Райский уголок. По велению сердца - Тереза Крейн

— Да, — ответил он. — Очень может быть.

Она обернулась. Он стоял совсем близко, так близко, что их лица почти соприкасались. Неожиданно она почувствовала, как сильно стучит ее сердце — ровно и сильно, точно барабанный бой, — и испугалась, что Лео может услышать. Сейчас, когда он смотрел на нее, его голубые глаза стали необычайно яркими, точно залитые солнцем небеса.

— Хотелось бы, — сдавленным голосом прошептала она, — чтобы там водились какие-нибудь существа, например, летающие драконы.

Он медленно, не сводя с нее глаз, улыбнулся.

— Знаешь, ты совсем не изменилась за все эти годы. Ничуть.

Кэрри опомнилась первой. Она отодвинулась от него и стыдливо посмотрела на свои руки.

— Ты хочешь сказать, что я как была мечтательницей, так ею и осталась?

Он протянул руку и легонько, как в детстве, дернул ее за волосы.

— Можно сказать и так.

Она подняла голову и быстро заговорила.

— Лео, пожалуйста, поедем со мной в Лукку завтра?

Ты можешь не ходить к адвокату, если не хочешь, но я буду рада, если ты составишь мне компанию.

Он колебался всего секунду. Потом улыбнулся, и серьезного выражения лида как ни бывало.

— Хорошо. Желание дамы для меня закон, — шутливо заявил он.

— И ты не уйдешь прямо сейчас? Ты останешься и поможешь мне?

На этот раз он колебался дольше.

— Лео, пожалуйста… — Кэрри не стыдилась того, что в ее голосе появились просящие нотки. Она вдруг поняла, что еще никогда и ничего не желала так сильно, как быть рядом с ним. — Пожалуйста, останься ненадолго. Мне одной ни за что не справиться.

— Уверен, что тебе все удастся. Не думаю, что девушка, которой хватило смелости одной проехать пол-Европы, а потом рассказывать об этом, смеясь, может спасовать перед этим, — он сделал жест, указывающий на дом и его содержимое. — Ну, хорошо… Если ты действительно хочешь, я останусь. Но ненадолго.

Она слушала его замерев, и только теперь смогла перевести дыхание.

Утро они провели в гостиной, составляя списки и перечни, стирая пыль со стеклянных и серебряных ваз и замысловатых статуэток.

— Ах, Лео! Ты только посмотри сюда. Разве она не очаровательна?

Кэрри держала в руках статуэтку менее шести дюймов высотой. Это была грациозно склоненная девушка с кувшином в руке. Ниспадающие волосы слегка закрывали ее лицо.

— Я оставлю это себе. Не могу с ней расстаться. Лео? — Он не ответил, и Кэрри посмотрела, чем он так занят. — Что ты там нашел?

Она поднялась на ноги и со статуэткой в руке присоединилась к нему. Он склонился над столом. Перед ним лежала кипа рисунков, которые он внимательно рассматривал.

— Лео! Они превосходны!

— Полагаю, это Бакст.

— Кто?

— Лев Бакст. Русский художник, автор костюмов и декораций «Русских сезонов» во Франции. Слышала о таком?

— Смутно. — Она склонилась над столом и стала разглядывать рисунок вместе с Лео. Ее поразили смелые, необычные линии, неистовое буйство красок. Стоило задержать свой взгляд на рисунке больше, чем на мгновение, как фигура на рисунке оживала — такая же необузданная и дико прекрасная, как сам танец. Яркий варварский костюм скорее подчеркивал, чем скрывал, утонченную грацию тела танцора, причудливо сочетающую в себе мужское и женское начала.

Лео осторожно коснулся рисунка длинным пальцем.

— Нижинский… Это должен быть именно Нижинский, — в его голосе прозвучала нотка благоговения.

— Даже я слышала о нем. — Она улыбнулась и посмотрела на Лео с любопытством. — Тебе нравится балет?

— Нравится? Пожалуй, я позволю себе сказать, что люблю балет. Однажды мне посчастливилось увидеть Нижинского на сцене в Париже, как раз перед войной. L'Ар-res-Mid d'une Faune[10]. Совершенно незабываемое впечатление. Его судьба сложилась трагически, как и многих других истинных талантов. Без сомнения, он величайший из танцоров, явившихся миру. Интересно, откуда здесь эти рисунки?

— Зная Беатрис, можно предположить, что Бакст сам подарил ей, — полушутя сказала Кэрри. — Возьми их на память. Пожалуйста!

Он покачал головой.

— Это невозможно.

— Но ты должен взять их. Я так хочу! Я вижу, как они тебе нравятся. Я настаиваю! Ты ведь хотел оставить себе что-нибудь на память.

Он посмотрел на нее с такой по-детски открытой улыбкой, что его лицо совершенно преобразилось.

