Загадка Отилии - Джордже Кэлинеску

— Когда приведешь еврея на путь истинной веры, приходи, чадо, и я сочетаю вас великим таинством брака.

— Что это он все твердит? — удивилась Аглае, заин­тригованная его непонятными словами.

— Ничего, мама, просто так говорит. Разве ты не зна­ешь, что он старик и любит насмехаться.

Несколько дней Аглае не переступала порога дома дяди Костаке, и Феликс с Отилией продолжали жить, как будто ничего не случилось. Потом Аглае прислала жен­щину, чтобы убрать в доме, вымыть полы, вынести на улицу все вещи. Часть из них она перенесла к себе, остальные водворила обратно, свалив все в одну комнату.

— Что ты будешь делать с этим роялем? — спросила она Отилию.

Отилия пожала плечами. Аглае вела себя с ней почти­тельно, но холодно, словно с жиличкой, которая вот-вот должна выехать.

Как-то при встрече она обратилась к Отилии:

— Ты что собираешься делать? Мне надо знать. Пока живи на здоровье, но весной я дом немного подремонти­рую и сдам внаем. Верхняя комната тебе не подходит. Удивляюсь, почему ты не снимешь в городе меблирован­ную комнату?

К Отилии относились, как к чужому человеку, кото­рого с трудом терпят. Девушка и не ожидала ничего иного от Аглае. Она знала, что о будущем ей заботиться нечего. Она могла уехать отсюда когда угодно, но подчинялась совету Паскалопола и инстинкту инерции. Ей не хотелось расставаться с Феликсом. Пока они продолжали жить под одной крышей, у нее было такое чувство, словно ничего не изменилось. Феликс тоже не решался уехать, боясь разлучиться с Отилией, но спросить о ее намерениях не отваживался. Он ожидал чуда — что она заговорит сама. Аглае сделала Феликсу соблазнительное предложение:

— Вы одинокий и вам нужна семья, иначе придется тяжело. Платите мне, сколько вы платили Костаке, и жи­вите у нас или, если хотите, оставайтесь в том доме, там вас никто не будет беспокоить, можете делать, что вам вздумается.

— Я подумаю, — осторожно ответил Феликс. — Воз­можно, меня призовут на военную службу.

Рояль Отилия решила перевезти на время к подруге, но не потому, что в ней заговорило чувство собственно­сти, а потому, что он принадлежал ее матери. Она попро­сила Марину найти ломового извозчика. Марина, которая была своего рода постом для перехвата депеш, немедленно донесла об этом дому Аглае. Впрочем, Аглае и не возра­жала.

— Пусть берет, он — ее!

Но Аурнка расплакалась. Она заявила, что ею пренеб­регали всю жизнь, что у нее не было счастья, что девушка без рояля теперь не может выйти замуж. Нелепее всего было то, что она и играть-то на нем не умела.

— Дорогая, — раздраженно сказала Аглае, — помешать ей увезти рояль я не могу. Это было бы уже слишком. С его помощью она будет добывать себе кусок хлеба.

Марина проболталась Отилии о происшедшем, разго­воре, и Отилия раздумала перевозить рояль.

— Хочешь, — сказал она Аурике, кивнув на инстру­мент,— я тебе подарю его?

У Аурики от удивления глаза полезли на лоб. Она шумно расцеловала Отилию в обе щеки и с пафосом за­явила:

— Я всегда любила тебя, потому что ты всегда была чистосердечной. А мать я не одобряла. Надеюсь, ты нас не покинешь или по крайней мере это будет не так скоро. Завидую тебе — ты свободна и можешь делать все, что хочешь. Если б у меня не было семьи, я была бы счаст­лива.

Стэникэ ни словом не обмолвился Олимпии о деньгах, выкраденных у старика. Однако все причуды дядюшки Костаке, словно по наследству, перешли к нему. Он держал деньги под рубашкой, у самого тела. Но и это было небезопасно, потому что Олимпия поглядывала на него весьма подозрительно.

— Что это у тебя там, Стэникэ? Почему рубашка так топорщится?

— Ничего. Что там может быть? Просто она вылезла, вот и все! — И Стэникэ наглухо застегивал сюртук.

С тех пор как у него появились деньги, из которых он еще ничего не истратил, Олимпия стала казаться ему скуч­ной. Когда же она начала задавать вопросы, которые он справедливо или несправедливо считал нескромными, он ее по-настоящему возненавидел. Он искал предлога изба­виться от нее и стал затевать с ней ссоры.

— Доамна, прошу тебя не шпионить за мной. Я ад­вокат, а это даже больше, чем духовник. Кто доверяет мне секрет, тот погребает его во мне. Понимаешь? Мне вручают документы, доамна, документы, от которых зави­сит честь клиентов, их состояние. Если ты будешь трогать мои бумаги и, не дай бог, уронишь одну из них в огонь, ты сделаешь несчастным клиента, сделаешь несчастным и меня. Не путайся в мои дела. Я это категорически запре­щаю. Впрочем, я все равно сделаю все возможное и невоз­можное, но найду контору, где бы мог спокойно работать.

