Запрещенные друг другу (СИ) - Александер Арина

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Знала, на что шла. С самого начала готовилась к хлынувшим на голову помоям. Но одно дело знать, представлять всё в сонном режиме и совсем другое — чувствовать, проживать именно сейчас. Несопоставимые сравнения. Их невозможно прожить и отрепетировать заранее.

— Только не начинай, ага? Ещё на колени тут передо мной упади, — процедила язвительно Марина, исходя парами яда. — Смотреть противно. Не хотела она. А спать с чужим мужиком, видать, хотелось сильнее, раз переступила через меня. Да что там меня! Ты через семью свою переступила.

— Что тут за крик? — показалась в проеме калитки сначала Люда, а потом и хмуро-взирающий по сторонам Глеб. — Марин, совсем слетела с катушек, а если отец услышит? — шагнула к пошатывающейся дочери и тут же остановилась, подозрительно принюхиваясь к разившему от неё запаху перегара. — Ты что, пьяная, что ли?

— Да-а-а… И что? В угол поставишь? Так тут не меня надо наказывать, а вот эту тихушницу, — кивнула на побледневшую Юлю. — Да, Юль? Сама расскажешь, как оно, подмахивать на два фронта или мне поведать?

Глеб втянул с шумом воздух и шагнул к вздрогнувшей жене, вмиг оценив ситуацию. Обменялся с ней взглядом, и тут же развернулся лицом к девушке, нацепив на лицо невозмутимую маску.

— Для начала, успокойся! — сказал сухо, спрятав за спиной дрожащее тело жены. Закинув назад руку, нащупал её ледяные пальцы и с силой сжал их, давая тем самым понять, что готов поддержать.

— Мариночка, солнышко, пойдем в дом, — засуетилась вокруг дочери Люда, пребывая в недоумении. — Ты успокоишься, расскажешь нормально, что случилось. Давай не будем устраивать концерт на глазах у соседей.

Военбург пропустила мимо ушей причитания матери, впившись в Глеба цепким, сканирующим до мозга костей взглядом. Юля стояла ни живая, ни мертвая, боясь дальнейшего развития событий, и уже сама впилась в запястье Глеба цепкой хваткой, пытаясь удержаться на плаву губительной реальности.

— Боже… да ты… — вырвался у Маринки шокированный смешок, отчего у Юли стали подгибаться коленки. — Ты в курсе, да? Ты всё знаешь? — начала отступать на дорогу, кивая своим мыслям. — Ну конечно!! Вот я дура! Ты ведь с самого начала знал, — схватилась за горло, массируя пересохшую гортань, — ещё у бабушки на дне рождения, — прошептала изумленно, глядя Глебу прямо в глаза. — Ваш конфликт, он ведь не из-за работы был. Ты уже тогда… Господи… это так мерзко… — обхватила голову руками, пугая мать ещё больше. Она, в отличие от остальных, ничего не понимала и судорожно заламывала руки, ожидая хоть каких-то объяснений.

— Заткнись, — оборвал её истерику Глеб, напрягшись всем корпусом. — Тебя это не касается. Я со своей женой разобрался, — выплюнул презрительно, будучи не в восторге, что постыдная тайна его семьи вынеслась на всеобщее обозрение. — А ты… — дернул кадыком, продолжая прижимать к себе Юлю, — раз уж так мерзко, разберись для начала со своим «женихом», с которым у вас, как бы, намечается свадьба.

— Глеб, пожалуйста, — уткнулась Юля между его лопаток, едва не оседая на землю. Внутри всё сжалось от страха. Ещё чуть-чуть, и Марина бросит в неё атомную бомбу. И всё. Заденет всех без исключения. Лучше уйти пока не поздно. — Не надо, не связывайся с ней.

— Всё нормально, — прошептал он, слегка повернув к ней голову. — Узнала, так узнала, сейчас разберемся.

А вот этого ей совсем не хотелось. Какие разборки, когда он не знал самого главного. Всеобъемлющий ужас, подтачивающий её изнутри, вырвался наружу, вызвав неконтролируемый поток солёной влаги. Никогда ещё не чувствовала себя настолько гнилой и испачканной, как в эти долгие минуты ожидания приговора.

— Прошу тебя… — только и могла шептать, судорожно дыша в окаменевшую спину. Не перед Мариной сейчас корчилась, выла её душа, а перед тем, кто закрыв собой, спрятав от злостных нападок, продолжал упорно собирать с полу осколки разбившейся вазы.

