Том 1 - Николай Лесков

За сценой слышен голос Дробадонова: «Спросите совесть: что кому он злое сделал».

Пойду им в ноги кинусь… ведь осудят… (Прислушивается.) Калина Дмитрич говорит! (Падает на колени.) Великий господи! когда судили Гуса, соловей запел, и чье-то сердце дрогнуло от этой песни, — неужто же их и человеческое слово не тронет!

Слышен вдруг громкий шум снаружи и голоса: «Врешь! Знаем мы! ты не учитель нам: нас Фирс Григорьич не обманет». Свист, гам и озлобленные крики: «Вон мускательщика! Вон Дробадонова!» Несколько рук вталкивают сильно растрепанного и помятого Дробадонова в двери.

Молчанов и Дробадонов.

Дробадонов (в совершенно разорванном сюртуке влетает на сцену от сильного толчка сзади). Ух! (Оправляется.)

Молчанов (быстро вставая и схватывая Дробадонова за руку). Что?

Дробадонов. Опека.

Молчанов падает в обморок. Дробадонов поднимает Молчанова, расстегивает его жилет и дает ему со стола стакан воды.

Те же и служанка.

Служанка (вбегая на стук от падения Молчанова). Что это здесь упало, Калина Дмитрич?

Дробадонов. Что упало, то подняли.

Служанка. Что ж тут случилось?

Дробадонов. Деревня мужика переехала. Пошла, принеси мне иголку с ниткою, да поздоровее.

Служанка уходит.

Те же и Князев (входит с палочкою) и все, которые выходили с ним на суд, кроме женщин.

Князев (тихо Колокольцову). Обирайте руки-то, не расходившись.

Колокольцов. Не расходитесь, господа! Прошу сейчас же подписать приговор!

Минутка кладет бумагу на стол, и начинается подписыванье. Подписавшиеся отходят и садятся. Молчанов в это время поднимается, открывает глаза и сидит в остолбенении.

Князев (на авансцене). Про что ведь говорил?.. Молчанов-то, я говорю, про что говорил? Смех! Ха-ха-ха! Только задень их, сейчас дурь замелят. Даже про историю… Ну скажите вы, пожалуйста, кто же этой парши у нас бояться станет?.. Сам себя осудил! (Вынимает из кармана маленькую бомбоньерку, достает из нее пастилку и сосет.) А Дробадонов-то как было вырвался… Хи-хи-хи… Нет, это, брат, не то! Тебя за добродетели твои, за справедливости могут чтить, кто хочет… а тут на голодном брюхе музыка построена, а не на справедливости… Хе-хе… Я слово чуть одно сказал, а подголоски подхватили, что ты корысть имеешь в том, чтоб стали фабрики, ну и… на кулачьях вынесли… Но он уж начал не жалеть и самого себя: такие люди в обществе негодны. (Сердито оборачивается и громко.) Купец Калина Дробадонов!

Дробадонов (подписываясь). Пишет.

Князев (с иронией). Что? от мира, видно, не прочь.

Дробадонов (кладя перо). На мир не челобитчик.

Князев. А? (Подходит и смотрит в бумагу.) Опять «кипец». (Минутке.) Читай!

Минутка (берет бумагу). «1867 года, мая…»

Князев. Не все, а суть одну читай.

Входит служанка и подает Дробадонову иголку с длинной белой ниткой. Дробадонов садится на видном месте и начинает зашивать свой разорванный народом сюртук.

Минутка. Мм… м… м. «А посему приговорили: признать его, Ивана Молчанова, на основании всего вышеизложенного, злостным расточителем

Молчанов быстро приподнимается.

и, в ограждение разрушаемого им благосостояния жены своей и двух малолетних детей, устранить его от права распоряжения своим имуществом и сдать оное в опеку благонадежным людям…»

Молчанов (перебивая). Что? что такое?

Князев. В опеку. В опеку тебя приговорили.

Молчанов. Нет! Этого не может быть!

Князев (сося пастилку). Ну да, не может.

Молчанов. Да где ж был этот суд?

Князев. Вот видишь, за руганьем-то ты не видел, как и овин сгорел.

Молчанов. Тут разговоры одни шли.

Князев. А разве в чем же суд, как не в разговоре? Ты все парламентов смотришь; а у нас это просто.

Молчанов (перебивая). За что же, господа!.. За что в опеку? Помилуйте! мне тридцать лет…

Князев (ворочая во рту пастилку). Хотя б и триста; а мир тебя ребенком признал.

