Поцелуй сатаны - Вильям Козлов

— Выпьешь с нами, семинарист? — кивнул на стол с бутылками водки и раскрытыми рыбными консервами Ушастик.

— Он не может оскоромиться. У них, наверное, пост перед рождеством Христовым, — хихикнула Длинная Лошадь и снова бросила взгляд на мужчину в куртке, будто ожидала его одобрения. Но тот молча смотрел холодными светлыми глазами на Никиту и никак не реагировал на ее зазывные взгляды. Это что-то новенькое, обычно Алла Ляхова пренебрежительно себя держала с мужчинами, даже с ним, Никитой, который знал, что ей нравится. А тут то и дело посматривает на плечистого мужика, будто послушная собачка на своего хозяина!

— Познакомься, Никита, — спохватился Павлик. — Это Турок, пардон, мусье, Борис Туркин. Отчества не знаю.

Мужчина молча кивнул, но не встал и руки не протянул. Никита прошел к свободному стулу у стены под серой картиной в простой раме: море, волны с белыми гребешками, стелющийся туман и готовый лопнуть парус на горизонте. Раньше ее не было. Когда приезжал художник, они вмиг освобождали помещение, и приходили сюда только по его приглашению. Безбородый округлый художник с умными прозрачными глазами и широким бабьим задом почему-то предпочитал мужские компании и терпел у себя в мастерской лишь Ляхову и Алису, когда та еще находилась в этой компании. В огромных альбомах у него много эскизов обнаженной мужской натуры: зрелые мускулистые мужчины, юноши-акселераты и худенькие мальчики с пустоватым взглядом. Поговаривали, что он голубой, но никто из ребят не жаловался, чтобы Илья Власик, так звали художника, приставал к кому-нибудь. Правда, бывали у него другие мужчины, с которыми он ребят не знакомил. Стоя на пороге, говорил, что у него гости и он очень занят, мол, приходите в другой раз…

— У вас все по-прежнему, — произнес Никита, лишь бы что-нибудь сказать.

— Еще не конец света, — улыбнулся Павлик-Ушастик. И Никита снова поразился, как его слова отвечают его собственным мыслям!

— Ты слышал, Никита, — подал голос Толик Косой, — В Китае тысячи людей видели летающую тарелку и слышали гул мотора.

Об этом писали в газетах, сообщили в программе «Время» и даже без язвительных комментариев ученых. Писали про НЛО в газетах, сообщили, что в Пентагоне держат в камерах замороженных инопланетян, погибших в аварии.

— Может, это сам господь Бог на тарелках путешествует с планеты на планету? — сказал Павлик — Что вам попы-академики на этот счет в семинарии толкуют?

— Посещение Земли инопланетянами не противоречит божественному учению, — сказал Никита — В Библии об этом еще тысячу лет назад писали. И даже рисунки космонавтов сохранились на древних сосудах.

— Брехня все это! — густым голосом произнес Туркин, — Какая тарелка? Какой Бог? Обычная массовая галлюцинация. Может, вы верите и этим экстрасенсам, что по телевидению усыпляют людей и вытворяют какие-то чудеса? Я как дурак с вытянутым пальцем с бородавкой просидел на трех сеансах перед телевизором, слушая Кашпировского, и ничего… — он показал средний палец с черной бородавкой, — Брехня и обман трудящихся!

— Я — верю, — заявила Алла. — Кашпировский через три минуты усыпил меня во время передачи по телевидению. Он даже сказал, куда я упаду, когда засну. Все так и было.

— Что-что, а падать ты умеешь! — ехидно заметил Павлик. — Правда, в основном, на спину.

— А может, ты, Алка, просто травки накурилась? — ввернул молчаливый Толик. — Ты ведь быстро отключаешься.

— Я и без Кашпировского во время кайфа витаю в облаках, — улыбнулся Павлик. — И даже повыше.

— Никита, становись поскорее попом! — засмеялась Ляхова. — Я буду приходить к тебе на исповедь в церковь, а ты по старой дружбе будешь снимать с меня грехи.

— Это я тебе обещаю, — улыбнулся Никита. Ему стало скучно. Нет, он их, своих бывших дружков, не презирал, скорее жалел. И знал, что ничем им помочь не сможет.

Ушастик разлил по мутным граненым стаканам водку, поднял свой и провозгласил:

— Выпьем за нашего отца-спасителя Никиту Лапина! Он получит сан, отпустит нам все грехи и укажет путь к вечной истине.

Все, кроме Туркина, выпили и, морщась, поспешно стали тыкать вилками в консервные банки с селедкой иваси.

— А разве будущим священникам возбраняется выпить лафитничек? — вертя свой стакан в широкой ладони, спросил Туркин.

