Вокзал потерянных снов - Чайна Мьевиль

Тем же путем, что и Лемюэль, Ягарек поднимался по куполу Оранжереи.

Он освободил ноги от вонючих обмоток, и когти выпростались, подчинясь восхитительному рефлексу. До первой металлической перекладины он добрался по веревке Лемюэля, а там уже полез куда увереннее и быстрее, чем первый разведчик. Но часто останавливался. Он раскачивался под сильным ветром, крепко, уверенно сжимая птичьими лапами ступеньки. Он опасно кренился, он вглядывался в небесную дымку, он протягивал руки, он чувствовал, как его тело, точно парус, наполняется ветром.

Ягарек воображал, что летит.

С его узкого поясного ремня свисали стилет и украденный накануне кнут – неудобный, не чета тому великолепному бичу, которым Ягарек щелкал, ловил, язвил в жаркой пустыне. Но все же это оружие, которое помнит его рука. Здесь, на высоте, он ловок, он уверен в себе. В небе маячат воздушные суда, но они далеко. С них Ягарека не заметят.

С верха Оранжереи город был как подарок, протяни руку да возьми. Куда ни глянь, в небо тычут пальцы, кулаки, культи. Промышленные, административные, жилые постройки. Ребра, точно окаменелые щупальца. Штырь, точно вертел, проткнувший сердце города. Мрачно темнеющий сложный, механистичный водоворот парламента… Все, что замечал Ягарек, он откладывал в памяти. Может пригодиться. Посмотрел на восток, где торчал Штырь, где воздушный рельс дотягивался до башни Мушиная сторона.

Когда Ягарек добрался до огромного стеклянного шара на макушке купола, лишь секунда понадобилась, чтобы найти брешь в стекле. Подумать только, его глаза, глаза хищной птицы, оказывается, еще могут сослужить былую службу.

Внизу, футах в двух под плавно изгибающейся лестницей, было стекло, в пятнах сухого помета птиц и вирмов. Как он ни вглядывался, ничего разглядеть не сумел, кроме смутных контуров крыш и улиц.

И тогда Ягарек перебрался с лестницы на стену.

Двигался он очень осторожно, нащупывал когтями, стучал по стеклу, проверяя на прочность, старался побыстрее добраться до металлической рамы. При этом думал о том, как легко ему дается выбранный маршрут. Сколько недель он лазал ночами по крыше мастерской Айзека, по безлюдным домам-башням. И теперь он двигается легко и без страха. Кажется, даже половчее, чем птица.

Он торопливо скользил по грязным листам стекла, пока не одолел последний ярус окон, отделявший его от бреши. Склонившись над нею, Ягарек почувствовал тепло, оно шло снизу, из освещенных глубин. Снаружи – жаркая ночь, но внизу температура воздуха была куда выше. Затем зацепил кошку за металлический оконный переплет и подергал на пробу. Трижды обвил талию веревкой. Взялся за нее под крючком, улегся поперек металлической фермы и свесил голову.

Такое ощущение, будто в лицо выплеснули ковш крепкого чая. В Оранжерее царила жара, почти удушающая, дыма и пара было с избытком. И сиял резкий белый свет.

Ягарек проморгался, прикрыл глаза ладонью, точно козырьком, и посмотрел на город кактусов.

В центре, под массивной стеклянной шишкой, венчающей купол, дома были снесены, а на их месте воздвигнут храм – крутобокий зиккурат из красного камня. Он поднимался на треть максимальной высоты Оранжереи. Каждая его ступень была густо покрыта растениями пустыни и вельда, на восковидной зеленой коже – ярчайшие алые и оранжевые цветки. Пирамиду обегала узкая, не шире двадцати футов, полоса земли, за которой сохранились улицы Речной шкуры – дикая мозаика тупиков и обрывков улиц; тут – уголок парка, там – половина церкви; даже остался огрызок канала со стоялой водой – он упирался в стену купола. Угодившие под колпак проспекты, улицы и переулки пересекали город кактусов под нелепыми углами. Внешне все осталось прежним, но содержимое изменилось.

Какты хорошо поработали над этой частичкой Нью-Кробюзона. Там, где раньше лежала площадь, появился огород. Границами ему служили дома, от дверей тянулись ниточки – тропинки между грядками с кабачками и редиской.

Четыре поколения назад в домах пришлось частично убрать перекрытия, потому что их новые жильцы были гораздо выше людей. Появились надстройки и пристройки, и теперь дома казались уродливыми миниатюрными подобиями ступенчатой пирамиды, занимавшей центр Оранжереи. Какты остро нуждались в жилье, и на каждом свободном клочке земли появились новые сооружения, образовались пестрые кварталы, где причудливо смешивалась человеческая архитектура и подобные склепам монолиты – излюбленные жилища пришельцев из пустыни. Иные здания были в несколько этажей, между верхними этажами над улицами протянулись многочисленные висячие мосты из досок и веревок. Во многих дворах и на крышах многих зданий какты сложили оградки для мини-оазисов с клочками жесткой травы, с малочисленными примитивными кактусами и крошечными барханами.

