Труды по истории Москвы - Михаил Тихомиров

Этим событием С. В. Бахрушин заканчивает «горячие моменты» московского восстания 1648 г. Однако окончание «горячих моментов» вовсе не означало, что волнения улеглись. Наоборот, лето 1648 г. ознаменовано многочисленными восстаниями в городах. При этом, пожалуй, наиболее тревожным было положение на юге России. И это понятно, так как южные города находились в непосредственном соседстве с восставшей Украиной.

Уже 30 мая путивльский воевода сообщил в Москву о победе Хмельницкого под Корсунью, одержанной казаками 16 мая 1648 г. Воевода задержался с сообщениями, вероятно, не вполне доверяя слухам о казацких победах. Он осторожно называет победителей «самовольными казаками» и опасается от них всякого рода осложнений. Вести о событиях, подобных кровопролитным битвам или народным восстаниям, как известно, с чрезвычайной быстротой распространялись из деревни в деревню, из города в город. Поэтому без какой—либо натяжки можно предположить, что вести о восстании «самовольных казаков» и их победе под Корсунью могли послужить одним из толчков к московскому восстанию 2 июня. Времени для этого было достаточно – две недели, а среди солдат драгунского полка Лазарева, принявшего деятельное участие в московском восстании, было довольно много украинцев (68 «черкас»).[943]

Южные русские города – Путивль, Рыльск, Северск – жили в непрерывном напряжении под влиянием вестей, приходивших с Украины. Уже 8 июня 1648 г. Хмельницкий послал в Москву к царю Алексею Михайловичу свой первый лист. В нем он сообщает о победах казаков, о взятии в плен коронного гетмана и разгроме кварцяного польского войска «до щадку».

Но если и можно сомневаться в связи московского восстания с началом народно—освободительной войны на Украине, то никак нельзя отрицать того, что сведения о событиях на Украине были хорошо известны в южнорусских городах. Уже 23 июня вяземский воевода сообщал со слов литовских купцов, ездивших торговать табаком «под то войско», т. е. в армию Хмельницкого, сражавшуюся под Корсунью, что «с теми черкасы и с татары твои государевы русские люди казаки».[944] В июле 1648 г. стародубский подстароста прямо жалуется на бегство кабальных холопов «в землю его царского величества порознь». Кабальными холопами подстароста, применяясь к московским понятиям, тут называет украинских подневольных людей, крестьян и холопов.

Интересный материал о переселенцах с Украины в южнорусские города дает в своей монографии А. К. Касименко.[945] Такова переписка между болховским воеводой и Разрядным приказом о принятии на службу беглеца с Украины, который был записан в драгуны. Из документов видно, что еще раньше (до мая—июня 1648 г.) в болховские драгуны были поверстаны разом 15 переселенцев с Украины. Но переселение с Украины в Россию началось еще раньше, и уже в начале 1648 г. бобрикский воевода сообщил в Москву о испомещении в Бобриках переселенцев с Украины.

Наибольшая опасность восстания в южнорусских городах для царского правительства заключалась в том, что главной действующей силой в этих восстаниях были служилые люди, стрельцы и казаки. Среди «ведомых воров и заводчиков», как приказные документы обычно называли вожаков восстаний, были стрельцы, полковые казаки и один сын боярский.

Восстания 1648 г. в южных русских городах сразу же приняли крайне опасный оборот для правящих кругов.

В Козлове они развернулись 11 июня, являясь отголоском московского восстания первых дней этого месяца. По следственному делу, волнения начались с того времени, «как приехали в Козлов с Москвы козловцы… и во всех людях смуту и мятеж учинили». Среди восставших был «иноземец» Самошка (Самойло») Семенов сын Белоус вместе с сыном Васькой. Из дальнейшего видно, что иноземцев—немцев в Козлове не было. Имя и прозвище Самошки, или Самойлы Белоуса, позволяет говорить, что этот «иноземец» был украинцем.[946] Восстание в Козлове своеобразно, и очень трудно дать его точную классовую характеристику. Тем не менее, оно само по себе является показателем большого напряжения в южнорусских городах.

То же самое можно сказать о восстании в Курске 5 июля 1648 г., когда был убит стрелецкий голова Константин Теглев. Главными действующими лицами здесь были «новописаные стрельцы да монастырские крестьяне». Участие «мужиков» все время подчеркивается в документах. Восстанию в Курске посвящена интересная монография Г. А. Новицкого.[947]

Восстания в Козлове и Курске не были одиночными. В Челнавском остроге стрельцы поднялись против своих начальных людей и до смерти избили одного «старого стрельца».[948] Этот стрелец пользовался своим положением, он своими действиями «мир выел».