Чтобы никто не заподозрил, что у него появились деньги, Стэникэ попросил у Аглае в долг сто лей, но потом удовольствовался половиной и соврал, будто достал остальные где-то в другом месте. Он снял две комнаты около Чишмиджиу. Меблировал их и повесил позолоченную вывеску: «Стэникэ Рациу, адвокат». Он все чаще и чаще отлучался из дома и нередко не приходил даже но­чевать. Однажды Феликс увидел его сияющего, под руку с Джорджетой.

Как-то ночью Стэникэ явился домой совсем поздно. В его уме, разгоряченном выпивкой, носилась давно уже ставшая навязчивой идея разрыва с Олимпией, и в то же время он был полон супружеских вожделений. Олимпия слала, слегка похрапывая, одеяло наполовину сползло с нее. Стэникэ сел на край постели и по-хозяй­ски похлопал рукой по ее жирному плечу. Олимпия вскочила.

— Что это значит? Что ты меня пугаешь среди ночи?

— Дражайшая супруга! — продекламировал Стэникэ. Олимпия повернулась на другой бок, пытаясь снова заснуть.

— В конце концов, — сказал Стэникэ, стараясь ее об­нять, — ты моя подруга, ты моя первая любовь.

— Но скажи на милость, что тебе нужно сейчас, ночью? Поговорить хочется?

— Я любящий, чувствительный муж, — сладким голо­сом начал Стэникэ, пытаясь поцеловать Олимпию.

— Ну тебя! С ума ты сошел, что ли? Не мешай спать! Стэникэ вышел из себя:

— Послушай, доамна. Цель брака — это рождение де­тей, а когда женщина не рожает, она лишается своих прав. Поскольку ты не создаешь мне семьи, не даешь мне воз­можности быть полезным отечеству, обрекаешь на то, чтобы я исчез во мраке забвенья, не имея потомков, которые носили бы мое имя, ты фактически мне не жена. Я чувст­вителен, я добрый человек. Я говорил себе, что, может быть, ты физиологически не способна родить мне сына, но когда ты сделала все возможное и родила сына, которому не суждено было жить, я проникся состраданием, духов­ной любовью к тебе, чистой любовью. Но я вижу, что все бесполезно. Ты в состоянии рожать детей, но уклоняешься от моральных обязательств перед обществом. Я уверен, что ты прибегаешь к медицинским средствам, чтобы вос­препятствовать моим усилиям создать семью. Теперь пе­лена упала с моих глаз. Я все ясно вижу и сумею побо­роть свои чувства. Ты не была моей женой де-факто, и вскоре я сделаю так, что ты не будешь ею и де-юре.

Высказав все это, он вышел, хлопнув дверью. Сонная Олимпия, не разобравшись толком, чего хочет Стэникэ, решила, что он, как обычно, несет всякую чушь, лениво зевнула и погрузилась в глубокий сон. На другой день она удивилась, не увидев Стэникэ. Он не пришел ни к обеду, ни к ужину, не пришел и ночью, не явился и в после­дующие дни. Озабоченная Олимпия побежала к Аглае, спрашивая себя, не случилось ли чего со Стэникэ, кото­рый ушел из дому навеселе. Но Аурика видела его всего лишь час назад, когда совершала свою обычную про­гулку. Ни разу с таким упорством Стэникэ не проявлял своей обиды. Олимпия решила про себя, что все пройдет, и подождала еще несколько дней, но Стэникэ так и не явился. Тогда, встревоженная этим сумасбродством — так она расценивала поведение мужа, — Олимпия отыскала вторую квартиру Стэникэ и захватила его там.

— Что это такое, Стэникэ? Ты что, издеваешься? Столько времени не приходишь домой!

Стэникэ принял почтительную позу:

— Доамна, я вам говорил, что вследствие фактического прекращения нашего сожительства, происшедшего по вашему желанию, я принял меры для легального развода.

— Видно, кто-то тебя подговорил. Иди-ка домой и больше не выкидывай таких номеров.

Но Стэникэ не пожелал сменить гнев на милость, и Олимпия вся в слезах вернулась к Аглае.

— Он что, с ума сошел? — спросила разозленная Аг­лае.— Ему жрать нечего, а он корчит из себя независи­мого! Или ему деньги с неба свалились?

Вскоре от Стэникэ пришло письмо-уведомление сле­дующего содержания:

Уважаемая доамна!

Уведомляю Вас в письменной форме о том, что, как я Вам сообщал уже устно, все связи между нами прекратились. В дальнейшем мы прибегнем к законному разводу. Мотивом является тот факт, что я поставлен в условия, при которых не могу иметь детей, которые сохранили бы мое имя, может быть, в силу Вашей физиологической неспособно­сти (поскольку один ребенок родился нежизнеспо­собным), отягченной злонамеренностью и оскорби­тельными доказательствами отвращения ко мне. К тому же Вы виновны в том, что не последовали за супругом к семейному очагу, поскольку этот очаг давно уже находится на улице... и т. д. В Ваших интересах разрешить этот вопрос без скандала, со­гласием обеих сторон.