— Мне не хочется пить, — ответил Никита. — Не вижу в этом смысла.

— А я думала, Бог вам, семинаристам, не разрешает, — произнесла Алла.

— Не поминай имя Бога всуе, — посоветовал Никита.

— Прости меня, господи! — испуганно перекрестилась на висящую перед столом икону в окладе Длинная Лошадь. — Нет, правда, я немножко верю в Бога, когда совсем становится худо. Даже в церковь иногда хожу и Богу рублевую свечку ставлю в такую круглую медную штуку… Дароносицу?

— Дароносица — это ковчег для святых мощей, — поправил Лапин.

— Ты что, и вправду в Бога веришь? — глядя в глаза Никите, недоверчиво спросил Туркин.

— Верю, — ответил тот.

— И знаешь молитвы?

— Не все, конечно, но уже несколько раз в Александро-Невской лавре участвовал в службе и отпевании.

— Никита, когда еще будешь служить в храме? — спросила Ляхова. — Я обязательно приду на тебя посмотреть. Ты будешь в рясе и с крестом?

— Приходи, — сказал Никита. Их насмешки ни капли не задевали его. Наоборот, ему было все больше жалко их, он бы и рад помочь, но как это сделать? И еще этот здоровенный парень с нехорошим взглядом… Понятно, Алкин очередной хахаль. Обычно неразговорчивая, она сегодня и рта не закрывает. Перед ним, Туркиным, выламывается?.. Боже мой, от какой геенны огненной он оторвался! Слава тебе, Господи, что вразумил! Мог бы вот так же тупо сидеть с ними за столом, глотать водку, курить гашиш, даже колоться… Это была не жизнь, а жалкое животное существование. А теперь для него, Никиты, открылся необъятный мир познания. И как они наивны, не знают тайн религии! Как не знал и он. Кому же это на руку было лишить русский народ его многовековой веры? Убить ее, растоптать, как уничтожили храмы — великие памятники русской культуры? И в школе, и в институте им, юным, внушали отвращение к религии, приводили дурацкие стишки из классики, высказывания атеистов-марксистов… Да, ему было жалко их, хотелось помочь, но как? Снова и снова задавал себе этот вопрос Никита Лапин. Вспомнились слова Иисуса по Евангелию от Матфея: «Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гоняющих вас… Ибо если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? Не то же ли делают и мытари? И если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете? Не так же ли поступают и язычники?».

Наверное, Никита еще не так сильно проникся верой в человечество: он не мог заставить себя полюбить этих людей в мастерской. Да и люди ли они? Проститутка Длинная Лошадь, обворовывающий собственного отца Ушастик, полудебил Косой и этот… незнакомый угрюмый парень с огромными кулаками. Разве их вернешь на путь истины? Тут и сам Иисус Христос ничего бы не сделал, разве что сотворил бы очередное чудо…

И будто отвечая его мыслям, заговорила Алла Ляхова:

— Ну что ты смотришь на нас, как на христовых овечек? Пришел сюда, чтобы перевоспитать нас? Да я, милый Никита, живу в сто раз лучше, чем ты в своей монашеской келье. Пока ты там поклоны бьешь и молишься, я гуляю, пью, веселюсь…

— Торгуешь своим телом, — вырвалось у Никиты.

Туркин метнул на него злобный взгляд, но промолчал, видно, хотел послушать дальше.

— Первая древнейшая профессия! — засмеялась Алла. — Про-фес-сия! Ты знаешь, сколько я зарабатываю за день? — она взглянула на Бориса Туркина — Иногда полторы сотни, значит в месяц больше четырех тысяч, мой милый попик! Даже твои патриархи столько не получают, хотя религия — дело доходное, как раньше писали в учебниках. А есть девочки-путанки, которые крутятся с иностранцами, зашибают в несколько раз больше моего. Раз вы, мужики, такие сластолюбцы, так платите за удовольствие!

— Ну, насчет удовольствия… — хотел было сострить Ушастик, но Ляхова метнула на него презрительный взгляд и оборвала: — А ты заткнись, малохольный… Погляди на себя в зеркало? С тебя надо брать двойную плату, потому что из тебя, импотента, сделать хотя бы на пять минут мужчину — нужно ой-ой как постараться! — она снова повернула растрепанную голову к Лапину: — Бог, Никита, всегда прощал проституток, вспомни Магдалину? Он ей все грехи отпустил… Вот когда я состарюсь и стану никому не нужна, я приду в церковь свои грехи замаливать, а пока молода и… — произнести «красива» она не решилась, — я буду доставлять вам, озабоченным сексом мужикам, платные удовольствия. Мне это ничего не стоит… Хочешь, при всех тебе дам, попик? И бесплатно. В отличие от Ушастика, ты был настоящим мужчиной.