Богач, бедняк... Том 1 - Ирвин Шоу

– Нет, не знаю.

– Я тоже. – Вилли встал. – Ну, я пошел. Спасибо за встречу. Мы с тобой провели очень интересные полчаса.

Он вышел, не протянув Рудольфу руки.

Томас, подойдя к дому, не поверил собственным глазам. Он еще раз заглянул в бумажку с адресом, которую дал ему Рудольф. Как и раньше – квартира над магазином. Да и райончик нисколько не лучше, чем их старый в Порт-Филипе. Если судить по роскошному номеру в отеле «Уорик», можно подумать что Рудольф купается в деньгах. Но даже если это и так, то совершенно ясно, что он не очень раскошеливается на аренду квартиры.

Может, он просто держит их старуху в этом доме, а для себя снимает роскошную квартиру где-то в другом районе города? Он мог пойти и на такое, этот негодяй братец.

Войдя в тусклый вестибюль, он увидел табличку с фамилией «Джордах» и нажал на кнопку звонка. Подождал. Тишина. Он ведь позвонил матери, предупредил, что приедет сегодня. Она сказала, что будет дома. Он, правда, не смог приехать в воскресенье, так как стоило ему заикнуться о поездке, как Тереза расплакалась. «Воскресенье – это ее день, – рыдала она, – и она не намерена приносить его в жертву этой ведьме, которая не удосужилась даже прислать поздравительную открытку по случаю рождения своего внука». Они оставили ребенка у сестры Терезы в Бронксе и пошли в кинотеатр на Бродвее, потом пообедали в «Тутс-Шоре», где встретили знакомого спортивного журналиста. Так что Тереза получила свой день, хотя ему и пришлось выложить двадцать баксов за обед. Черт с ними!

Томас снова позвонил. Никакого ответа. Может, с горечью подумал Томас, Рудольф позвонил матери и пригласил к себе, в Нью-Йорк, чтобы та почистила ему обувь, и старуха понеслась вне себя от радости. Он, повернувшись, стал спускаться, считая, что ему с матерью, по-видимому, так и не суждено встретиться. Не больно-то и хотелось. Он уже дошел до входной двери, как услыхал щелчок замка. Он повернулся и вновь поднялся по лестнице.

Дверь в квартиру отворилась, и вот на площадке появилась мать – столетняя старуха, никак не меньше. Она спустилась к нему на две ступеньки, и теперь, наблюдая за ней, он понял, почему она так долго не открывала дверь. Судя по тому, как она передвигается, ей нужно не меньше пяти минут, чтобы добраться до двери. Она плакала и протягивала руки, чтобы обнять сына.

– Сыночек, сыночек, – причитала она, обнимая его своими тонкими, худыми, как палки, старческими руками. – А я думала, что уже больше никогда не увидимся.

Он почувствовал сильный запах туалетной воды. Томас ласково поцеловал ее в мокрую от слез щеку, пытаясь понять, что он испытывает в эту минуту.

Прижавшись к его руке, она проводила его в квартиру. В небольшой гостиной было темно, и он сразу узнал их старую мебель, еще с Вандерхоф-стрит. Еще тогда она была старой и потрепанной. Теперь, по сути дела, превратилась в рухлядь. Через открытую дверь он увидел соседнюю комнату. Там стоял письменный стол, односпальная кровать, книги повсюду. Если у Рудольфа хватает денег на все эти книжки, то почему бы не купить и новую мебель?

– Садись, садись, – взволнованно повторяла она, направляя его к облезлому стулу. – Какой чудесный день! – воскликнула она тонким, пронзительным голосом, ставшим таким за долгие годы постоянного нытья. Бесформенные, распухшие ноги в мягких широких инвалидных туфлях. Она передвигалась как калека, с трудом, словно несколько лет назад попала в катастрофу и у нее сломаны ноги.

– Ты выглядишь великолепно. Абсолютно великолепно…– Он вспомнил, что она часто повторяла эти слова из «Унесенных ветром». – Я так боялась, что лицо у моего мальчика изуродовано, но ты такой красивый! Ты унаследовал свою внешность от меня, здесь сразу видно мою ирландскую семью. Не то, что те двое. – Она медленно, неуклюже расхаживала перед ним. Томас сидел, выпрямившись, на стуле. Широкое цветастое платье мешком висело на ее худом высохшем теле. Ее толстые, слоновые ноги выглядывали из-под подола, и, казалось, это не ее ноги, какая-то ошибка природы или она одолжила их у другой женщины. – Какой у тебя красивый серый костюм, – сказала она, гладя его рукав. – Как у настоящего джентльмена. А я боялась, что ты все еще ходишь в старом свитере. – Она весело, по-девичьи, засмеялась, и из-за этого смеха Томасу детство показалось окутанным романтической дымкой. – Ах, я знала, знала, что судьба не может так жестоко обойтись со мной, не позволить увидеть своего ребенка перед смертью. Ну а теперь покажи мне внука… У тебя, конечно, есть его фото. Ты, конечно, носишь его в бумажнике, как и все гордящиеся своими детьми отцы.

