыться... Ему известны все тропинки, все горные ущелья — убежит, никто его не найдет... Да и то сказать, сколько страдал, сколько маялся, бедняга! Живет ради сына. С женщиной, которая пришла с ним, — всем известно — он не живет как мужчина. Верен своей незабвенной Патшаим!»

В доме Букенбая царило глубокое уныние. Его мать жила в постоянном страхе, с утра до вечера причитала: «Ой, что же будет? Что будет?» Совсем пала духом, денно и нощно слыша о заговорах и кознях против Абулхаира и Букенбая. Вскакивала среди ночи, кричала: «Ойбай, дом, дом Абулхаира в огне! Почему сидите на месте, не спешите на помощь?» Целыми днями твердила: «Были вести из ханского аула, живы ли там?..»

После долгих раздумий и колебаний Букенбай и Есет решили отправиться к Тайлану. Абулхаиру они решили ничего не сообщать.

Тайлан был рад нежданно нагрянувшим гостям. Как в давние времена, друзья не спеша обменялись вопросами о житье-бытье, не спеша отведали угощения. Когда пришла пора прощаться, Букенбай сказал, что им надо бы вместе с хозяином сходить на сопку. Самые секретные, самые заветные разговоры обычно велись на сопках, которым не было числа в казахской степи.

Тайлан и без того уже догадался, что Букенбай и Есет приехали к нему неспроста. К тому же накануне он видел сон — Туяк на белом коне взбирается на высокую гору — и счел этот сон добрым предзнаменованием...

Однако друзья были печальны. «Может, они привезли худую весть о Патшаим?» — мелькнула у Тайлана мысль. Но зачем ради этого приезжать двоим, зачем уединяться на сопке. Юрта для этого — самое подходящее место. Может, какое-нибудь особенное дело? Но какое может быть дело к нему, живущему в полном уединении? Собираются позвать в поход? Для этого есть гонцы. Не оставит он теперь своего Туяка, ни за что не оставит! И сынок его не отпустит — ни на шаг от него не отстает, сейчас вот тоже увязался за ними...

Они поднялись на сопку. Присели. Туяк примостился в середине.

Говорил Букенбай, говорил долго.

Сначала Тайлан не мог понять, какое отношение имеет посольство далекой России к дочери Зердебая? Какая тут связь и как могут люди столь несправедливо обвинять русского джигита? Почему честь жениха так дорога султанам? А главное — почему эти события так сильно беспокоят Абулхаира? Мало ли он пережил их на своем веку?

Когда Тайлан услышал имя Туяка, он вздрогнул, испуганно вскинул глаза на батыров. Оба были мрачнее тучи.

— Помочь, — сказал Букенбай, — может только Туяк. Для мальчика это опасно, смертельно опасно! О аллах!

— Если веришь в справедливость и мудрость духов предков, — продолжал батыр, — отпусти с нами Туяка. Доверь нам его. Конечно, неволить тебя мы не можем. Однако подумай: подстрекаемые потомками Жадика люди словно взбесились. Жаждут крови Абулхаира, хотят с ним расправиться!

Тайлан слушал Букенбая, а перед глазами одна картина сменяла другую. Растерянный Абулхаир никак не решается отрезать пуповину... По воле всевышнего выхватывает мальчика из белых пенистых волн... Он, Тайлан, готов проститься с жизнью, землей, людьми, а все тот же Абулхаир возвращает его к теплу людскому, к теплу сородичей и друзей. Возвращает, потому что два года холил и лелеял, растил его сына как своего собственного. Тайлан чуть сознания не лишился, когда увидел мальчишку с чубчиком, с круглыми любопытными глазенками — сидит себе между Абулхаиром и Бопай как полновластный хозяин... Судьба накрепко связала Абулхаира и Туяка. Связала навечно.

Пришел час испытания для Абулхаира, час, когда должно решиться — жить Абулхаиру или не жить. Отступиться от Абулхаира — его спасителя, спасителя его сына? Этот позор он не примет на свою голову!

Недаром гласит народная мудрость: храни честь пуще глаза. Не найдет счастья джигит, который обманет ожидания народа, доверие друзей...

Не увидит Туяк светлых дней, если Тайлан отступится от друга в час испытания. Пусть оба — Абулхаир и Туяк — положатся на всевышнего, вверятся судьбе. Если духи предков и аллах будут милостивы и добры к ним, тогда бессильна будет злоба людская. Если бы все дела на земле вершились по воле людей с черными сердцами, то не было бы и рода людского — он бы давно сгинул. А земля стоит до сих пор, дышит, живет — значит, есть на земле правда.

— Сейчас заберете? — вырвалось со стоном у Таилана.

— Да, — ответили Букенбай и Есет, и на их лицах появился отблеск надежды.

Больше Тайлан не проронил ни слова. Оседлал сыну подаренного Абулхаиром коня. Посадил в седло. Коснулся ладонью плеча сына и прошептал:

— Ну, с богом! Счастливого пути!

Молчала ничего не понимавшая женщина. Пока не перевалили за далекий гребень, Туяк то и дело оглядывался назад. Когда они перевалили за холм, мальчик в последний раз оглянулся назад. До самого ханского аула он не проронил ни слова.