Где я, там смерть (СИ) - Сербинова Марина

— Какая разница? — улыбнулся он. — Это что! Сейчас ты у меня начнешь спрашивать, как я достал вот это. Так, приятель, тебя мы пока поставим сюда…

Забрав у нее урну и аккуратно поставив ее на стол, он сунул ей в руки фотографию.

— Оп-па! Ну, не слышу радостных воплей!

В глазах у Кэрол все поплыло от слез, когда она увидела на фотографии Мэтта. Это было потрясением для нее, внутри все перевернулось, когда она увидела дорогое лицо, которое никогда уже не рассчитывала видеть, кроме как в своем воображении.

Наблюдающий за ней Рэй наклонился и заглянул личико, которое она низко опустила.

— Эй, ты что, плачешь? Я думал, ты обрадуешься…

— Я… я рада. Но где ты ее взял?

— Тебе так интересно? Ну, хорошо. Крошка, наш Мэтт был знаменитой личностью, его фотографии печатались в газетах и журналах. Можно просто их вырезать, а можно отнести к специалисту, чтобы он их сканировал и распечатал. Вот, гляди, и журналы, и газеты, и отпечатанные фотографии. Любуйся, сколько душе угодно! Держи, это я для тебя все собрал, храни, если хочешь. И береги от Рэндэла.

— Ах, Рэй… спасибо! — Кэрол бросилась ему на шею и сжала в объятиях со всех сил.

— Ну, наконец-то, дождался! — проворчал он, но в его голосе ясно слышались довольные нотки. — Ну, говорил, что повиснешь у меня на шее от радости, говорил? А ты — нет, нет!

— Спасибо, спасибо, Рэй! Ты даже не представляешь, что ты для меня сделал…

— Представляю, — он погладил ее по спине, прижимая к себе, и умиротворенно вздохнул. Слегка отстранившись, Кэрол в замешательстве посмотрела ему в лицо.

— Но почему? Ты же ненавидел его и… разве ты не ревнуешь? Как странно. Джек уничтожил все, что могло мне о нем напоминать, кроме статуэтки, которая чудом сохранилась, а ты… ты приложил столько усилий, откопав где-то все эти столетние журналы, наделал для меня его фотографий…

— Это всего лишь фотографии, Кэрол, бумага, его изображение, а не он сам. Рэндэл ревнивый дурак, вот и все. Он просто причинил тебе лишнюю и не нужную боль, искореняя из твоей жизни все напоминания о нем. Но разве ты забудешь его, не имея ни одной фотографии? Нет. И я не ревную. Это глупо. А сделал я это потому, что знаю, как для тебя это важно.

Конечно, Кэрол понимала, что без корысти тут не обошлось, и тем самым он просто хотел вернуть ее расположение и наладить их отношения, но это было не так уж важно. Он хитрюга, подобравшийся с ней к самой незащищенной и слабой стороны, но самый добрый и самый понимающий хитрюга в мире! И Кэрол была благодарна ему за то, что вернул ей самое дорогое, вернул то, что жестоко отнял Джек, что подарил возможность смотреть на любимые черты ее обожаемой звездочки… Надо же, он даже стащил из ее квартиры урну, чтобы отдать ей. А ведь она его даже об этом не просила.

И, похоже, ни фотографии Мэтта, ни даже урна с его прахом, его совершенно не смущали и никак не мешали. Он забыл о них, так и оставив на столе, как будто это были ничем не отличающиеся от остальных обыденных вещей предметы, как картина на стене, или ваза для цветов, или стопочка бумаги для заметок… и ведь он был прав. Это действительно всего лишь предметы, а не соперник, который может помешать его любви или отобрать женщину. Мэтт не был для него ни помехой, ни угрозой. А для ревности у него имелись живые и вполне опасные соперники. Такие, как Джек. С ним нужно было бороться, а не с мертвым бедолагой, давно уже покинувшим этот мир.