Томас вытащил фотографию сына.

– Как его зовут? – спросила мать.

– Уэсли, – сказал Томас.

– Уэсли Пиз, – повторила мать. – Какое приятное имя.

Томас не стал поправлять ее, что мальчика зовут Уэсли Джордах. Не сказал, что ему пришлось немало повозиться с Терезой, чтобы она подыскала для сына не столь броское имя. Но она, как всегда, прибегла к излюбленному приему – слезам, и ему в конечном итоге пришлось уступить.

Мать посмотрела на снимок со слезами. Она поцеловала фотокарточку.

– Какой маленький, красивый малыш, – сказала она.

Томас не помнил, чтобы мать хоть раз поцеловала его, когда он был маленький.

– Может быть, ты когда-нибудь отвезешь меня к нему?

– Конечно, отвезу.

– Когда?

– Как только вернусь из Англии.

– Боже, Англия. Мы только что нашли снова друг друга, а ты уезжаешь на другой конец света!

– Всего на пару недель.

– Должно быть, у тебя все хорошо складывается, если ты можешь позволить себе такое путешествие.

– У меня там работа, – объяснил он. Томас старался избегать слов «бой», «драка». – Дорогу мне оплачивают. – Незачем создавать у матери впечатление, что он богат. В семье Джордахов вполне достаточно одной женщины, которая отправляет в карман каждый цент в доме.

– Надеюсь, ты откладываешь деньги на черный день, – сказала мать. – При твоей профессии…

– Конечно, – заверил он ее. – Обо мне нечего волноваться. – Он огляделся. – Руди копит, могу поспорить.

– Да, конечно, – подтвердила она. – Квартирка не такая уж большая. Но жаловаться грех. Руди платит одной женщине. Она приходит каждый день, убирает квартиру и ходит за покупками в такие дни, когда мне трудно подняться по лестнице. А сейчас он говорит, что ищет квартиру побольше. На первом этаже, без лестницы, а то мне трудно ходить. Он мне почти ничего не рассказывает о своей работе, но в прошлом месяце в газете была статья о нем, в которой говорилось, какой он молодой, способный, перспективный бизнесмен в городе, так что, скорее всего, дела у него идут хорошо. Но он имеет полное право быть экономным. Деньги всегда были трагедией в нашей семье. Они преждевременно превратили меня в старуху. – Она вздохнула, по-видимому, от жалости к себе. – Твой отец на деньгах едва не свихнулся. Я не могла выжать из него и десятидолларовой бумажки на самое необходимое. Приходилось из-за каждого цента с ним сражаться. Какие были скандалы! Когда будешь в Англии, разузнай осторожно, не видел ли кто его там. Этот человек может объявиться где угодно. Ведь он же европеец и вполне мог вернуться туда и прятаться там все это время.

Явно, крыша поехала. Несчастная старуха! Руди к этому его не подготовил.

– Ладно, поспрашиваю, – пообещал он ей. – Как только доберусь до Англии.

– Какой ты добрый мальчик, – сказала она. – Я всегда в глубине души чувствовала, что ты добрый, хороший мальчик. Но тебя портила дурная компания. Если бы у меня было достаточно времени на то, чтобы стать для тебя хорошей матерью, я смогла бы уберечь тебя от множества неприятностей. Ты должен быть строгим со своим сыном. Любить, конечно, но обращаться с должной строгостью. А твоя жена добра к мальчику?

– Она – в порядке, – уклончиво ответил он.

Нет, лучше с ней Терезу не обсуждать. Он посмотрел на часы. Эта беседа с матерью, эта темная комната, его угнетали.

– Послушай, – сказал он. – Уже почти час. Давай куда-нибудь съездим и пообедаем. У меня внизу машина.

– На ланч? В ресторан? Ах, как здорово! – воскликнула она, словно девчонка. – Мой взрослый, сильный сын приглашает свою старушку мать на ланч.

– Мы поедем в самый лучший ресторан.

Возвращаясь поздно вечером в Нью-Йорк на машине Шульца, он вспоминал события этого дня и размышлял над тем, удастся ли ему еще когда-нибудь навестить мать.

Сложившийся еще в юности образ матери теперь изменился. Из постоянно бранящейся, вечно раздраженной и недовольной женщины, фанатично преданной только одному сыну в ущерб другому, она превратилась в безобидную старуху, жалкую, одинокую, ужасно жаждущую сыновней любви, довольную даже самым пустяковым знаком внимания к себе.