Серебряная богиня - Джудит Крэнц

Кэндис Блюм ограничилась кивком головы в знак согласия.

Люк, в свою очередь, не мог не задуматься о том, что ему впервые приходится создавать рекламу при столь активном участии спонсора — причем с самого начала!

— Мистер Шеннон, — начал он, — тут возникает одна весьма важная проблема. «Элстри» выпускает и другие духи, находящие сбыт в Америке. Так вот, американки имеют обыкновение относиться к своим духам как к предмету искусства. Они покупают флакон или получают в подарок, а пользуются им только в исключительных случаях. Или даже вообще держат его, ни разу не открыв, как украшение своего туалетного столика. В этом плане они отличаются от жительниц Европы: те постоянно пользуются духами, поэтому часто покупают новые. Косметика — другое дело. Тут американки идут впереди, но в отношении духов — нет. Это для них скорее как шампанское, которое откупоривают не слишком часто, а отнюдь не белое вино, которое употребляют постоянно. Мы еще не обсудили, в каком тоне будут составлены рекламные тексты, представляющие «Княжну Дэзи». Я хотел бы видеть всего одну строчку в телерекламе и рекламных объявлениях в печати. Эта строчка в устах Дэзи прозвучит убедительно — для этого ей вовсе не надо быть актрисой.

Произнося свой монолог, Люк встал со стула. Только стоя — он знал это, — можно рассчитывать на то, что заготовленный текст произведет должное впечатление. Выдержав паузу, он произнес:

— Например. «Я, княжна Дэзи, пользуюсь этим каждый день — от „Элстри“.

— Отлично! — воскликнул Шеннон.

И как только слово это слетело с его губ, комната буквально загудела. Между тем, не произнеси он своего вердикта, тишина стояла бы гробовая.

Люк скромно улыбнулся. Он и правда не испытывал гордости. Это же все-таки не искусство, но, черт подери, хорошее средство заработать на жизнь!

Рэм энергичной походкой шагал по Олд-Бонд-стрит к известному в Лондоне клубу. В запасе у него оставалось пять минут перед ленчем, но в этот промозглый февральский день 1977 года ему особенно не улыбалось прогуливаться по улицам. Он торопливо вошел в уютный теплый вестибюль, помахивая зонтиком и приветствуя знакомого ему молодого человека, выходившего из клуба.

Странно, но человек этот не только не ответил на приветствие, но даже, казалось, вообще не заметил его присутствия. Между тем Рэм был уверен, что прошлой осенью они провели вместе несколько вечеров. Молодой человек входил в группу завсегдатаев салона Сары Фейн. А может, решил Рэм, он обознался? В любом случае этот человек не представлял для Рэма никакого особого интереса. Презрительно пожав плечами, он прошел в одну из комнат для отдыха, чтобы подождать там прихода Полкингтхорна из «Файнэншл тайме».

В последние несколько лет Рэм взял за правило раз в три-четыре месяца встречаться с этим журналистом за ленчем. Хотя известная газета, в которой тот работал, имела своих постоянных зарубежных корреспондентов, Полкингтхорна довольно часто направляли за границу со специальными поручениями. Считалось, что он обладает особым нюхом на перспективные, с точки зрения финансовых инвестиций, новые области — во всяком случае, Рэм и его инвестиционный трест нередко пользовались его советами, притом с немалой для себя выгодой.

Прежде чем Рэм успел заказать выпивку, он увидел лорда Генри Фейна в сопровождении нескольких других людей, также ему известных: все они выходили из гостиной, направляясь в столовую. Рэм не виделся с лордом Фейном с тех пор, как перестал проявлять знаки внимания к его дочери, то есть уже около двух месяцев. Однако морально он подготовился к тому, чтобы снова наладить с ним деловое партнерство. Когда Фейн приблизился, Рэм слегка наклонил голову. Этот наклон лучше всяких слов свидетельствовал, что он, Рэм, не позволит глупым поступкам со стороны Сары Фейн изменить характер отношений между ним и ее отцом.

Увидев Рэма, сэр Генри остановился. На лице его появилось странное выражение, как будто он не верил своим глазам. Затем лицо его начало медленно багроветь — от шеи до корней волос. Спутники лорда также замедлили шаг. Через секунду Генри Фейн оправился от шока и, сунув в карманы сжатые в кулаки руки, двинулся дальше с презрительной миной на лице. Мимо Рэма он прошел так, словно тот был невидимкой. Никто из его друзей и спутников тоже не обратил на Рэма внимания и не поздоровался. А ведь они знали его уже не один год!

Потрясенный, Рэм буквально рухнул в кресло. Невозможно! — твердил он, чувствуя себя так, словно его только что нокаутировали почти смертельным ударом в солнечное сплетение. Разве на дворе восемнадцатый век? Ну что с того, что они поссорились с Сарой? Молодые люди сходятся и расходятся, кого этим удивишь?

Пока Рэм снова и снова задавал себе тот же вопрос, ему стало ясно: за такой реакцией на его появление в обществе, очевидно, стоит нечто гораздо более серьезное. Да, именно это и называется остракизм, черт подери! За каких-нибудь несколько минут его полностью проигнорировали уже пять человек. Что случилось с его репутацией, которой он всегда так гордился? Всю свою жизнь Рэм посвятил созданию безупречной репутации в обществе — репутации, которая была для него в тысячу раз важнее, чем любая привязанность или дружба.

Спрашивая себя, что же все-таки произошло, Рэм вдруг осознал, что уже довольно давно, месяц или даже больше, ни от кого не получал обычных приглашений на званые ужины или на уик-энды. По возвращении в Лондон из той кошмарной поездки в Нассау, когда он предпринял отчаянную попытку как-то урезонить Дэзи, его не особенно заботили светские развлечения — слишком уж много тогда пришлось заниматься делами.

Потягивая сейчас виски с содовой, Рэм перебирал в уме все детали, которые подтверждали: он действительно стал отверженным в светских кругах английской столицы. Мучительно пытаясь разобраться в причине происшедшего, Рэм неожиданно, в холодном ужасе предчувствия, понял, что никогда этого не узнает.

Ведь Сара Фейн никому не могла рассказать о том, что действительно случилось тогда, не рискуя одновременно с этим погубить и свою репутацию… Поэтому она должна была что-то такое сочинить — какую-нибудь ложь, кажущуюся достаточно правдоподобной. Ложь, настолько постыдную, гнусную и страшную, что Рэм уже никогда и ни от кого не услышит ее повторения. Ложь, которой суждено отныне, подобно тени, следовать за ним по пятам в том единственном мире, где он только и мог существовать. Рэм хорошо знал правила игры и понимал: он человек конченый. Работать он, конечно, пока может и дальше: ложь Сары Фейн не повлияет на его возможности по-прежнему удачно инвестировать свои капиталы по всему миру. Ее слова не могли достичь ушей ни торговцев предметами искусства, ни тех букинистов, у которых он приобретал старинные книги, ни портных, шивших ему костюмы на заказ, ни лошадников, продававших ему породистых жеребцов, ни фермеров, обрабатывавших его поместья. Но рано или поздно лживый слух, пущенный ею, станет достоянием того мира, где Рэм до сих пор оставался одним из самых завидных женихов, знакомства с которым добивались все, мечтавшие о выгодном замужестве. Рэм попытался представить себе те перемены, которые могут произойти в его жизни в связи с этим событием. Он несомненно будет изгнан из некоторых загородных домов и лишен некоторых званых ужинов; он не сможет больше охотиться с членами одного избранного общества или ездить верхом в компании с членами другого.