Они поели в гостиной за маленьким красивым столиком, который Рэй сам сервировал, не переставая удивлять Кэрол. В полумраке комнаты, под дрожащим светом свечей, они лопали от души и с таким аппетитом, словно не ели уже сто лет, запивая превосходным вином из коллекции Рэя, даже не задумываясь о том, сколько времени и забыв, что уже глубокая ночь. Мыслей о сне не возникало не у нее, ни у него. Очарование и уют комнаты полностью подчинили себе Кэрол и ее женское чувственное сердце, создавая у нее ощущение чего-то волшебного и сказочного. И дух у нее захватывало, когда она смотрела на сидящего напротив Рэя, похожего при свете свечей на прекрасного греческого бога, на какое-то видение, сладостное наваждение. Влажные волнистые волосы его переливались золотом, плутовские глаза играли огоньками и блестели неестественно ярко из-за отражавшихся в них язычков пламени, плясавших на фитильках свечей и в его зрачках, на лице то и дело сверкала яркая белоснежная улыбка. Нежные тени дрожали на матовой загорелой коже, обостряя и подчеркивая черты лица и линии тела. И за изысканно и романтически сервированным столом он вызывающе и даже бесстыдно смотрелся со своим обнаженным торсом, так как не стал утруждаться одеванием, лишь накинув на узкие бедра маленькое полотенце. Кэрол он любезно предоставил коротенький полупрозрачный пеньюар, специально приобретенный им для нее, как он сказал, ну, или, если это и не было правдой, по крайней мере, пеньюар был новый, о чем свидетельствовали этикетки. Но позже Кэрол убедится, что он действительно накупил ей целую кучу нужных и не очень нужных вещей, в том числе и роскошного нижнего белья, которое всем своим видом кричало о его вожделении, что не могло не возмутить Кэрол такой откровенной дерзостью. Да, он все это покупал после ночи в Фарго, она на это надеялась, но проявленная ею единожды слабость не делала ее его собственностью, которую он мог наряжать в тряпки для его удовольствия. Ее задело то, что он повел себя так уверенно, так подготовился к тому, чтобы привести ее сюда, в это любовное гнездышко, будто даже не думал о том, что она может воспротивиться всему этому, тому, чтобы их случайная связь имела продолжение, чтобы превратиться в его любовницу. Но возразить ей было нечего, потому что случилось именно так, как он и планировал. Она здесь, с ним, попивает вино после безумного восхитительного секса, в купленном им соблазнительном пеньюаре, а завтра наденет сексуальное белье, в котором он так хотел ее видеть… хотя бы просто потому, что другого у нее не было. Она бы могла почувствовать себя его новой игрушкой, с которой он так увлеченно забавляется, подстраивая к своим желаниям и вкусам, если бы не его искренняя, слишком явная любовь и прущее из него со всех сил, напоминающее щенячий восторг счастье. И она не стала заострять на этом внимания.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Закончив ужин, они оставили неубранный стол и умчались в спальню, где бросились на большую просторную кровать, сцепившись в страстных объятиях, и любили друга до тех пор, пока в полном изнеможении одновременно не вырубились, даже не успев понять, что уснули.

Глава 13

Утро — только это уже было далеко не утро — началось с того же.

Охваченная негой, Кэрол выбиралась из постели только для того, чтобы сходить в душ или туалет. Рэй — для того еще, чтобы носить ей в постель еду, кофе, фрукты или сок. Так и прошел весь остаток дня и вечер. Они занимались ненасытным сексом, а в паузах подкреплялись всякими вкусностями, которыми запасся Рэй, вином, дурачились и безудержно смеялись, или сладко дремали в объятиях друг друга, но этим паузам, впрочем, обоюдная страсть не позволяла затягиваться.

Рэй был на седьмом небе, и даже выше. Единственное, что омрачало его безмерное счастье, так это мелькавшая в глазах Кэрол печаль во время перерывов, которые они себе позволяли только для того, чтобы немного отдохнуть и собраться с силами, чтобы продолжить одарять друг друга удовольствиями. Но эту печаль Рэй объяснял себе просто — трудностями, которые они еще не преодолели. Или, вернее, одной большой трудностью — Джеком. Ревнивый, опасный и жестокий муж, не желающий ее отпускать, отобравший ребенка, дабы ее удержать, с которым предстоит схватка не на жизнь, а на смерть, как говорится — это веская причина для беспокойства и печали. Рэй знал, что она боится Джека. Только он не разделял ее страха и неуверенности. Теперь, как никогда, он готов был бороться за свою любовь. Потому что видел, что Кэрол с ним хорошо, намного больше, чем «хорошо», что она открылась для его любви и уже потеряла голову — не потому ли, что влюблена? Хотя он всегда был уверен в том, что она в него влюблена, даже когда они думали, что он ее отец, только сама этого не осознавала или не хотела признавать, но он-то видел, видел это в ее глазах, когда она на него смотрела. Что-что, а уж взгляд влюбленной женщины он мог распознать безошибочно. Мэтт, Джек — это все так, один лишь налет любви на ее сердце, а вот чувства к нему были намного глубже, потому что она сама их туда запрятала, в самую глубину своего сердца, и они там прочно осели, надежно запертые за семью замками, семью печатями и биркой с надписью «табу». Весь налет сойдет со временем, а то, что спрятано глубоко внутри, останется. Мэтт, Джек — они исчезнут, а он, Рэй, останется. Он так думал. Он хотел, чтобы все было именно так. И теперь смел надеяться, что она тоже этого хочет. И собрался за это бороться. Он понимал, что ходит по лезвию бритвы, играет с огнем, с самой смертью, но от этого обладание возлюбленной становилось еще слаще и острее, а страсть и желание — неистовей и отчаяннее. Опасность будоражила в нем кровь, а возможность потерять то, чего он наконец-то с таким трудом добился, потерять ее, свою женщину, не давала ему отдыха, изводя ненасытной страстью, заставляя каждый раз любить ее так, как в последний раз, что и могло случиться. Но он не хотел терять ни минуты лишней, и любил ее так и столько, насколько хватало сил и здоровья. А этого в нем было достаточно для того, чтобы скорее заставить молить о пощаде женщину, чем обессилеть самому и отступить первому.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})