Рубеж Империи: Варвары. Римский орел - Александр Мазин

Глава третья,

в которой Геннадий Черепанов узнает, как выглядит «настоящая римская» еда и «настоящие римские» шлюхи

Гостиница располагалась метрах в ста от дорожной развилки. А на самой развилке на каменном постаменте стояло изваяние человечка, выкрашенного в красный цвет. Вид у человечка был донельзя жизнерадостный, а уши почему-то ослиные. Из-за пазухи изваяния торчали желтые колосья и черные виноградные грозди. И такие же грозди свешивались из рога, который человечек держал двумя руками. Но самой выдающейся частью статуи был устремленный вперед метровой длины фаллос, изваянный с большой точностью и старанием.

Гонорий необычайно оживился. Соскочил с коня, подбежал к статуе и принялся оглаживать и охлопывать изваяние, всячески выражая восторг.

Черепанов тоже спешился, подошел поближе. Пока Плавт исполнял «танец радости», Черепанов не без труда разбирал сделанную на постаменте надпись. Она гласила:

«СКАРЕМИЙ – 10 миль»[83]

А пониже:

«Но то, что нужно тебе, о путник, – рядом».

И еще ниже:

«Не унывай, пока жив,Следуй желанным путем.Пищей себя подкрепи —И жилы твои укрепитВсеизобильный Приап».

Ага, вот, значит, каков бог-покровитель Плавта. Понятненько.

Геннадий посмотрел на ликующего друга… И у него впервые за все время их знакомства зародилось некое подозрение. Подполковнику показалось, что римлянин изображал ликование. Актерствовал. Зачем? Или это тоже определенный ритуал?

«Черт их разберет, этих идолопоклонников», – подумал Черепанов и отложил возникшие сомнения в дальний уголок. Но именно отложил, а не отбросил.

Гостиница, солидная постройка из камня с внушающими уважение воротами, недавно выбеленными стенами и красной черепичной крышей, издали произвела на Черепанова очень приличное впечатление. Вполне под стать дороге. Правда, подойдя ближе, Геннадий увидел, что под свежей побелкой проступают неистребимые настенные граффити и даже имеются некоторые свежие надписи, например, «Евстихий – сын безрогой козы». На случай, если читатель не был знаком с упомянутым Евстихием, рядом красовался портрет, причем недостаток профессионализма художник с лихвой компенсировал фантазией.

Черепанов хмыкнул. Человеческая натура неизменна: вид чистой белой стены оскорбляет взгляд обывателя. Когда-то Геннадий прочитал, что количество и плотность настенного «творчества» на единицу площади соответствует общему уровню культуры народа. «Дописки» прекращаются, как только поверхность перестает «оскорблять» взгляды масс своей «недопустимой» чистотой. Судя по данному забору, культура в Римской империи была на высоте. Правда, и забор был выбелен относительно недавно.

Внутри гостиница тоже была хоть куда, с конюшнями, обширным хозяйственным двором и галереями. Более того, постоялый двор располагался вокруг источника, чьи прозрачные воды наполняли небольшой бассейн, выложенный потрескавшейся плиткой. Надпись на камне свидетельствовала, что источник имеет давнюю историю и посвящен самому Геркулесу.

– Нравится? – самодовольно поинтересовался Гонорий, вручая повод ослика слуге. – Я всегда здесь останавливаюсь по пути в Никополь[84] или Сердику. Здесь недешево, зато вино отменное, нет клопов и отличные девочки. Раньше тут мансион[85] был, но его еще при Антонине Каракалле продали отцу нынешнего хозяина. Теперь полный порядок. Эй, Парсий, ты еще жив? – гаркнул Гонорий, пинком открывая дверь.

Внутри было темновато, не слишком чисто, зато запахи витали такие, что у Черепанова рот сразу наполнился слюной.

Парсий, упитанный мужчина с бородой колечками и золотыми серьгами граммов по двадцать каждая, услыхав возглас, повернулся навстречу новым гостям всем своим массивным телом и изобразил крайне радушную, но явно фальшивую улыбку.

– Великолепный Плавт! – воскликнул он. – А люди болтали, будто тебя зарезали варвары! О!

Я никогда не верил, что какие-то варвары могли такого доблестного воина…

– Хватит болтать! – оборвал его кентурион.

– Да, господин! Конечно, господин примипил Гонорий! Прошу пожаловать в триклиний, господин примипил!

Триклиний представлял собой просторный зал с дыркой посреди потолка. Внутри было шумно и густо пахло едой.

