Все и немного больше - Жаклин Брискин

Рой глубоко вздохнула. Боль в груди не отпускала.

— Его мало интересовало, где он живет… Снятый чердак, спальный мешок или груда хлама — ему было без разницы. Его интересовало лишь место для работы и… — Голос Рой задрожал. — Мэрилин, я чувствую себя виноватой, страшно виноватой… В последние несколько месяцев я превратила его жизнь в ад. Постоянно звонила ему, мешала работать над оахакской серией… Неудивительно, что он предпочел Алфею.

Светившиеся сочувствием глаза Мэрилин при этих словах потемнели, приобрели серовато-зеленый оттенок.

— Ее…

— Мне очень стыдно, но… Вечером накануне его гибели я позвонила в «Бельведер», хотела поговорить с ней… Ее не было дома. Я слишком много приняла в тот вечер и устроила сцену миссис Каннингхэм.

— Он был твоим мужем, Рой.

— У него с Алфеей был роман много лет назад, задолго до того, как я встретила его. — Глаза Рой наполнились слезами.

— Ты глупышка, Рой. — Чтобы приободрить сестру, Мэрилин заговорила, имитируя южный выговор Нолаби: — Как бы там ни было, мужчина предпочел тебя, малышка.

— Они любили друг друга.

— Да она понятия не имеет, что значит любить! — В голосе Мэрилин появились суровые нотки. — Где она — там беда!

— Это несправедливо!

— Все говорят, что настоящая причина самоубийства Генри Лиззауэра в ней.

Мэрилин было настолько несвойственно пересказывать сплетни, что Рой удивленно уставилась на сестру покрасневшими глазами.

— Роксана де Лизо занималась в художественном институте, когда мистер Лиззауэр покончил с собой. Роксана говорила, что Алфея постоянно строила ему глазки. Мистер Лиззауэр был еврей германского происхождения, а значит, представитель враждебного государства. Роксана уверена, что Каннингхэмы натравили на него комиссию по иммиграции. Он застрелился накануне того дня, когда мы сбросили бомбу на Хиросиму… Перед этим Алфея пришла к вам домой и устроила истерику, помнишь?

— Это все болтовня, Мэрилин.

Мэрилин сурово поджала красивые губы.

— Все те годы, когда вы были с ней неразлучны, у тебя не было друзей, но стоило вам расстаться — и вокруг тебя появились приятели и друзья.

— Мы вместе с ней прошли через трудный этап, вот и все. — Рой удивлялась, почему, несмотря на ненависть к Алфее, она защищает бывшую подругу.

— Ты всегда была доброжелательна к ней, но в данном случае все зашло слишком далеко. — Мэрилин встала, словно желая подчеркнуть важность того, что сейчас скажет. — Алфея Каннингхэм — это человек, которого нужно избегать.

— Ой, Мэрилин…

— Она как змея. Природа обрекла ее на то, чтобы жалить.

Хотя еще не наступил май, огнедышащие ветры из пустынь принесли в город изнуряющую жару, и на следующий день температура поднялась выше 90 градусов[18]. К счастью, похоронные лимузины были оборудованы кондиционерами.

Рой, которая ехала в первой машине с матерью и Мэрилин, боролась с подступающей тошнотой — она выпила во время завтрака. Несмотря на беспросветную тоску и физический дискомфорт, она чувствовала легкое возбуждение. Джерри ожидал ее на Форест-Лауне. Она ехала к нему. Как ни пыталась Рой в который раз напомнить себе, что Джерри умер, умер, умер, она не могла справиться с сумасшедшей мыслью, что едет к нему на свидание.

Нолаби договорилась с пастором епископальной церкви Всех святых, прихожанкой которой она была. Пастор провел отпевание в сером каменном соборе. Затем шестеро служащих похоронного бюро провели собравшихся к машинам.

Длинная, медленная процессия проследовала за катафалком через весь некрополь и остановилась перед глубокой ямой. Здесь под навесом стояла дюжина деревянных стульев. Самые близкие родственники сели, все остальные расположились стоя под сенью эльмов и платанов, то и дело промокая платочками лбы, пока пастор читал молитву.

— Я есмь воскресение и жизнь, говорит Господь; кто верит в меня, хотя и умрет, будет однако жить; всяк, кто живет и верит в меня, не умрет вовеки… — У пастора был отменный бас, но он тонул в несмолкаемом гомоне всполошившихся воробьев, гнездившихся на деревьях.

Гроб стали медленно опускать в могилу, и к Рой пришло жестокое осознание того, что Джерри в своем новом шерстяном костюме отныне и навсегда найдет успокоение в желтоватой, глинистой земле.

До воскресения.

Навсегда.

Это было наше свидание, думала Рой. Он внизу, я наверху.

Ее тело содрогнулось от конвульсий.

Нолаби и Мэрилин с двух сторон обняли ее; наклонившись к ней, теплые слова произносила Би-Джей, а Джошуа вложил ей в трясущиеся руки чистый носовой платок. Билли, отроческое лицо которого было в этот день необычно серьезным, сказал:

— Тетя Рой, ведь Джерри не умрет. Люди будут смотреть на его картины в музеях, а значит, он будет жить.

Сари ласково прижалась к ее бедру.

Окруженная семьей и в то же время отчаянно одинокая, разлученная с мужем, Рой продолжала рыдать.

Друзья и знакомые не могли подойти к ней, потому что служащие похоронного бюро образовали защитное кольцо вокруг семьи. Люди стали постепенно расходиться к машинам.

Через некоторое время рыдания Рой утихли. Она высморкалась в свежий носовой платок, которым ее снабдил Джошуа.

Высокая стройная женщина в черном шла им навстречу. Плечи ее были опущены, широкополая черная шляпа надвинута на лоб.

Эта скорбная поза была настолько непохожа на манеру держаться, на горделивую осанку Алфеи, что никто из семьи не узнал ее, пока она не подошла к могиле.

— От нее потребовалось большое мужество, чтобы прийти сюда, — проговорила Нолаби. Эти слова не были адресованы никому конкретно, но Алфея их наверняка слышала.

— Пошли, дорогая, — сказал Джошуа, беря Рой за руку.

Сквозь смеженные ресницы Рой увидела скорбную фигуру, направляющуюся к могиле. В ней вдруг взыграло собственническое чувство. Она ревниво подумала, что не может допустить этого посягательства на своего мужа. Вырвавшись из рук Джошуа, она сделала несколько неверных шагов вперед, поскольку каблуки ее туфель проваливались в травянистую почву.

Две женщины остановились на противоположных концах могилы.

Слезы катились по застывшему в муке лицу Алфеи, оставляя красные пятна на нежной коже.

— Я знаю, что мне не следовало приходить сюда, — проговорила она, подняв руку со скомканным носовым платочком жестом, который выражал искреннее раскаяние и слабую надежду на прощение.

Подсознательная решимость Рой защитить своего умершего мужа внезапно дала трещину: чего, должно быть, стоило гордой, неприступной Алфее вот так смиренно просить разрешения отдать последний долг Джерри? Память о старой дружбе, столь нерушимая для Рой, вновь всколыхнулась, и глаза ее опять наполнились слезами. Спотыкаясь, она обошла свежевырытую кучу земли и развела руки.