Впритирку над зданиями летали стайки случайно попавших под купол и не нашедших выхода птиц, они оглашали замкнутое пространство голодными криками. Ягарек узнал голоса пернатых Цимека, и в крови его забурлил адреналин, накатила ностальгия. Барханные орлы, вспомнил он. И вскоре увидел их, сидевших нахохлясь на двух-трех крышах. А вздымающиеся вокруг ярусы купола отгораживали их от Нью-Кробюзона грязным стеклянным небосводом, и заключенные под этот колпак дома тонули в отраженном свете, бестолково смешанном с мглой.

Под Ягареком вся диорама кишела кактусами. Как он ни всматривался, не мог заметить представителя другой разумной расы.

Простенькие мосты вовсю раскачивались, по ним туда-сюда проходили кактусы. В песчаных садах Ягарек замечал кактов с лопатами и граблями. В этом замкнутом мирке не было сильных ветров, способных творить пустынный ландшафт, вот и приходилось его делать вручную.

Улицы и тропинки были забиты жителями. На рынках тоже было полно народу, какты покупали и продавали, о чем-то спорили – до Ягарека доносился лишь слабый ровный гул голосов. Поодиночке или по двое катили ручные тележки. Не видать ни конструкций, ни экипажей, ни животных, кроме птиц и нескольких скальных кроликов на карнизах зданий.

Снаружи, в городе, какты женского пола носили широкие бесформенные платья, вроде простыней, здесь же, в Оранжерее, обходились белыми, бежевыми и серовато-коричневыми набедренными повязками, в точности как мужчины. Груди у них были побольше, чем у мужчин, с темно-зелеными сосками. Время от времени Ягареку попадалась на глаза женщина, прижимающая к груди ребенка, а тому нипочем ранки от материнских шипов.

У перекрестков играли ватажки шумных детей, взрослые почти не обращали на них внимания.

На каждом ярусе пирамидального храма были старики: читали, курили, беседовали, ухаживали за растениями. Некоторые на плечах носили красные или синие шарфы, резко контрастировавшие с бледной зеленью кожи.

По телу Ягарека пошел зуд от пота. Клубы дыма – внизу жгли древесину – застили вид. Дым поднимался из сотни труб самой разной высоты. Тянулся кверху, расплывался, как будто под куполом разрослись грибы. Некоторые ленивые жгутики дыма добрались до отверстий в стеклянном небе. Все же прозрачный свод не давал прохода ветру, зато впускал и накапливал солнечное тепло, так что дымы не уносились сквозняками. Ягарек заметил, что изнутри стекла покрыты изрядным слоем жирной копоти.

До заката еще оставалось больше часа. Ягарек посмотрел влево – стеклянный шар на верху купола казался раскаленным добела. Он без остатка впитывал солнечные лучи, концентрировал энергию и сливал ее вниз, в каждый закуток Оранжереи, заполняя ее резким светом и жаром. Ягарек понял, что к металлическим креплениям шара подведен ток – толстые кабели змеились вниз, их концы прятались в скоплении домов.

Песчаный садик наверху ступенчатой пирамиды был покрыт сложными механизмами. Как раз под сферой чистого стекла находилась огромная машина с линзами, с толстыми щупальцами труб, подведенными к стоящим вокруг бакам. Какт с пестрым шарфом надраивал ее медные детали.

Ягарек вспомнил, как по Шанкеллу ходили слухи о гелиохимической машине, развивающей громадную чародейскую мощь. Но как ни всматривался гаруда в блистающую штуковину, ее предназначение оставалось загадкой.

Рассматривая городок, Ягарек обратил внимание на множество вооруженных милиционеров. Он прищурился. Словно бог, смотрел гаруда сверху, и в резком свете стеклянного шара мирок кактусов был словно на ладони. Видны почти все садики на крышах, и почти в каждом втором – группа из трех-четырех кактусов. Кто сидит, кто стоит; выражение лиц с такого расстояния не определить, но массивные дискометы ни с чем не спутаешь. С поясов свисают мачете, их лезвия блистают в красноватом свете. Другие патрульные бродят меж прилавками рынка, сидят на нижней ступени храма, прохаживаются по улицам с дискометом на изготовку. От Ягарека не укрылось, как смотрят прохожие на вооруженную стражу, как приветствуют ее робкими жестами, как бросают то и дело взгляд наверх.