Именем закона. Сборник № 1 - Ярослав Карпович

— Для того чтобы доказать вашу невиновность или… вину, нам потребуется не так уж много времени. Но советую подумать о том, что чистосердечное признание…

— Слышал, слышал. Только признаваться мне не в чем.

— Тогда попробуйте помочь себе. И нам тоже. Старик, отдавая саквояж, спросил ваш адрес? — Корнилову хотелось проверить Дмитрия Алексеевича.

— Нет.

— И вы не подумали о том, как он его заберет?

— Он же знает, где я работаю! Пришел бы в бюро, узнал адрес. — Он помолчал, растирая узкие ладони, словно ему вдруг стало холодно. — Не знаю, чем я вам могу помочь.

— Прежде всего: кто из шоферов ездил с вами на экскурсию в Гатчину? Это первое. Не торопитесь, подумайте. Второе — попробуйте вспомнить экскурсантов. Может быть, кто-то рассказывал о себе? Какие-то реплики о работе, о том, где живет? Чтобы попытаться отыскать. И подробно опишите, как вы провели субботний вечер и воскресенье. Где были, с кем встречались.

Бабушкин кивнул.

— Бумагу и карандаш вам дадут. Не спешите. Главное — детали, подробности. У вас, наверное, хорошая память? И зрительная тоже. Профессия обязывает.

— Спасение утопающих — дело рук самих утопающих, — невесело усмехнулся Бабушкин.

Когда поздно вечером Корнилов вышел из машины, у него было только одно желание — поскорее добраться до душа и встать под тугую горячую струю.

В почтовом ящике что-то белело. «Наверное, жена еще не вынимала «Вечерку», — подумал Игорь Васильевич. Но там оказалось письмо. Машинально, даже не посмотрев на него, Корнилов сунул письмо в карман и только после душа, принесшего облегчение, вспомнил о нем. Теперь он разглядел, что на конверте нет почтовых штампов. Значит, корреспондент сам принес его и бросил в ящик. Так бывало уже не раз. Люди каким-то образом узнавали его адрес, посылали письма по почте, приносили сами. Жалобы, просьбы помочь, образумить отбившихся от рук детей, анонимки…

«Уважаемый товарищ полковник, Вы уже много лет живете в нашем доме и не можете не знать, что в квартире напротив процветает пьянство и разврат, что там гибнут дети. Мы знаем, что Вы пытались воздействовать на обитающих там нелюдей. А результат? Если работник милиции, имеющий такое высокое звание, не может в течение долгих лет совладать с двумя пьяницами и ворами, живущими рядом с ним, дверь в дверь, то разве мы можем быть уверены, что этот страж порядка справляется со своими обязанностями в масштабе такого города, как Ленинград? Грустно думать, что Вы проводите время в перекладывании с места на место бумажек, а не в конкретной борьбе со злом. Я, право же, не хотел Вас обидеть, но Ваша беспомощность в малом не дает мне уверенности, что Вы преуспели в большом.

Квартира напротив была для Корнилова как заноза. Крошечное инородное тело, едва различимое, но отзывавшееся болью, как только прикасались к тому месту, где оно засело.

…У сорокалетних супругов, вечно пьяных, опустившихся, росло трое детей. Две девочки-близняшки шестнадцати лет и мальчик, которому только предстояло пойти в школу. Отец работал такелажником на «Ленфильме», и полковник терялся в догадках, как этот человек с трясущимися руками, совершенно иссушенный алкоголем, мог управляться с громоздкими декорациями. Заместитель директора студии, которого Корнилов уже несколько раз просил принять меры к пьянице, уверял его, что «такелажник Барский дело знает». Принудительное лечение Барскому не помогло — сосед пил по-прежнему. Каждый вечер у него собирались дружки, в подъезде валялись битые бутылки и пахло мочой. А жена такелажника пила еще больше. Опухшая, с грязными всклокоченными волосами, при случайных встречах с Корниловым в подъезде или на улице Барская изображала на лице подобие улыбки и каждый раз говорила одно и то же:

— Все, начальник! С понедельника завязываю. Забираю ребят и — к матери, в деревню.

Полковник проверил: мать у Барской несколько лет назад умерла от алкоголизма и в деревне никогда не жила. Она и ее муж, погибший на фронте, были коренными горожанами.

Матильда постоянно водила к себе кавалеров, и когда ее такелажник в неурочное время возвращался домой, не обходилось без мордобоя. Приезжала милиция, буян получал десять суток за хулиганство, а потом опять все катилось по наезженной колее.

