Слимпериада. Трилогия - Михаил Бабкин

– Зачем? – живо отреагировал медальон. – Сидит – ну и пусть себе сидит. Чужой Мир, чужие нравы… Может, он молится. Или клятву какую даёт… Убить первого встречного, например! А тут р-раз – и ты на подходе. Будьте любезны!

– Есть у меня сильное подозрение, что не просто так он там сидит, – упавшим голосом ответил Семён, направляясь к повозке. – Подозреваю, что это я его лошадь того… На линии огня случайно оказалась, и тю-тю лошадка…

– Золотую монету ему дай и пусть себе проваливает куда ехал, – недовольно буркнул Мар. – Оно, конечно, не стоит никакая сельская кляча такой дикой цены, но зато совесть тебя грызть не будет. Вообще-то, по-моему, совесть есть атавизм и пережиток, очень вредный для нашей работы! Заблуждение, от которого надо всемерно избавля… – медальон осёкся на полуслове. – Вот так лоша-адка… – протянул Мар и умолк.

Упряжной лошадкой был серый, с подпалинами, матёрый волчище. Мёртвый матёрый волчище, с рослого телёнка размером, лежавший на боку и запутавшийся лапами в ремнях упряжи: из пасти волка вывалился тёмный от пыли язык, открытые глаза стеклянно смотрели куда-то поверх Семёна; волк не дышал. На видимом боку волка, в области груди, было три чёрных входных отверстия от неразменной пули; четвёртое отверстие приходилось на шею. Пятый выстрел отстриг зверю ухо.

Земля под волком была залита тёмно-бурой запёкшейся кровью; над кровью жужжали зелёные мухи.

– Кучно, – еле слышно выдохнул Семён, останавливаясь позади неподвижно сидящего человека. – Метров с двадцати… невероятный результат!

Однако сидевший человек его услышал.

– Да, – сказал он, вставая на ноги и легонько покряхтывая. – Вот именно, что невероятный! По монастырской купчей… ох ты, бедная моя поясница… по купчей ведомости ездовой волк проходил как оборотневый, самовосстанавливающийся… многоразовый, так сказать. И где же его обещанная многоразовость? Где восстанавливаемость, я вас спрашиваю? – человек в коричневом повернулся к Семёну. – Жулики, кругом одни жулики… Никому верить нельзя! По документам – практически бессмертная скотина… ан нет: ни с того, ни с сего сама по себе продырявилась, упала и сдохла.

Судя по всему, это был священнослужитель. Может быть, монах из какого-нибудь ближнего монастыря – коричневая одежда оказалась чем-то вроде сутаны, перетянутой в поясе тонким кожаным ремешком; на ногах у монаха были деревянные сандалии. Монаху было лет под пятьдесят: стрижен он был коротко, «под горшок», хотя особо стричь было и нечего – на макушке у священнослужителя имелась обширная плешь-тонзура, то ли природная, то ли специально выбритая; красный нос и плутоватые глазки выдавали в нём человека жизнелюбивого, бойкого. Пройдоху и пьяницу выдавали, короче говоря.

– Вот, сидел и ждал, пока он восстановится, – пожаловался монах Семёну, со злостью пнув дохлого волка сандалией. – Как дурак сидел и ждал. Видать, бракованного волка подсунули. Надо будет монастырю в суд на заводчика подать… – монах склонился над возком, сильно навалившись животом на его борт. Словно нырять в повозку собрался.

– Эй, селянин, – глухо донеслось из возка, – подсоби-ка аптечку выгрузить… Одному не сподручно, радикулит замучил! Достал, понимаешь, сил просто нету… И лечить некогда – дела всё, дела.

Семён подошёл к возку, помог монаху вытащить из него небольшой, но увесистый сундук с двумя боковыми ручками.

– Пешком теперь, да? – понял Семён. – Могу помочь нести, – Семёну всё ещё было стыдно, что это именно он пристрелил ездового волка. Пусть случайно, но всё же… Да и волк, скорее всего, был не бракованный – просто изрешетившие его серебряные пули не оставили оборотневому созданию ни одного шанса на восстановление.

– Зачем же пешком, – возразил монах, откинув крышку сундука и сосредоточенно копаясь в нём: изнутри сундучок оказался разделён перегородками на множество отделений-ячеек. – Сейчас я моего зверя немного оживлю… до ближнего посёлка довезёт и ладно… тебе в какую сторону? В ту же, что и мне? Славно. Подвезу, вдвоём оно веселее, безопаснее… ты драться-то умеешь? А то, говорят, душегубцы здесь шалят. То ли разбойнички какие, то ли живые умертвия, не знаю. Глухое место… кабы не служба, я бы ни за что, на ночь глядя, к тому же в полнолуние… – голос монаха становился всё тише, он уже забыл о Семёне, разыскивая что-то в своём сундуке.

– Ага, – сказал наконец монах, выпрямляясь и сразу хватаясь за поясницу, – ох ты… Слушай, селянин, тебя как зовут?

– Симеоном кличут, – вежливо ответил Семён, входя в роль простодушного селянина, – а вас, святейшество? – И смиренно сложил руки поверх кармана-животика.

– Зови меня отец Вуди, – монах потрусил вынутым из сундука чёрным флакончиком, взбалтывая его содержимое. После отвинтил крышечку – из горлышка посудины сразу потянулась струйка тёмного дыма – и осторожно, далеко отставив руку, уронил по одной капле на каждую рану волка. Чёрная жидкость мгновенно впиталась в волчью плоть: через секунду от ран не осталось и следа! Даже срезанное ухо по новой отросло.

Волк медленно втянул в пасть язык, встал, тяжело помотал башкой и застыл в несколько неестественной позе – похоже, у него был серьёзно повреждён позвоночник; взгляд у волка так и остался мёртвым.

Отец Вуди поспешно завинтил крышечку и положил флакон в одну из ячеек сундука.

– Симеон! – торопливо приказал монах, – клади аптечку в повозку и запрыгивай! Сейчас он чесанёт. Ох и чесанёт! – Семён ухватил сундук, поднапрягся и рывком перенёс его в повозку, после чего и сам запрыгнул в неё: в повозке была лишь одна лавка, для возницы, потому Семён устроился на дне возка, возле аптечки. Отец Вуди, подобрав полы сутаны, покряхтывая, забрался следом – на лавочку.

Волк, словно дождавшись именно этого момента, сначала медленно, неуверенно, а после всё быстрей и быстрей потрусил по дороге: повозка катилась легко, лишь изредка несильно подскакивая на особо крупных ухабах – видимо, у повозки помимо дутых шин имелись и хорошие рессоры.

– А как долго он так бежать сможет? – с любопытством спросил Семён. – Отдыхать ему надо или нет?

– Разве ж это бег, – пренебрежительно усмехнулся отец Вуди, наматывая на руку вожжи. – Зверюга только разогревается. Снадобье пока ещё не полностью всосалось… кровь слишком густая, сворачиваться начала… Подожди минутку, кровушка у нашей скотинки разгуляется, вот тогда и будет бег! А отдыхать ему не надо, зачем мёртвому отдых? Будет бежать, пока не развалится… Они, временно оживлённые, от снадобья хоть и бодрые становятся, но гниют слишком быстро… на ходу могут развалиться. Ну, посмотрим, посмотрим, – монах озабоченно поглядел в небо. – Солнышко садится. Это плохо… Слушай, Симеон, у тебя хоть какое-нибудь оружие с собой есть? – отец Вуди оглянулся на Семёна. – Вы же, селяне, без топора или складных дубинок в лес ни шагу! Есть чего, говорю?