Сотканный мир - Клайв Баркер

Можно было выбрать для себя персонаж из бесчисленного множества героев, скитавшихся по дремучему лесу. Ведь в каждой сказке происходят подобные сцены: в чаще бросают бедных сироток — на погибель или для того, чтобы они обрели себя; туда забредают невинные девы, преследуемые волками, и гонимые влюбленные. Здесь птицы умеют говорить, а лягушки становятся принцессами, в каждой рощице есть озеро или колодец, а в каждом дупле дерева — дверь в Нижний мир.

Кем же из этого множества образов является Сюзанна? Ну конечно, она дева. С самого детства она выбирала именно этот персонаж. Она ощутила, как в дремучем лесу сделалось светлее от этой мысли, как будто она воспламенила ею воздух.

— Я дева… — пробормотала она. — А Хобарт — дракон.

Да. Вот оно, именно так.

Скорость полета увеличилась, страницы все перелистывались. И вот она увидела впереди металлический блеск между деревьями: там ждал большой змей. Он обернулся сверкающими кольцами вокруг дерева, из которого Ной строил ковчег. Огромная плоская морда покоилась на ковре из кроваво-красных маков. Он был ужасно старый.

Однако каким бы совершенным до самой последней крошечной детали ни казался змей, Сюзанна видела в нем Хобарта. Инспектор был частью узора, сотканного из света и тьмы, и там же — это самое странное — было и слово «дракон». У Сюзанны в голове все три составляющих сливались в единую форму: оживший текст из человека, слова и чудовища.

Змей Хобарт открыл зрячий глаз. Из второго торчал обломок стрелы — наверное, дело рук какого-то героя, прошедшего осиянный славой путь в надежде расправиться с чудовищем. Но уничтожить его оказалось не так просто. Дракон все еще жил, тело его не сделалось менее громадным от тех шрамов, что покрывали его, блеск его чешуи не померк. А его здоровый глаз? В нем светилось столько злости, что ее хватило бы на целое семейство драконов.

Он увидел деву и приподнял голову. Капля ядовитой слюны стекла с его губы на землю, уничтожив маки.

Полет Сюзанны оборвался. Она почувствовала, как взгляд чудовища пригвоздил ее к месту, и задрожала всем телом. Дева стала опускаться вниз, к темной земле, словно покалеченная бабочка. Почва вздымалась от слов или это обломки костей? Что бы там ни было, она упала между ними, и осколки полетели в стороны.

Сюзанна поднялась на ноги и огляделась. Вокруг было совершенно пусто: ни героя, которого можно попросить о помощи, ни мамы, которая может утешить. Она осталась один на один со змеем.

Дракон поднял голову выше, и один незаметный жест привел в движение всю гору сверкающих колец.

Без сомнения, он был прекрасен. Переливающаяся всеми цветами радуги чешуя сверкала: великолепие воплощенного зла завораживало. Глядя на него, Сюзанна испытала восторг пополам с ужасом, и это ощущение она хорошо помнила с самого детства. Словно в ответ на ее чувства, дракон заревел. Его рев был страстным и низким; казалось, звук рождается в кишках и проходит по всему телу, прежде чем вырваться из леса бесчисленных острых зубов обещанием того, что скоро будет еще жарче.

Свет между деревьями погас. Ни одна птица не верещала и не пела, замолчали и звери, если кто-то из них вообще жил рядом с драконом или осмеливался сунуться в его владения. Даже кости-слова и алые маки исчезли, оставив двух героев, деву и змея, разыгрывать свою историю.

— Все закончится здесь, — произнес Хобарт грохочущим драконьим голосом.

Каждое его слово полыхало огнем, поджигая пылинки, пролетавшие у нее над головой. Однако Сюзанна совершенно не испугалась, наоборот, пришла в полный восторг. Она столько раз наблюдала этот ритуал со стороны и вот наконец сама стала действующим лицом.

— Что, неужели тебе нечего мне сказать? — спросил дракон, выталкивая слова между стиснутыми зубами. — Ни благословения? Ни объяснения?

— Ничего, — решительно ответила она.

Какой толк в разговорах, если они видят друг друга насквозь? Они-то знают друг друга, верно? Знают, кто они друг для друга. Перед последней битвой в любой серьезной сказке герои много болтают. Когда сказать больше нечего, остается только действие: смертоубийство или женитьба.

— Что ж, хорошо, — сказал дракон и двинулся к ней, волоча свою коротконогую тушу через разделявший их пустырь.

«Он собирается убить меня, — подумала Сюзанна. — Нужно действовать быстро».

Что делала дева в подобных обстоятельствах, чтобы защитить себя? Она спасалась бегством или пела, чтобы усыпить змея.

Дракон уже возвышался над ней, но не нападал. Вместо этого он закинул назад голову, открывая светлую нежную кожу на горле.

— Не мешкай, пожалуйста, — прорычал он.

Сюзанна была сбита с толку.

— Не мешкать? — переспросила она.

— Убей меня, и дело с концом, — сказал он.

Разум ее не вполне осознал, к чему такой поворот, но телу, в котором она пребывала сейчас, все было ясно. Она ощутила, как это тело изменяется в ответ на подобное приглашение, в нем рождалась новая зрелость. Выжить в этом мире, будучи невинной девой, не получилось. Она теперь взрослая женщина, она сильно изменилась за последние месяцы, сбросила с себя годы мертвящего сна, нашла магию внутри себя, много выстрадала. Роль девы — сплошная патока и нежные вздохи — не для нее.

Хобарт знал это лучше самой Сюзанны. Он явился на эти страницы не маленьким мальчиком, он пришел как взрослый мужчина и нашел для себя роль, отвечающую его самым тайным и запретным мечтам. Здесь нет места притворству. Сюзанна не была наивной девственницей, он не был злобным драконом. В самом сокровенном уголке души он был обессиленным и соблазненным; его самым мучительным образом приносили в жертву. Вот почему дракон открыл перед девой белое горло.

— Убей меня, и дело с концом, — сказал он, немного наклонив голову, чтобы видеть ее.

В его уцелевшем глазу Сюзанна впервые увидела, как Хобарт уязвлен собственной одержимостью. Ведь он превратился в ее раба, он вынюхивал ее, как потерявшаяся собака, и с каждым прошедшим днем все сильнее ненавидел ее за ту власть, какую она имела над ним.

В иной реальности, откуда они пришли, в той комнате посреди большого Королевства (мир внутри мира), Хобарт был бы с ней жесток. При случае он даже убил бы ее из страха перед правдой, в которой сознавался себе только в священной роще своих мечтаний. Но здесь ему нечего было сказать, кроме правды. Вот потому он и подставлял пульсирующее горло, и тяжелое веко над глазом трепетало. Это он был девой, напуганной, одинокой, готовой скорее умереть, чем пожертвовать своей вечной непорочностью.

Во что же тогда должна превратиться Сюзанна? В чудовище, разумеется. Это она чудовище.