Одна из двойняшек — обе выросли на удивление красивыми — пошла по маминому пути: мальчишки звали ее Нинка-давалка. Корнилов не раз видел ее с мужчинами «в возрасте». Правда, они не походили на кавалеров ее матери — опустившихся пьянчуг. Это были всегда прекрасно одетые люди, доставлявшие девушку домой на машинах. Корнилов, увидев однажды поздно вечером, как пьяную Нинку высадил из «Жигулей» пожилой мужчина, решил поговорить с ним. Но едва Игорь Васильевич упомянул о том, что девушка еще не совершеннолетняя, как «жигулевец», не проронив ни слова, дал газ и умчался.

«Ну и сволочь!» — стервенея от внезапно накатившей ярости, выругался Корнилов. Ему хотелось броситься вдогонку, и он с трудом сдержался — гонки по городу не всегда хорошо кончаются, а повод не требовал экстренных действий. Полковник связался с дежурным ГАИ, сообщил ему номер машины и попросил на утро пригласить владельца «Жигулей» на Литейный. К себе в кабинет.

Разговор с пожилым Нинкиным «приятелем», преподавателем университета, оказался неприятным и тягучим. Ошалевший от одной мысли, что его связь станет известной на службе и дома, он твердил:

— Товарищ полковник, это никогда не повторится. Честное слово!

Он так перетрусил, что даже не подумал отказаться от Нинки. А ведь мог сказать, что подвез незнакомую девушку.

Корнилов же хотел только одного — чтобы девушку оставили в покое, не спаивали.

— Предупреждаю вас, гражданин Кузаков. Ваши действия уголовно наказуемы.

— Честное слово! — преподаватель заглядывал полковнику в глаза, как провинившийся щенок. — Прошу вас только не сообщать моей жене…

Выдворить его из кабинета оказалось не так-то просто.

— Вы обрекаете меня на вечное мучение.

— А вы не мучайтесь, — посоветовал Игорь Васильевич, — расскажите жене сами. И освободите мой кабинет.

Это было жестоко, но Корнилов никак не мог забыть бессильной ярости при виде удаляющихся «Жигулей» Нинкиного ухажера.

Исчез преподаватель, но остались другие приятели. Однажды ночью Нина позвонила в квартиру Корниловых, раздетая догола. Полковник просто обомлел, увидев ее в таком виде.

— Меня ограбили, — сказала она без всякого смущения. Даже не прикрылась. От нее пахло вином и духами. — А вы — милиция!

Административная комиссия исполкома задумала лишить Барских родительских прав — надо было как-то спасать их маленького сына. Но после долгих споров решения так и не вынесли — ситуация складывалась просто тупиковая. Можно было отдать мальчика в детский дом. Но оставались Нина и ее сестра Рита — девушка, как будто бы сделанная из другого теста, — задумчивая книгочейка, собиравшаяся закончить школу с золотой медалью. Никакой исполком не мог отправить почти совершеннолетних девушек в детский дом. А сами они расстаться с матерью и отцом не хотели.

Тогда в Главное управление пришло анонимное письмо, что полковник Корнилов, используя служебное положение, хочет избавиться от неугодных соседей. А вот теперь кандидат искусствоведения обвиняет его в бездействии!

Был, конечно, у Корнилова один радикальный выход — поменять квартиру. Но слишком большой была жертва — они прожили в этом доме всю жизнь. Да и что сказали бы остальные соседи? Если уж милицейский начальник съехал, не смог справиться с пьяницами и хулиганами, то что говорить о простых гражданах? Нет, не мог он позволить себе такого шага. И чувствовал свое бессилие.

Он так и сидел на диване с письмом в руках, когда в комнату вошла жена.

— Что, Егорушка, невесел, что головушку повесил? Я уж думала, что ты уснул.

Вместо ответа Игорь Васильевич протянул письмо.

— Очередная «телега»? — Жена брезгливо взяла листок и методично разорвала его на мелкие кусочки. — Вот! — Она ссыпала обрывки в стоявшую на столе вазу.

— А ты у меня молодец! — почти с восхищением сказал Корнилов. — Так бы решать все мои проблемы!

— А что, у вас их избыток? — шутливо спросила жена. — Давайте решать вместе.

— Давайте, давайте! — Игорю Васильевичу стало весело. — Половина моих проблем большего и не заслуживает. А со второй половиной я и сам справлюсь.

Утром в кабинет к Корнилову зашел Лежнев. Сказал, поздоровавшись:

— На хороший крючок ты меня поймал! Только и думаю о твоем старике.

— Я тоже, — отозвался полковник. — Но с очерком придется повременить.

— Ну вот! — огорчился Лежнев. — Приехал, заинтересовал…