Жизнь графа Николая Румянцева. На службе Российскому трону - Виктор Васильевич Петелин

письмах или разговорах. Постарайтесь убедить его в том, что лучшее средство к скорейшему успокоению Франции заключается в восстановлении монархии и в искреннем сближении со всеми друзьями партии принцев, которая соединяет в себе большую часть духовенства, парламентов и дворянства, всех, придерживающихся римско-католической религии и численность которой весьма значительна. Эти три сословия, составляющие главную суть монархии, мечтают лишь о той минуте, когда они получат возможность повиноваться законам лишь своего законного монарха. Должны ли такие чистые и похвальные намерения потерпеть поражение ради частных предубеждений? Побудите также барона де Бретейль и господина де Колонн отложить в сторону свои личные отвращение и ненависть и заняться исключительно государственными делами и общим благом. Принятие этого решения, внушаемого как здравым смыслом, так и осмотрительностию, будет достойно их мудрости и патриотизма. Спорить и препираться из-за места по администрации, не восстановив еще самого правительства, значит гоняться за тенью, упуская действительность. Одним словом, вы дадите им обоим почувствовать, что без самого тесного единодушия и доверия, которые я желала бы видеть царствующими между королевою и принцами, а также и между их слугами, я, несмотря на все мое доброе желание, ничего не могу сделать ни для той, ни для других. Надеюсь, посылка барона Гримма, уполномоченного принцами хлопотать об этом сближении, произведет то именно действие, на которое рассчитывают принцы и которого я вполне искренно желаю для их общей пользы.

Я отвечаю французскому дворянству в прилагаемом при сем письме на имя маршала герцога де Брогли. Вручая это письмо, вы скажете ему, что я нахожу его вполне достойным быть во главе столь знаменитого дворянства, тронута выраженными мне этим дворянством чувствами и ценю усердие, которое оно проявляет к своему королю и к делу всех государей.

Я одобряю в особенности все, что вы сказали и сделали по поводу письма, которое дворянство вручило вам для передачи мне, и надеюсь, что боль в пояснице, причиненная вам восемьюстами поклонами, которые вам пришлось отдать, нашла себе излечение в самой причине, которая их вызвала. Что касается до выражения о моей поддержке мне уже об этом письме войсками, то принц Нассау сообщил мне об этом в своем письме, и вы очень хорошо сделали, что оставили этот вопрос незатронутым.

Вы получите и передадите принцам, братьям французского короля, принцу Конде, его сыну и внуку прилагаемые писем ответы на их письма ко мне, а затем молю Бога, да охранит он вас, господин тайный советник и чрезвычайный посланник граф Румянцев, пречестным и святым покровом Своим. Екатерина».

Получив письма и депеши графа Румянцева, Екатерина II тут же ответила ему письмом на французском языке 2 января 1792 года:

«Господин граф Румянцев, я с удовольствием прочла сообщенный вами мне разговор, который вы имели с курфюрстом кельнским. Я всегда полагала, что следовало отложить до будущей весны, чтобы получить возможность высказать верное суждение о поведении императора по отношению к делам Франции. Совершенно верно, что слабый и нерешительный образ действий не будет в состоянии доставить ему нигде уважения. Строгая венская полиция не прекратит криков, но стеснит лишь общество, а императора заставит провести несколько ужасных минут. Не удивительно, что рейхенбахская конвенция и мир с турками не доставили императору выдающейся славы ни среди его подданных, ни за границею. Иосиф II, совершенно так же как и Леопольд, постоянно рассуждавший с целым светом и даже на улице, и знавший, подобно Соломону, по именам и прозвищам все от кедра ливанского до малейшей былинки, в то же время ничего не знал о настроении умов в своих собственных владениях и в особенности в Брабанте. Преследование, которое в настоящую минуту заставляют испытывать брабантцев, довольно странно. Вымогаемые у них расходы, идущие на подогревание умов, – сущая пытка. Почему не начать было с прекрасной и здравой меры – прощения. На этот счет у нас существуют прекрасные законы. То, что было в течение трех дней в руках других, а затем снова отбиралось обратно, о том не производится более розыска и – делу конец. Это должно идти в счет несчастий времени; этим дух мятежа успокаивается сам собою; никогда не подливают в огонь масла. Я никому не показываю вашего письма по поводу разговора Мергентхейма.

Прощайте, будьте здоровы. Екатерина.

P. S. Постарайтесь, прошу вас, достать мне портреты каждой из баденских принцесс, которых мы имеем в виду, похожие, но чтобы не льстили».

«2 января 1792 г.

Граф Николай Петрович. Сим письмом ответствую на ваши отправления прошедшего года, под числами 9 октября и 4 ноября, первое из Франкфурта, второе из Кобленца. Из оных с удовольствием вижу, что вы исполнили данные вам предписания и дважды были в Карлсруэ, где вы нашли наследную баденскую принцессу в том точном расположении, как желалось ее найти, а дочери ее, превосходя уже доброе об них описание, сделанное прежде всего. Старшей из сих принцесс в сем январе исполнится тринадцать лет и будет она по нашему счету на четырнадцатом году, следовательно о поездке матери ее с дочерями сюда прежде генваря месяца будущего 1793 года еще условиться рано, но, между тем, предложим вам от времени до времени съездить в Карлсруэ, иметь старание и бдение, дабы образ мыслей наследной принцессы не переменился, но паче подкрепился, такожде старайтеся поприлежнее узнать нрав, склонности, и буде можно, о душевных свойствах и понятьях старшей принцессы, такожде о здоровом ее телесном сложении; все сие, думаю, что, сдружась с окружающими их людьми, не трудно вам будет разведать гораздо подробно. Касательно мысли маркграфа баденского не предвидится из оных по вашему описанию великии препятствия. Но буде найдете способ отклонить наследного принца от приезда сюда с супругою, вы сделаете дело доброе и которое отвратит многие разные из неудобностей; подобная поездка, по крайней мере, совсем излишна; вы знаете нашу публику и не умеренное ее суждение, малейшее в отце чего не понравится, останется в мыслях и в речах и в переговорах и более служит противу, нежели для дочери, от женщины же понеже меньше требуется совершенств, то им скорее прощаются недостатки и лишь бы были осторожны, вежливы и обходительны. Касательно перемены в законе, скажу, что мы у деда и у прочих родственников не станем просить дозволение, лишь бы принцессам не запретили принять оный, сама же, думаю, что не станет упрямиться. Следуя добрым советам своей матери, сверх того, приедучи сюда, уже половина намерения исполнится, увидя же жениха, надеюсь, что не откажется от ожидаемой ей судьбины.

Пребываю к вам доброжелательна. Екатерина».

Эта переписка была опубликована великим