Плавт, высокомерно оглядев зал, прошествовал мимо обычных столов со скамейками и табуретами к столу низкому и квадратному, размещавшемуся в дальнем углу и частично отгороженному ширмой. С трех сторон от стола-коротышки располагались прикрытые синими покрывалами широкие ложа на бронзовых ножках. Отстегнув меч, Плавт плюхнулся на одно из них, подгреб под себя подушку, махнул рукой Черепанову:

– Давай располагайся! Наконец-то мы можем отдохнуть по-человечески. – И, уже хозяину: – А ты что стоишь, жирняй? Тащи все самое лучшее. Живо! Если мой друг, благородный рикс с благородным именем, – широкий жест в сторону Геннадия, – останется недоволен твоим гостеприимством, я ублаготворю тебя черенком вон той метлы так, как ты ублаготворяешь своих сопливых мальчишек тем, что болтается у тебя под брюхом.

– Все будет самое лучшее! – воскликнул хозяин. – Для тебя, великолепный Плавт, только самое лучшее и немедленно! – При этом толстяк не только никуда не побежал, а выпятил живот и принял «ораторскую» позу, явно намереваясь толкнуть речь. – Превосходное испанское вино, смешанное с горячим медом, свинья, фаршированная колбасами, с приправами и сладким пюре из сыра, яиц, пшеничной муки и меда, пирог с рублеными кишками, белый хлеб с орехами, теплый, только что испеченный…

– Довольно! – оборвал его Гонорий. – Принеси для начала своего хлеба, свежего козьего сыра, оливкового масла и терпкого вина. Это чтобы я почувствовал, что наконец вернулся домой. А потом тащи все остальное. И приготовь нам ту комнату, где я всегда останавливаюсь. И еще одну, рядом. И не говори, что занято. Меня это не интересует. Ты понял?

– Разумеется, великолепный примипил Гонорий! Непременно все будет, как ты пожелаешь!

Я, конечно не осмеливаюсь спросить, есть ли у такого благородного примипила деньги…

– Ты уже спросил. – Гонорий расхохотался. – Есть. Шевелись, кабан, или я заплачу тебе железом вместо серебра!

– С ними только так и надо, – пояснил кентурион Черепанову, когда толстяк наконец удалился. – Не то умрешь от голода, и тебя еще обжулят вдобавок.

Вероятно, он был прав, потому что сыр с травками, хлеб и терпкое красное вино появились буквально через полминуты.

Перед каждым из сотрапезников постелили по салфетке, и друзья занялись едой. Это был серьезный процесс. И длительный, поскольку вскоре поспело горячее. Та самая фаршированная свинка. Двое слуг приволокли ее на блюде, дабы у благородных гостей не возникло сомнения, что свинка представлена им целиком. Затем эти же рабы довольно ловко разделали кушанье и разложили на серебряных тарелках. Предложено было также несколько соусов, два из которых остро пахли пряной селедкой, один – фруктовый и еще один – вроде майонеза. Черепанову было любопытно, и он попробовал из каждой соусницы, но использовать предпочел фруктовый. На его вкус, мясо и так было чересчур пряным, а уж с чесноком и вовсе перебор, особенно в колбасках. Поэтому он весьма активно прикладывался к чаше с мульсумом, молодым вином, изрядно приправленным медом.

Все блюда, кувшины и чаши расставлялись на низком широком столе с покрытием из голубоватого мрамора. Посуда явно была недешевая, а чаши, ножи и ложки – из настоящего серебра, причем искусной работы, с тонким орнаментом. К сожалению, привычные Черепанову вилки отсутствовали. Чтобы разобраться в местном застольном этикете, Черепанов приглядывался к тому, как ест кентурион. Но то ли этикет здешний был прост, то ли сам кентурион был чужд светских условностей, поскольку исповедовал принцип: «Если бы боги хотели, чтобы люди ели столовыми приборами, они снабдили бы человека ложками, а не пальцами».

Ложа, широкие, низкие, на толстых бронзовых ножках, были примерно той же высоты, что и стол. На каждом имелся набор слегка засаленных подушек и валиков, позволявших принять достаточно удобную позу. Тем не менее есть лежа Геннадию было непривычно. Но очевидно, в этом был некий особый, приличествующий их положению шик. Потому что большинство других посетителей «ресторации» сидели на табуретках и скамьях за нормальными столами. Непривычно также было видеть мужиков в «платьях». А все эти римские туники и тоги, несмотря на живописные складки, а может быть, благодаря складкам и прочим рюшечкам, выглядели именно как женская одежда. С точки зрения Черепанова, когда из-под подола белой или синей юбки торчат волосатые кривые ноги в стоптанных сандалиях – это не очень эстетично.

С другой стороны, вон у той девчонки-служанки ножки очень даже ничего. И мордочка…