— Можно?

— Ну конечно! И все, что тебе понравится! Лео, я ведь уже говорила тебе — ты имеешь такое же право на эти вещи, как и я.

Он осторожно сложил рисунки в папку и завязал ее.

— Нет, Кэрри, — ео покачал головой. — Беатрис была иного мнения.

Кэрри задумчиво стирала большим пальцем пыль на фарфоровой статуэтке, которую до сих пор держала в руках.

— Мне бы хотелось знать, почему? Почему она так относилась к твоему отцу?

Он пожал плечами.

— Это темная история. Они умерли, и мы никогда ничего не узнаем.

— Наверное, ты прав.

Вдруг Кэрри спохватилась.

— Боже мой, какая я невнимательная! Нам давно пора перекусить. Сегодня тепло, и мы можем расположиться на веранде.

— Прекрасная идея.

— Ты занимайся своими делами. Я позову тебя, когда все будет готово.

Они завтракали на веранде, примыкавшей к кухне, в том ее углу, куда попадали солнечные лучи и который в то же время был слегка затенен высокой раскидистой грушей. Отсюда открывался захватывающий вид на долину. Они беседовали легко и непринужденно, перескакивая с одной темы на другую, перебивая друг друга и прерывая свой разговор смехом. Кэрри высказала тревогу относительно фашистских идей, которые все глубже укоренялись в Европе, особенно в Италии и Германии. Лео возражал ей. Ей хотелось знать мнение Лео о положении женщин, потенциальные возможности которых не признавались современным обществом. В конце концов, лишь война дала некоторым из них право занять достойное место в жизни.

Подняв наполовину наполненный стакан, он предложил тост за ее здоровье.

— Но откровенно говоря, место женщины, несомненно, дома, не так ли? — спросил он, лукаво улыбаясь.

Кэрри скорчила гримасу.

— Ты рассуждаешь совсем как Артур.

Он посерьезнел и внимательно посмотрел на нее.

— Это плохо?

Ее рука дрогнула и она пролила вино на стол. С деланно рассеянным видом она окунула в лужицу палец и нарисовала на столе круг, потом, подняв голову, она посмотрела на Лео открыто и вызывающе, сознавая, что, наверное, выпила лишнего.

— Да, плохо. Откровенно говоря, очень плохо.

Молчание затягивалось. Теперь она рисовала мокрым пальцем квадрат, избегая смотреть на Лео, но ощущая его внимательный и пристальный взгляд. Она слишком хорошо осознавала, что коснулась запретной темы.

— Кэрри? — Произнес он мягко. — Что слупилось?

Она молча покачала головой, покусывая губу. До сих пор во всех беседах она старательно избегала разговоров об Артуре.

Он наклонился над столом, разглядывая стакан с вином. Прямые светлые волосы упали ему на лоб. Он откинул их назад резким движением головы — подсознательный, привычный, в некотором смысле, нервозный жест.

— Какой он? — спросил он минуту спустя с неподдельным любопытством в голосе.

Она посмотрела на него. Ее единственный оставшийся в живых кровный родственник. Самая близкая родная душа, брат. Почему бы ей не довериться ему? В конце концов, что такого сделал Артур, чтобы заслужить ее преданность?

— Артур? — Она заставила себя смотреть ему прямо в глаза. — Он уважаемый, честолюбивый и очень способный. А также — сухой, скупой, прижимистый, мелочный. — Она не смогла выдержать дольше его взгляд. Дерзость и вызов в ее глазах угасли. Кэрри отвернулась и с силой вытерла винное пятно на столе. — И жестокий, — добавила она очень тихо.

Установившееся молчание было долгим и неловким.

— Пожалуй, — наконец произнесла она, — мне не следовало говорить об этом.

— У тебя нет причин скрывать, если это правда.

— Это правда. — Невыносимая горечь от безысходности своего положения слышалась в ее словах.

— Почему ты вышла за него замуж?

Она откинулась на спинку стула и глубоко вздохнула, глядя вверх на нежные розовые лепестки, выбирающиеся из почек начинающей цвести ipynm, которая широко раскинула над ними свои ветви.

— Лео, ты не понимаешь, что значит быть молодой, не очень смелой, а вернее, совсем несмелой девушкой. Жить с тяжелобольной матерью, без денег и видов на будущее. Мы едва сводили концы с концами. Ломбард — о, как я ненавидела этот ломбард! Там был такой гнусный старик, — она передернула плечами с гримасой отвращения. — Он смотрел на меня такими глазами, что мне потом хотелось отмыться. Это было ужасно! А дома мама — раздражительная, требовательная и очень больная. Я все время за нее боялась, — голос Кэрри становился все тише и тише и наконец она замолчала. Кэрри вдруг обнаружила, что машинально намотала на палец длинную прядь волос и стала распутывать ее.