Тени сна (сборник) - Виталий Забирко

На пятый день его вынесли на носилках из лечебницы, перевезли в крытой, чадящей древесной гарью машине на вокзал, и погрузили в тюремный вагон, стоявший в тупике. И только здесь Таксон Тей окончательно пришел в себя. Восстановление тела закончилось, он ощущал себя разбитым, слабым, но вполне здоровым.

Вагон вздрогнул и тихо покатил по рельсам. Таксон Тей «увидел», как маневровый паровоз вытащил его из тупика и прицепил к составу столичного поезда. Поднатужившись, Таксон Тей с трудом сел на нарах. Голова закружилась, стало поташнивать. Конвойный, молодой прыщавый парень, сидевший на табурете возле тамбура, с любопытством наблюдал за ним сквозь решетчатые клетки пустых камер. Вероятно, он впервые сопровождал тюремный вагон с одним единственным заключенным.

— Дайте попить, — попросил Таксон Тей. Голоса своего он не узнал. Еле слышный шепот, а не голос.

— Не положено, — неожиданным басом произнес конвойный. И ухмыльнулся.

Дверь тамбура распахнулась, и в вагон вошел статс-лейнант Геннад. Конвойный вскочил. Геннад кивнул ему и направился к камере Таксона Тея.

— Вечер славный, — проговорил он. — Смотрю, дела у вас идут на поправку.

Таксон Тей прикрыл глаза.

— Дайте воды… — просипел он.

— Хорошо, — кивнул статс-лейнант. — Есть еще какие-нибудь желания?

— И поесть…

— Конвойный! — окликнул Геннад. — Напоить и накормить!

— Сам с утра не жрамши… — пробасил конвойный.

Геннад рассвирепел.

— Начальника караула ко мне! — гаркнул он.

Конвойного как ветром сдуло. Через мгновение он появился в вагоне в сопровождении бравого срежанта в лихо заломленной фуражке.

— Господин статс-лейнант, — вытянулся тот в струнку перед Геннадом, осмелюсь доложить, но на заключенного довольствие не выписано.

Геннад чертыхнулся, и Таксон Тей понял, чьих это рук дело. Новому комиссару бассградской центурии не хотелось отправлять единственного подследственного из группы Петруза в Столицу. Слишком много он знал о связях центурии с преступным миром. Только настоятельные требования Геннада, подкрепленные шифрограммой из Столичного управления, заставили комиссара предоставить тюремный вагон. Но мелочную пакость он устроил.

— Насколько я знаю, — жестко проговорил Геннад в глаза срежанту, оформление довольствия заключенных входит в ваши прямые обязанности. И, если вы их не выполнили, извольте накормить заключенного собственным пайком.

Лицо срежанта вытянулось.

— Выполняйте приказ, — отрезал Геннад. — Я прослежу.

Срежант молча вышел в караулку и через минуту вернулся с кружкой воды и миской, в которой стояла открытая банка овощных консервов. Повинуясь взгляду статс-лейнанта, срежант вытряхнул содержимое банки в миску предметы с острыми краями передавать заключенным запрещалось.

— Лишней ложки нет, — буркнул срежант. — А свою не дам.

Геннад передал еду Таксону Тею.

— Еще просьбы будут? — спросил он.

— Холодно. Одеться бы…

Статс-лейнант только глянул на конвойного, и тот метнулся в караулку, откуда принес серую робу, засаленный ватник и разбитые всмятку ботинки.

— Еще что-нибудь? — повторил вопрос Геннад.

Таксон Тей покачал головой.

— Тогда до свидания. — Геннад повернулся и через плечо бросил срежанту: — Если что случиться, я в соседнем вагоне.

И вышел.

Срежант постоял немного, со злостью глядя, как заключенный поглощает его паек, затем витиевато выругался и, приказав конвойному забрать после еды кружку и миску, ушел в караулку.

Таксон Тей поел и расслабленно прислонился к стене вагона. Сытая осоловелость охватила его, и он не заметил, как поезд тронулся с места. Он «проник» в купе статс-лейнанта, и «увидел», что тот сидит на полке в ногах у свернувшейся в калачик под одеялом дочери и под размеренный стук колес рассказывает ей сказку. И столько доброты и участия к судьбе девочки было в душе Геннада, что у Таксона Тея, уже не ожидавшего встретить в этом злом мире человеческое сострадание, сжалось сердце. Но затем в сознание вторглись прозаические мысли прыщавого конвойного о том, как он нажрется в столице и пойдет к кобылкам. Мечтал конвойный о классной лихой кобылке из лучшего стойла, но, в то же время, трезво оценивая свои финансовые возможности, надеялся подцепить какую помоложе прямо на улице. Говорят, в Столице их пруд пруди.

Таксона Тея передернуло от такого диссонанса. Словно комок грязи в душу швырнули. Он приказал себе успокоиться и заснуть. И заснул.

Разбудил его скрежет металла. Конвойного в вагоне не было, а у его камеры стоял срежант и ломиком пытался раздвинуть прутья решетки. Мгновения хватило, чтобы все понять. В том числе и то, почему на него не оформили довольствия.

— Не так это делается, — усмехнулся он.

Срежант чертыхнулся и уронил ломик.

Таксон Тей встал, подошел к решетке и взялся за нее руками. Настроившись, он почувствовал, как металл стал размягчаться, и легко, словно прутья были сделаны из пластилина, раздвинул их.

Срежант отпрянул и побледнел. Рука его судорожно зашарила по кобуре он никак не мог ее расстегнуть. Взгляд срежанта точно прикипел к глубоким отпечаткам пальцев на металле.

— Не суетись, — тихо посоветовал Таксон Тей срежанту и заглянул ему в глаза.

Срежант обмяк.

— Убийство при попытке к бегству отменяется.

— Так точно, — глухим потусторонним голосом подтвердил срежант.

— Когда мы прибываем в Столицу?

— В четыре утра.

— Разбудишь меня в три, — сказал Таксон Тей. — Сам будешь стоять в карауле и не спать. Ясно?

— Так точно.

— Выполняй.

Таксон Тей вернулся на нары и сразу уснул.

Ровно в три ночи срежант разбудил его. Поезд уже стучал на стыках рельсов в предместьях Столицы, но до вокзала было еще далеко. Таксон Тей посмотрел в оловянные глаза срежанта и закодировал его на возвращение сознания по прибытии на вокзал. Затем вышел в тамбур, миновал караульное купе, где в унисон храпели двое конвойных, и приказал срежанту открыть дверь вагона.

Он спрыгнул с еле ковыляющего поезда у разрушенного элеватора. Тюремный вагон медленно прокатил мимо. Срежант стоял на подножке вытянувшись во фрунт и отдавая честь. Бог знает, кем он вообразил Таксона Тея своим закодированным сознанием.

«Вольно, парень», — усмехнулся про себя Таксон Тей и неожиданно подумал, что прыщавому конвойному не придется в Столице «нажраться», ни, тем более, «подцепить» кобылку. Сидеть ему в комендатуре и давать показания…

Проплутав с полчаса по развалинам элеватора, а затем по узким грязным улочкам предместья, он услышал приглушенную развеселую музыку и пошел на звук. Музыка доносилась из небольшого двухэтажного здания на перекрестке. Под козырьком крыши облупившимися люминесцентными красками светилась надпись: «Парадиз».