Счастье на бис - Юлия Александровна Волкодав
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Всеволод Алексеевич сказал, что хочет прилечь. Я думала, мы вместе посидим.
Сашка кидает взгляд на настенные часы и кивает.
– Четыре. Он в это время обычно отдыхает. Все нормально, Тонь, все по расписанию. Он еще и нагулялся сегодня. Подремлет часик, а потом опять фестивалить начнет, не заскучаешь.
– Раньше он днем не ложился, – замечает Тоня. – Все плохо, Саш?
– Все по-разному. Моложе он не становится. Мы тоже.
Развивать эту тему Сашке не хочется. Она разливает чай, вытаскивает из холодильника творожную запеканку и банку сметаны.
– Ты голодная? Есть куриный суп и котлеты из тыквы с мускатом.
– Ого, какое меню! Потом, Саш, я чаю хочу. И подробный рассказ о Севушке.
Он снова «Севушка», но только за глаза, конечно. И Сашка, обняв ладонями свою кружку, начинает рассказывать обо всем, что Тоня пропустила за год, который они не виделись, и о чем не хотелось писать короткими сообщениями в мессенджерах. Потому что неудобно набирать много текста и неудобно влезать со своими невеселыми новостями в чью-то абсолютно другую жизнь с детьми и концертами самодеятельности, в которых поет Тонечка Елизарова.
Личное, конечно, она пропускает. Говорит только о нем, но не о них. Но что-то у Тони во взгляде мелькает, похожее на вопрос. Впрочем, пока он не прозвучал. И Сашка второй раз ставит чайник, пересказывая, как они ездили в Москву лечить его колено, как встретились с Нурай.
– Значит, Нюрка так и осталась у Зарины? Странно, я думала, она уйдет сразу же. Какой ей теперь там смысл, без него?
– А он ей и не нужен был. Так, приложение к красивой жизни.
– Или билет в эту жизнь. Социальный лифт.
– Может быть, – кивает Сашка. – Но, когда его скрутил приступ, она кинулась мне помогать. С тем самым, «нашим», выражением в глазах.
Тоня вздыхает.
– Грустно, что все так сложилось.
– Грустно.
Друзей терять всегда грустно. Даже если оказывается, что друзьями их считал только ты сам.
– А я недавно Рената встретила, представляешь? – сообщает Тоня. – На благотворительном концерте для пенсионеров. Наш ансамбль пригласили выступить, Какая-то жопа мира, глубокое-глубокое Подмосковье, совершенно убитый Дом культуры, из всей аппаратуры раздолбанное пианино и колонки восемьдесят шестого года. Ну, нам-то ничего не надо, вышли да спели. И там я его увидела, в кулисах. Жалкий такой, худющий, трясется.
– В смысле трясется? – не понимает Сашка.
Она не может себе представить Рената худым и жалким. То есть умом понимает, что прошло много лет. Но в ее памяти он остался толстым, наглым и примерно пятидесятилетним. Никогда не интересовалась его возрастом, оценивала исключительно по виду.
– В буквальном. Говорят, он пьет по-черному. Но трезвый был в тот момент. Он этим убитым домом культуры теперь заведует. Я у девок, кто там работает, поспрашивала. Его жена выгнала за гульки его бесконечные и за пьянство, а квартира была ее. И теперь он живет на работе, в бывшем красном уголке на диване спит под выцветшим портретом Ильича.
– Так уж и за гульки, – хмыкает Сашка. – Двадцать лет терпела, а тут вдруг выгнала. Просто деньги он перестал лопатой грести, когда Севушка со сцены ушел, вот и все. Стал не нужен.
– Жалко его, – вздыхает Тонечка.
А Сашке не жалко. Эту тварь, которая обманывала, подставляла, стравливала, которая унижала просто так, потому что может, которая делала все, только бы Туманов выходил на сцену и приносил деньги в кассу, добрая часть которых оседала в карманах Рената, – нет, не жалко. Он получил ровно то, что заслужил. Бог все-таки не Тимошка.
– Кого вам тут опять жалко? Надеюсь, не меня?
Всеволод Алексеевич появляется на пороге кухни.
В свежей рубашке, поверх которой накинут домашний халат, в домашних брюках, причесанный, словно не с постели. Сашка быстро поднимается со своего места, чтобы в очередной раз поставить чайник и обновить посуду на столе. Тоня провожает ее внимательным взглядом.
– Не вас, конечно. Вас чего жалеть, вы вон какой жених! – улыбается Тоня. – Мы про Рената.
И пересказывает историю про концерт в Доме культуры. Сашка тем временем разогревает ему суп и котлеты, ставит перед ним тарелки, кружку с чаем, кладет приборы, подает салфетку, чтобы постелил на колени. Она все делает машинально, а сама следит за его реакцией. Не разнервничается из-за разговоров о бывшем директоре? Вроде бы нет, спокойно слушает, только головой качает.
– Жаль, Ренат был очень хорошим импресарио, – говорит он наконец.
– Хорошим мордоворотом он был, – фыркает Сашка. – Поешьте что-нибудь, пожалуйста. Плюшку потом.
– Потом не останется! Знаю я вас! Или скажешь, что по хлебным единицам перебор!
– Не перебор, все нормально.
Сашка со вздохом достает еще одно блюдце, откладывает ему кусок запеканки, ставит рядом с суповой тарелкой.
– Пожалуйста, сначала суп.
– Так и живем, – Всеволод Алексеевич нехотя придвигает тарелку с супом. – А помнишь, Тоня, как раньше было? Банкеты, афтепати, икра с лобстерами.
– Ага, и пирожки на вокзале, – подхватывает Тоня. – Вы их всегда любили и меня за ними посылали, когда поезд стоял на станциях. Сашка, не слушай! Мы же тогда не знали, что у Всеволода Алексеевича диабет. И не отравились же ни разу, что удивительно. Что ты сразу морщишься?
Когда Всеволод Алексеевич доедает плюшку и допивает чай, они все перемещаются в гостиную. Сашка приносит глюкометр, у нее есть подозрение, что по хлебным единицам сегодня все-таки был явный перебор. Всеволод Алексеевич, не глядя, подает ей руку, а сам включает телевизор, там какой-то важный футбольный матч планируется, который никак нельзя пропустить, даже если приехали гости. Но Сашка подозревает, что дело не в этом. У них кабельное телевидение, полный пакет спортивных каналов подключен. Все более-менее значимые матчи повторяют три-четыре раза. И если он что-то пропускает днем, то потом с не меньшим и даже большим удовольствием смотрит ночью, в кровати. Сашка уже привыкла под бубнеж комментаторов спать. Судя по тому, с каким вниманием Всеволод Алексеевич уставился в экран и не отвлекся, даже когда Сашка потянулась к его дозатору прибавить болюсы, он просто не хочет общаться. Сашка слишком хорошо его изучила. А он прекрасно умеет отгораживаться от окружающих невидимой стеной.
Проблема в том, что Тоня – не случайно забредший к ним гость или встреченный на улице почитатель. Она тоже его изучила в свое время и отлично считывает его настроение. Но вот в