— Разобрался? — сорвалась Марина на крик, заметив, с каким бетонным спокойствием вел с ней диалог Осинский. — Как ты разобрался? Да ты хоть знаешь, с кем она только что была, от кого бежала? Нет? Так догадайся!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Юля почувствовала, как сжимающие её пальцы, усилили натиск, впившись в тонкое запястье едва не до онемения и в ту же секунду её захлестнула такая паника, что если бы не крепкая хватка — сорвалась бы с места и бросилась наутёк. Куда-либо, лишь бы подальше от этого кошмара.

— Я своей жене доверяю, — прозвучало севшим голосом. Сейчас Глеба потряхивало не меньше её и Юля не могла даже представить, что ему придется испытать, если Марина продолжит в том же духе.

— Да ладно?! И что, даже в курсе их тайной переписки?

— Какая ещё переписка? Что вообще происходит? — вклинилась в разговор Люда, взволнованно рассматривая дочь.

— А то и происходит, мам, — уперла руки в бока Марина, устав ходить вокруг да около. Хватит. Пускай все знают! — Что твоя драгоценная сестрёнка спит с моим Валом, а Глеб, оказывается, всё знает и прикрывает их связь. Да, зятек? Прикрываешь ведь? Иначе хрен бы допустил. Что уставились? — накинулась на застывшую мать, перейдя на плач. — Не ожидали? А я всё знаю. Давно просекла. Сначала думала: бред, не может такого быть, а оно вон как… — утерла катившиеся по щекам слёзы тыльной стороной ладони, продолжая нанизывать Юлю на острые иглы. — Болтает с ним по телефону, переписывается. Вместо того, чтобы смотреть на меня, как на ничтожество, лучше бы проверили её сумку и увидели, что я не лгу.

Пока она говорила, Глеб повернулся к Юле и от его вспыхнувшего непередаваемой болью взгляда у неё внутри всё оборвалось, ухнуло вниз, разбившись на миллионы осколков. Заторможено сделала шаг назад, отступая к калитке и судорожно вжала в себя сумку, слыша сквозь толстый стой ваты, как племянница рушила её надежды на счастливый исход, рассказывая и про вчерашний конфликт в ванной, и сегодняшнюю встречу за стенами общежития.

— Вот так вот, Глебушка! — победоносно рассмеялась Военбург, вытирая слёзы. — А говоришь: «Я своей жене доверяю». Муфлон ты самый настоящий.

Глеб грубо выхватил у Юли сумку и рванув до конца молнию, вытряс её содержимое прямо себе под ноги. Среди упавшей в траву мелочевки мелькнул и подаренный Валом мобильный. Медленно присев, он поднял его и, покрутив в руках некоторое время, демонстративно спрятал в заднем кармане джинсов.

— Отдай! — рванула к нему Юля, пытаясь выхватить улику, но Глеб лишь жестко схватил её за локоть и оттолкнул прочь, остервенело играя желваками. Смотрел так, что по спине полился холодный пот, а громкая пульсация сердца отдавалась в голове давящими спазмами. Сейчас что не скажи, как не преподнеси свои чувства — всё воспримется в штыки и вызовет шквал неодобрения. Никто не станет её слушать и уж тем более понимать.

Господи, пускай это окажется жутким кошмаром. Она всё вынесет, всё преодолеет, лишь бы проснуться в прежней жизни.

— Иии… — прикрыла рот Люда, будучи в шоковом состоянии. Поняла, наконец, весь масштаб катастрофы и по правде говоря, пришла в неописуемый ужас. — Юль, мы ведь одна семья, а ты всё это время…

— А она всё это время смотрела тебе в глаза и нагло лгала, мам, — продолжила гнуть свое Марина и чтобы придать конфликту ещё большую драматичность, обхватила живот руками. — Только хрен ей, ясно? Я не дам разрушить свою жизнь какой-то там похотливой твари.

— Да как же так… Ребёнок ведь… И ты… как теперь всё будет? Что я отцу скажу?

— А то и скажешь, мол, моя сестра позарилась на счастье нашей дочери, трахалась на два лагеря, жрала со всеми хлеб сидя за одним столом и тупо всех на*бывала.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Невозможно передать словами, что Юля испытывала в тот момент. Этот спектр эмоций не смог бы выразить ни один толковый словарь. Как бы ни корила себя и не обвиняла, а то, что слышала в свой адрес, было не только болезненно, но ещё и несправедливо. И так стало тошно, что аж выть захотелось от жестокой несправедливости. Это она тварь? Она лживая сука?