Приносящая надежду - Тамара Воронина

Лена кивком простила.

— Мало ты эльфов, наверное, видел, — пожал плечами Гарвин. — У меня дочь замужем за человеком была, так поверь мне, он мало чем от тебя отличался, разве что помоложе был лет на десять.

— Была? — уточнил тот. Гарвин, не углубляясь в детали, кивнул:

— Была. Погибли оба. Не извиняйся, это было давно. А Елена к тому же и правда спасла ему жизнь. Это стоит дорого, разве нет? И скажи мне, что же нам грозит за вторжение в ваш мир?

— Ничего не грозит. Вы ж не менестрели. Условие, конечно, есть: никаких разговоров о других мирах. Вообще никаких.

— А менестрелей, стало быть, вешаете? — осведомился Маркус довольно равнодушно. Тот опять удивился:

— Нет, не вешаем. На первый раз. Скажи, менестрель, зачем ты пошел с Проводником?

— Зачем странствуют менестрели? — улыбнулся шут. — Хотел выучить несколько новых баллад. Я… я не очень хороший менестрель. Сам песни сочинять не умею. Вот и подумал, что научусь таким, каких дома никто не слыхивал.

— Не придется тебе больше петь, это точно, — вздохнул собеседник. Он так и не изволил представиться. — С менестрелями у нас разговор короткий. Чтоб неповадно было. Прямо тут и сейчас. Ну-ка, ну-ка, без глупостей, если не хотите поближе познакомиться с этими жезлами! Они вашу магию на вас же и обратят.

Шут на них не смотрел. Случайные попутчики. У одного денег на Проводника не хватило. Милит держал Лену так нежно, что она и шевельнуться не могла.

— И что вы с ним сделаете? — подавив зевок, спросил Маркус. Гару сел, привалился к его ноге и зевнул с подвывом.

— Ничего особенного. Жить сможет, работать, наверное, сможет, музыкой заниматься — нет.

Шута как-то мгновенно поставили на колени перед здоровенным табуретом, прижали обе руки к сиденью. Хватка Милита стала еще более железной.

Аиллена, спокойно, без дури твоей. Не убьют, остальное исцелю. Ну, спокойно.

А если ему отрубят руки — тоже исцелишь?

Не визжи, пожалуйста. Раз говорят, что работать сможет, значит, не отрубят. Головой думать надо. Сломают руки, наверное. Это не страшно.

Не страшно?

лена. если только сломают, не страшно. гарвин исцелит. я не менестрель в самом деле. лена. пожалуйста. только не говори, что ты странница. не надо.

Словно подслушав их, мужчина спросил:

— Тебя, уважаемая. как зовут-то?

— Елена, — буркнула Лена.

— Точно?

Он смотрел каким-то особенным взглядом, чуть ли не как Балинт, когда вламывался в чье-то сознание. Детектор лжи, что ли? А чего лгать, коли все по паспорту.

— Ты думаешь, я своего имени не помню? Елена Карелина я. Отца Андреем зовут, мать Валентиной.

— Ты ей не веришь? — неприятно удивился Милит. — Почему?

— Имя, знаешь… Нехорошее у нее имя. Почти Делена.

— Вот Деленой меня никогда не звали, — сказала Лена чистую правду. Даленой она была, Делен, Делиеной, Даленой, Диэленной и как-то еще, но не Деленой. Никакой детектор лжи не уличит. А магия на нее не действует.

Шут не поднимал головы, пока с помощью аккуратно оструганной рейки и деревянного молотка ему не сломали один палец. Он со свистом втянул воздух и невольно вскинул голову. Лена пошатнулась даже в твердых руках Милита. Маркус принялся рассматривать ногти. На шестом ударе она потеряла сознание.

Покачивало. Нет. Трясло. Лена открыла глаза и увидела небо в кудряшках облачков.

— Очнулась? — наклонившись. спросил Гарвин. — Вот и славно. Лежи, не вставай… Да здесь он, здесь, к себе прислушайся.

— Болван ты, — проворчал с другой стороны Маркус. — Прислушается — и снова в обморок. Она ж не от испуга, а от его боли. Девочка, все хорошо. Отъедем чуток подальше, от этого трепача толк хоть будет. Рош, голос подай, а? Да не вставай, а просто скажи чего.

— Лена, я здесь, все хорошо.

Лена повернула голову, в которой что-то взорвалось. Шут слабо улыбался. Они лежали рядом на дне повозки, трясшейся по не самой лучшей в мире дороге, по краям сидели Маркус и Гарвин. Милит, похоже, правил. Гару гавкнул и запрыгнул к ним, добрался до лица Лены, весомо наступив ей на живот, и взялся усиленно облизывать, пока Маркус его не согнал. Она кое-как повернулась на бок и очень осторожно обняла шута. Обе руки у него были…

В следующий раз она открыла глаза, когда Милит снимал ее с повозки. Он усадил ее под дерево и вернулся за шутом.

— Нельзя тебе так, — поморщился Гарвин. — У тебя слишком мало сил, чтоб облегчить ему боль. Только хуже делаешь. Он на тебя смотрит и страдает сильнее, чем от переломов. Чего ты так испугалась? Его прямо там, в магистратуре, и перевязали, руки в лубках, вот и все. Сейчас, — он покосился на Маркуса, — и я пригожусь. Ну, возьми себя в руки наконец… Так. Стоп. С тобой такого не было, когда его чуть не убили.

— Магия, — тихо пояснил шут. — Наверное, это из-за магии. Она стала меня сильнее чувствовать. И я ее тоже.

— Ты ее — это еще ладно, — пробурчал Милит, пристраивая ему под спину мешок с палаткой и одеялами. — В нее стрелы не втыкают и руки ей не ломают.

— Разве я виноват, что…

— Не неси чушь, — предложил Гарвин. — Конечно, не виноват. Вам просто стоит подумать, как охранить друг друга от своей боли. Тебе стоит подумать. Ну что, готов?

— Больно будет?

— Будет. Сам знаешь.

— Тогда подожди. Я попробую закрыться…

Шут сосредоточился. Лена вдруг почувствовала себя лучше. Он изолировал от нее свое сознание? Хоть и не до конца. Гарвин одобрительно кивнул.

— Хорошо. Лучше, чем я ожидал. Аиллена, а теперь ты. Давай. Ты ему не поможешь, да и не стоит оно того, потерпит, это не смертельно. А вот как потом тебя отваживать, я не знаю. Так что избавь меня от лишней мороки, чтоб я от его исцеления не отвлекался.

Маркус сел рядом и обнял Лену.

— Ты и правда успокойся… Кости не раздроблены, не молотком били. Аккуратно так… скоты. Они и так срастутся хорошо, только вот на аллели он играть не сможет, а тебе нравится, как он играет, так что расслабься, дай Гарвину нормально свое дело сделать. А Милит в случае чего шута подержит.

— Зачем меня держать…

— Чтоб не дергался, — фыркнул Гарвин. — Все. Начинаю.

Он легкими движениями размотал повязку на правой руке шута, убрал гладкие дощечки, положил его руку себе на ладонь, прикрыл глаза, и из-под темных ресниц словно потекла ртуть — глаза засияли серебром. Шут охнул, запрокинул голову так, что ударился затылком о ствол дерева, но не дернулся. У Лены сильно закружилась голова. Маркус заставил ее отвернуться, принялся уговаривать, молоть какую-то чушь, гладить плечи и волосы — отвлекал.