Заговор против мира. Кто развязал Первую мировую войну - Владимир Брюханов

6.5. Гибель великого князя Сергея Александровича и крушение Лопухина.

Убийству великого князя Сергея Александровича 4 февраля 1905 года предшествовали следующие обстоятельства.

Террористы были совершенно измотаны почти трехмесячной безуспешной подготовкой покушения. Еще за две недели до завершающего акта Савинков был недоволен результатами наружного наблюдения, которое сам же не мог как следует организовать. Террористов сбивала с толку нерегулярность выездов великого князя: в отличие от Плеве и прочих высокопоставленных чиновников, великий князь в Москве ни к кому с докладами не ездил, а выезжал куда и когда хотел. Через московских либералов Савинков попытался даже обзавестись какой-нибудь внутренней информацией о планах великого князя, но ничего полезного не узнал; слух об этой попытке, тем не менее, дошел до Московского Охранного отделения. Полиция убедилась, что Савинков по-прежнему в Москве и продолжает охоту за великим князем. Наконец, помощники Савинкова уловили некоторую логику в перемещениях жертвы, и было решено перейти к действиям.

2 февраля Каляев был готов бросить бомбу в карету, но отступил в последний момент, увидев, что в ней, кроме князя и его супруги, было еще двое детей – мальчик и девочка; это были племянники – дети великого князя Павла Александровича, воспитываемые бездетной великокняжеской четой. Знак судьбы был в том, что Каляев даровал жизнь тринадцатилетнему Дмитрию Павловичу – будущему участнику убийства Григория Распутина.

К чести товарищей Каляева, никто его не осудил за это решение. Но другой метальщик – П.А.Куликовский – не вынес перенапряжения и вышел из организации. Каляев, в результате, остался единственным исполнителем: Моисеенко, изображавший извозчика, еще не продал (в отличие от Каляева) свой экипаж, и его возможный арест или гибель на месте покушения могли раскрыть полиции технику предварительного наблюдения террористов – что и произошло в Петербурге в результате мартовских арестов 1905 года. Поэтому участие Моисеенко в покушении было отклонено; столь же решительно, якобы, возражал Каляев и против замены Куликовского Савинковым.

Короче говоря, упорный Каляев (мы помним его на мосту через Фонтанку 18 марта 1904 года) был в полном одиночестве, поджидая с бомбой в руках 4 февраля карету великого князя. После взрыва, разнесшего экипаж в щепки (части тела великого князя находили даже на крышах соседних зданий), контуженного Каляева можно было попытаться увезти, если бы кто-нибудь собирался это делать – настолько ошеломлены были свидетели покушения. Савинков же с Дорой Бриллиант ели в это время пирожные в кафе на Кузнецком Мосту.

Сразу после покушения Савинков и Бриллиант покинули Москву. В Петербурге Савинков оказался лишним руководящим звеном в дополнение к Швейцеру, и, во избежание конфликтов, уехал за границу.

Арестованный Каляев стал не только объектом интенсивных (и совершенно безуспешных) допросов, но и предметом всеобщего внимания и любопытства. Его навестила даже вдова убитого великая княгиня Елизавета Федоровна.

Гибель великого князя вызвала почти такое же удовлетворение у российской публики, что и убийство Плеве. Никто и не подозревал, что пострадала только очередная, хотя и весьма выдающаяся марионетка, а истинный кукловод уцелел, сохранив свой хрестоматийный облик безупречной леди и гуманнейшей женщины.

Даже из гибели мужа она постаралась извлечь определенные дивиденды. Как считается, движимая истинным христианским милосердием, Елизавета Федоровна посетила арестованного И.П.Каляева – убийцу своего мужа. На самом деле, как нетрудно понять, самоцелью этой акции стала публикация от ее имени сообщения о будто бы имевшем место раскаянии преступника – такой, якобы, оказалась сила воздействия этой, тогда еще только почти святой! Возмущенный Каляев бурно протестовал[647], что стоило ему жизни даже в условиях происходившего тогда всеобщего отступления властей весной 1905 года – хорошенькое «христианское милосердие»!

В целом в эти дни Каляев был потрясен желанием людей с ним общаться. Хотя он считался давнившим другом Савинкова и, вроде бы, не был изгоем в революционной среде, но только тут выяснилось, какой же это несчастный и одинокий человек.

Каляева судили 5 апреля и повесили 10 мая 1905 года.