Волнения происходили также в Талецком остроге и в Чугуеве. Впрочем, и в том и в другом городе, по—видимому, дело ограничилось только попытками организовать выступления. В Талецком остроге говорили о происходившем в Москве восстании, в Чугуеве дело свелось к попыткам завести «завод», т. е. начать какие—то противоправительственные выступления.

Серьезное положение создалось в Воронеже. Во главе заводчиков восстания стоял полковой казак, возвратившийся 17 июня из Москвы и рассказавший о «большой смуте» в Москве. Восставшие намеревались убить воеводу, стрелецкого голову и «лучших» посадских людей, как об этом сообщали воеводе посадские «лучшие» люди и священники. Воевода хотел арестовать предводителей восстания, но казачьи и стрелецкие начальные люди заявили, что они будут не в состоянии «унять» своих подчиненных, если начнутся волнения. Воевода и стрелецкий голова бежали из города. Вскоре заводчики восстания были арестованы сыном боярским и казацким человеком с помощью их сторонников. Во время следствия выяснилось, что один из предводителей восставших зачем—то ездил в Елец. Воронежскому восстанию посвящены страницы интересной книги Е. В. Чистяковой о Воронеже середины XVII в.[949]

Итак, восстания охватили такие южные русские города, как Козлов, Курск, Воронеж, Челнавский острог, Талецкий острог. Об этих городах можно говорить с полной уверенностью как о местах восстаний, волнений, агитации в пользу волнений. Но так как подробного изучения волнений в южнорусских городах во время «бунташного» 1648 г. пока не сделано, можно ждать новых и замечательных открытий. Пока же с уверенностью следует говорить о том, что южная окраина России волновалась, а ведь она примыкала к восставшей Украине. Царскому правительству и феодалам было чего бояться. Ведь восстания в южнорусских городах охватили те же круги населения, какие поднялись на Украине.

Волнения охватили и крупнейшие северные города России – Великий Устюг и Сольвычегодск. Здесь главными движущими силами восстаний были посадские люди и черные крестьяне. Таким образом, народное море бушевало в 1648 г. на громадном пространстве от Львова на юге до Устюга на севере. Городские и крестьянские восстания в городах России, конечно, не были чем—то единым, в еще меньшей мере они были согласованы друг с другом.

Для историков, изучающих городские восстания середины XVII в., важнейшим вопросом является вопрос о движущих силах восстания. От него, в сущности, зависит и характеристика Соборного уложения 1649 г. как памятника определенной эпохи и определенной классовой среды. По вопросу о движущих силах городских восстаний имеются высказывания двух главных исследователей городских восстаний середины XVII столетия – С. В. Бахрушина и П. П. Смирнова. С. В. Бахрушин считает, что московское восстание было движением «средних слоев» городского населения, восстанием «тяглых посадских людей, к которому примкнули стрелецкое войско и городовое дворянство».[950]

Такую же схему расстановки классовых сил во время восстания 1648 г. дает П. П. Смирнов. Однако он высказывает мысль о «единачестве» дворян и посадских людей, согласными усилиями которых был обеспечен созыв Земского собора 1648 г. Для доказательства своей гипотезы П. П. Смирнов, в сущности, выдвигает новые гипотезы. Так, он ссылается на челобитную, поданную царю 10 июня от московских черных людей и от поместной армии. Эта челобитная, как ее цитирует сам покойный автор, была подана от имени «дворян московских, и жильцов, и дворян, и детей боярских розных городов, и иноземцев, и гостей, и гостиные и суконные и всяких розных сотен и слобод торговых людей». Совершенно непонятно, как такой крупный исследователь истории русских городов, каким был П. П. Смирнов, мог не заметить того, что в челобитной как раз не упомянуты «черные люди» (ведь обычно это делалось в челобитных, подаваемых от имени московских посадских людей), а вместо них стоят «торговые люди». Уже одно это обстоятельство заставляет видеть в челобитной документ, поданный от верхушки посадского мира. Следовательно, на основании его можно говорить не о «единачестве» московских черных людей с поместной армией, а только о «единачестве» гостей, торговых людей гостиной и суконной сотни, попросту говоря, верхушки посадского мира, с дворянами.