Князь Света (сборник) - Роджер Желязны

— Передай-ка мне, пожалуйста, фрейляйншип.

— Прошу прощения?

— Фрейляйншип! Фрейляйншип!

— У меня его нет.

— Он у меня.

— О! А почему ты об этом молчишь?

— А почему ты не спрашиваешь?

— Прости. Ну-ка, дай-ка… Спасибо.

— Почему ты его все дрочишь и дрочишь? Он же готов.

— Просто чтобы убить время.

— Ты в самом деле думаешь, что он когда-нибудь за ним пришлет?

— Нет, конечно. Но это не довод, чтобы выпускать недоброкачественную продукцию.

— А вот я думаю, что он за ним пришлет!

— Тебя кто-нибудь спрашивал?

— Я высказываю свое мнение.

— На кой он ему сдастся? Им же никто не может воспользоваться!

— Раз он его заказал, значит, он ему нужен. Он — единственный среди них, кто иногда приходит сюда по делам, и, добавлю от себя, он — истинный джентльмен. Придет день, и он или кто-то от него сунется сюда, чтобы выкупить заказ.

— Ха!

— Вот тебе и «ха!». Подходи, увидишь.

— Выбирать-то не из чего, подожду.

— Забери обратно свой фрейляйншип.

— Засунь его себе в зад.

Зевает Цербер

Пес перебрасывает рукавицу из пасти в пасть, пока, наконец, зевнув, не промахивается, и она не падает на землю.

Он выискивает ее среди валяющихся у его ног костей, виляет хвостами, сворачивается в клубок и закрывает четыре глаза.

Остальные же два горят как угли в непроглядной мгле, что раскинулась за Не Той Дверью.

Над ним, в антирадиационном убежище, ревет Минотавр.

Бог это любовь

Пятьдесят тысяч поклонников Стоптанных Башмаков, ведомые шестью жрецами-кастратами, распевают на арене стадиона величественные литании.

Тысяча обезумевших от наркотиков воителей, слава-слава-слава-словя, размахивают копьями пред алтарем Несносных.

Начинает накрапывать дождь, но мало кто это замечает.

В руках у Озириса череп, он нажимает на нем кнопку и говорит:

— Была ты когда-то смертной, а теперь навеки стала обитательницей Дома Жизни. Красота твоя, что цвела на стебельке позвоночника, увяла. Была ты правдива, и вот к чему это тебя привело.

— А кто, — отвечает череп, — сотворил все это? Ведь это Господин Дома Жизни никак не даст мне покоя.

И Озирис отвечает:

— Да, еще, между прочим, я использую тебя как пресс-папье.

— Если любил ты меня когда-то — разбей меня, дай мне умереть! Прекрати, наконец, лелеять жалкий остаток той, кто когда-то любила тебя.

— Ах, но дорогая моя, когда-нибудь я, может быть, вновь воплощу тебя, чтобы лишний раз насладиться твоими ласками.

— Сама мысль об этом вызывает у меня отвращение.

— И у меня тоже. Но когда-нибудь это, чего доброго, меня позабавит.

— Ты мучаешь всех, кто тебе не по нраву?

— Нет, нет, скорлупка смерти, не думай так! Ну конечно, Ангел Девятнадцатого Дома пытался убить меня, и теперь его нервная система живет, вплетенная в ткань ковра, на котором я сейчас стою; да и другие мои враги существуют в элементарных формах в различных точках моего Дома — таких, как камины, морозильные камеры, пепельницы и плевательницы. Но не думай, что я мстителен. Нет, никогда. Просто как Господин Жизни я чувствую себя обязанным воздать сполна всему, что жизни угрожало.

— Я не угрожала тебе, мой Господин.

— Ты угрожала покою моего ума.

— Из-за того, что походила на твою жену, леди Изиду?

— Молчать!

— А! Ну да, я походила на Королеву Шлюх, твою невесту. Потому-то и желал ты меня, потому и пожелал моей погибели...

Но на полуслове замолкает череп, ибо швыряет его изо всех сил Озирис об стену.

Когда сыпется на ковер дождь редкоземельных элементов, крохотных микросхем, чертыхается Озирис и припадает к ряду переключателей на своем рабочем столе; нажимая на них, вызывает он к жизни целый хор голосов, но всех перекрывает один, доносящийся из динамика, расположенного под самым потолком:

— Ай да мудрый череп, так провести бога-отступника!

Выяснив после консультации с приборами, что говорит ковер, Озирис выходит на середину комнаты и начинает скакать и прыгать по нему — на фоне воплей и стонов.

Пся крев

В местах весьма отдаленных, темных, пользующихся дурной славой, в мире, что зовется Уолдик, появляются два героя, Мадрак и Тифон. Посланные Тотом, он же — Гермес Трисмегист, стащить рукавицу неимоверной мощи, явились они сюда, чтобы сразиться с хранителем этой рукавицы. Ныне хозяйничает на давным-давно опустошенном Уолдике орда существ, ютящихся в подземных жилищах, пещерах и комнатах, заброшенных далеко от взаимных обхаживаний дня и ночи. Темнота, сырость, мутации, братоубийство, инцест, насилие — вот слова, чаще других используемые теми весьма немногочисленными авторами, которые пытаются поделиться своими знаниями о Уолдике. Доставил героев сюда, угнав, как только он один и умеет, целый кусок пространства, сам Принц, и либо преуспеют они в своем задании, либо останутся здесь. Сейчас идут они просто по норам, ибо сказано им было идти на мычание.

— Как ты думаешь, тень черной лошади, — спрашивает воин-жрец, — сможет твой брат в нужный момент отозвать нас отсюда?

— Думаю, сможет, — отвечает движущаяся с ним бок о бок тень, — хотя меня это не волнует. Я и своим ходом могу добраться, куда захочу.

— Но я-то нет.

— Твои заботы, папаша. Мне до этого нет дела. Ты же сам вызвался сопровождать меня; я этого не хотел.

— Тогда в руки Чего Бы Там Ни Было, что больше чем жизнь или смерть, препоручаю я себя — если послужит этот акт хоть какой-то помощью в сохранении моей жизни. Бели же нет, то не препоручаю. Бели само мое изречение всего этого является проявлением самонадеянности и, следовательно, не будет правильно воспринято Чем Бы Там Ни Было, что может или не может не счесть за труд меня выслушать, тогда я отказываюсь от этого высказывания и прошу прощения, если оно желаемо. Если же нет, то не прошу. С другой стороны…

— Аминь! И прошу тебя, помолчи! — грохочет Тифон. — Мне послышалось что-то вроде мычания — там, слева.

Исчезнув на фоне темной стены, скользит Тифон за поворот и исчезает где-то впереди. Мадрак щурится сквозь инфракрасные очки, готовый, похоже, благословить все, что бы ему ни встретилось.

— Пещеры эти, видно, глубоки и просторны, — шепчет он.

Ответа нет.

Вдруг он натыкается на дверь, и это, может быть, как раз та дверь..

Он распахивает ее и сталкивается нос к носу с минотавром.

Мадрак поднимает свой посох, но чудище исчезает в мгновение ока.