Куликовский, покинувший БО, решил позже доказать себе и другим, что не струсил: 28 июня 1905 года он пришел на прием к московскому градоначальнику графу П.П.Шувалову и застрелил его; организатором покушения был младший Гоц – Абрам, действовавший тогда под эгидой Московского комитета ПСР. Получив от царских властей замену казни пожизненной каторгой, Куликовский благополучно просуществовал там до 1917 года.

В Гражданскую войну он боролся против большевиков в Сибири, был арестован ЧК, и следователь на допросе раздробил ему голову рукояткой револьвера.

В Петербурге весть об убийстве великого князя вызвала страшный скандал. Свидетелем его оказался Герасимов, в этот день вступавший в свою новую должность, а вольным или невольным инициатором – Спиридович, приехавший из Киева.

Новые веяния в верхах были очевидны, и Спиридович, благополучно спровадив из Киева Боришанского, явился прощупать настроения нового и старого начальства. Похоже, он ожидал исполнения обещания о повышении, о котором, как поминалось, уже ходили слухи по Киеву. Новая ситуация могла бы принести и более высокое назначение, да не тут-то было!

В очередной раз не найдя общий язык с заведующим Особым отделом Н.А.Макаровым, Спиридович нарвался и на незаслуженный нагоняй от Лопухина. Последний переживал нелегкие времена, привычная выдержка ему изменила, и он набросился на Спиридовича за неспособность разыскать и арестовать Марию Селюк – известную деятельницу ПСР. Ее, как позже выяснилось, вовсе не было в это время на подведомственной Спиридовичу территории. От себя добавим, несколько забегая вперед, что, возможно, истинной причиной нервности Лопухина была необходимость вообще видеть Спиридовича живым!

У Спиридовича у самого разгулялись нервы. Получив совершенно незаслуженный нагоняй, раздраженный Спиридович направился к Трепову – просить у него должность в его ведомстве.

Трепов, оценивший Спиридовича еще в Москве в 1900-1902 годах, обещал подобрать ему подходящее место и выполнил это обещание, но существенно позже, так как в апреле 1905 года Спиридович более чем на год вышел из строя после тяжелого ранения. Сейчас же Трепов был взбешен вестью о гибели великого князя: напомним, что в декабре он безуспешно просил у Лопухина денег на усиление великокняжеской охраны.

Судя по развитию событий, в этот момент обычная выдержка и лояльность изменили и Спиридовичу; впрочем, и Трепов был его коллегой, тоже пострадавшим ранее от общего начальства. Очевидно, Спиридович подлил масла в огонь, сообщив что также не получил денег на охрану Клейгельса; возможно, добавил что-то еще, подобающее случаю (Спиридович описал этот диалог, когда другого единственного участника и свидетеля – Трепова – уже не было в живых). Эффект превзошел все мыслимые ожидания.

Трепов ворвался в кабинет Лопухина, в присутствии находившихся там в этот момент Булыгина и вице-директора Департамента полиции Зуева выкрикнул в лицо Лопухину: «Убийца!» – и выскочил из кабинета. Весь Департамент был потрясен!

Спиридович, возможно не ожидавший, что свинья, подложенная им Лопухину, окажется столь крупной, поспешил распустить слух, что происшедшее объясняется исключительно невыдачей Лопухиным упомянутых денег на охрану великого князя. В Департаменте было известно, что денег не было, Трепова уже хорошо знали, и подобное объяснение удовлетворило всех. Однако, оно же и сыграло роковую роль, когда подводились итоги расследования происшедшего преступления. К тому же, скандал имел исключительно важное значение для Лопухина, показав его подчиненным, насколько же зависимым является его нынешнее положение: Трепов не принес публичных извинений, а Лопухин их не потребовал.

В правящих кругах гибель великого князя произвела заведомо большее впечатление, чем «Кровавое воскресенье». Лопухин был совершенно прав, утверждая: «Ответом на событие 9-го января 1905 г. и было не какая-либо уступка общественным требованиям, а учреждение должности петербургского генерал-губернатора и назначение на эту должность генерала Трепова. Тот страх, который привел Николая II к подписанию рескрипта на имя Булыгина о народном представительстве, был внушен ему совершившимся за две недели перед тем убийством великого князя Сергея Александровича. Оно знаменовало для Николая II близость опасности для него лично, оно и толкнуло его на попытку эту опасность предотвратить»[648].