Молчанов. Господа!

Все тупятся и смотрят на Князева.

Фирс Григорьич! За что ты целый век меня преследуешь? Пусти меня на волю — я уйду! Или ты, может быть, униженья моего хотел?.. (Падает перед ним на колени.) Смотри, я здесь при всех перед тобою на коленях… прости меня… прости меня… в моей перед тобою невинности! прости! (Кланяется в землю.)

Князев (проглатывая конфетку). Вот так-то бы давно, сынок! Не гордыбаченьем у старых людей берут, а почтением. А вы все, молодость, цены себе нынче не сложите. Мы, дескать, честь свою и гордость выше всего ставим; а все это вздор, ваши и честь и гордость! Пока лафа вам — ходите, как павы, хвост раскинувши, а сунет вас клюкою хороший старичок— и поползете жабами. Нехорошо так, друг!.. Ведь вот теперь смирился пылкий Шлипенбах* — стоишь передо мною на коленях, и в этом умный человек тебя не покорит. Ты знаешь, перед кем стоишь; не пню почтенье отдал. (Кладя ему на голову руки.) Ну, бог тебя простит. Теперь вот попроси людей, чтобы тебя простили за грубости.

Молчанов. Простите. Я себя не помнил!

Все (разом). Бог простит.

Князев. Нельзя так, друг, не помнить. Ну да уж это прощено. (Минутке.) Читай, Минутка!

Минутка. «И опекунами к имению Молчанова назначить жену его Марью Парменовну и с нею вместе соопекуном отца ее, купца Пармена Мякишева; а как сей Мякишев на сходе от такой обязанности отказался, то вместо его (откашлявшись) поручить сию должность с полною за целость имущества ответственностию

Молчанов встает с колен и остро смотрит на Князева.

купцу Фирсу Григорьевичу, Князеву». Иван Максимыч, подпишитесь, что вам объявили! (Подает Молчанову перо.)

Молчанов (не принимает пера и вовсе не замечает Минутки). Ты! ты!.. ты мой опекун! (Бросается с азартом на Князева. Общее движение в защиту Князева.)

Князев (поднимая палочку против лица Молчанова и позируя). Иван Максимыч, не шали!.. У нас, дружок, для этаких хватов есть упокойчик темненький, в смирительном. (К обществу решительно.) С согласия моей соопекунши, сегодня объявляю всем словесно, а завтра пошлем в газетах напечатать, чтобы Молчанову ни от кого никакого доверия не было и никаких его долгов, ни векселей и ни расписок мы принимать не будем.

Те же и Анна Семеновна.

Анна Семеновна. Господа, прошу покорно закусить! (Все кланяются.)

Князев (спокойно). Адмиральский, господа, ударил. Пора и закусить. (Уходит. За ним уходят все, оставляя в комнате Дробадонова и Молчанова.)

Молчанов. Калина Дмитрич! что ж это?

Дробадонов. А ты б поболее бесился.

Молчанов. Неужто ж это не во сне, а вправду?

Дробадонов (окончив пришивание, закалывает в спинку кресла иголку). Да, Фирс Григорьич молодец! И не один я его похвалю, а и черт, и тот его похвалит. (Идет к дверям, куда все вышли во внутренние покои.) Пойду смотреть, как запивает мир, поевши человечины.

Молчанов (останавливая его восклицанием). Калина Дмитрич!

Дробадонов (оборотись). Что?

Молчанов. И ты… и ты… ты, честный человек… один, которому я с детства верил… и ты своей рукой подписал!

Дробадонов. Иван Максимыч, ты вправду, знать, не знаешь, что такое мир? Спроси о нем мои бока. Редко я на него хожу, а все ж это им не первый снег на голову… Один на мир не челобитчик. Тверез ты или пьян, все говорят, что пьян: ступай и спать ложись, а то силком уложат.

Молчанов. Ты подписал! ты подписал!

Дробадонов (возвращаясь к Молчанову на авансцену и показывая обеими руками на свою фигуру). Велик и силен кажется тебе купец Калина Дробадонов?.. а мир ядущ: сожрет, сожрет и этого с кишками. (Быстро поворачивается и уходит.)

Молчанов и Марина (которая входит со двора, тщательно закутавшись большим платком, осматривается и, бросив одним движением платок, быстро подбегает к Молчанову).