Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы, 1884–1909 гг. - Ковальская Елена

22 мая. 18° — дивный день. В 9 ч. были на Яросл<авской> чугунке — цари, Минни, братья, Костя, Оля, Фреди[1021] — les enfants grecs (дети греков — фр.) — в Лавре[1022] дивная обедня — молебен — митрополит произнес чудную молитву пред тем, как Ники и Alix сами возложили пелену на мощи пр. Сергия — се fut touchant (это было трогательно — фр). Завтрак, осматривали ризницу, ездили в скит — к Черниговской Б<ожией> М<атери> — обедня. На чугунку — народу гибель. Зналось хорошо поговорить с Ники. С Олей простились — она домой уехала. Обедали Влад<имир> с женой, все наши. Муравьев по моей просьбе заезжал… Сильно изнемогаю — кроме того кашель…

23 мая.…В 2 ч. цари в Гор<одской> думе — дети гор<одских> школ пели кантату. Рукав<ишников>[1023] говорил приветствие — Ники прекрасно отвечал. Все кончилось около 3 ч. Меня, конечно, всюду рвут на части и главным образом la clique Woronzoff et les Michel — une bonne pature pour eux (клика Воронцова и Михайловичей — хорошая пища для них — фр.) Вее дела и доклады. В 7 ч. обед с царями у англ<ийского> посла. В 10 ч. большой бал в Кремле — очень удачный…

24 мая.… в 3 ч. к Горемыкину[1024] — интересный разговор — перебрали многое — правильные взгляды. В ½ 5 ч Муравьев рассказывал невероятные эпизоды; теперь рвут и мечут, чтоб меня ссорить с Воронцовым. В 7 ч. на обед исп<анского> посла Нахеро <нрзб.> — мы и приглашенные — оттуда к Сумароковым переодеться на концерт к кн<язю> Радолину — хорошо — цари. Сцена из Валенштейна[1025], играл Барнай[1026] знаменитый. В ½ 2 ч. дома.

(ГА РФ. Ф. 648. Оп. 1. Д. 32. Л. 74–76.)

Для расследования Ходынской катастрофы была назначена комиссия под председательством графа К. И. фон дер Палена[1027].

Все ждут решения государя…

Дневник вел. кн. Константина Константиновича

25 <мая>.…Граф Пален (бывший министр Юстиции) назначен председателем следственной комиссии для выявления причины катастрофы. Говорят, Сергей отстаивает здешнего полицмейстера Власовского, который не представлен к генеральскому чину; говорят, удалось убедить Сергея, что теперь не время награждать Власовского, но будто Сергей настаивает, чтобы Власовский не был уволен от должности. — Слышал от графа Палена, будто Сергей очень взволнован и хочет просить об увольнении, что было бы понятно немедленно после катастрофы, но не спустя неделю. Ничего не понимаю. Сергей сидел рядом со мной за обедом веселый и довольный.

(К.Р Дневники. Воспоминания. Стихи. Письма. М., 1998. С. 235–236.)

Воспоминания А. П. Извольского[1028]

Граф Пален… советовал императору строго наказать виновников, не считаясь с положением, занимаемым лицами, ответственными за происшедшее, и прежде всего великого князя Сергея, дядю императора и московского генерал-губернатора, в то время как другие, особенно Победоносцев и его друзья, указывали, что это может смутить умы и произведет дурное впечатление на принцев и иностранных представителей, собравшихся в Москве. Они говорили также, что публичное признание ошибки, совершенной членом императорской фамилии, равносильно умалению монархического принципа. Эти последние советы — увы — возымели большой успех, как это случалось и позже.

(Извольский А. П. Воспоминания. Мн., 2003. С. 199.)

Дневник вел. кн. Сергея Александровича

26 мая. Ильинское.…В ¼ 11 ч. поехали на парад на Ходынке — 50 т. войск. Объезд длился почти час — за сим удачное прохождение и пекло сильно. Тут я узнал о своем назначении Ком<андующим> войсками Моск<овского> округа — очень рад. Завтрак в Петр<овском> дв<орце> — оттуда прямо в Кремль к Минни — трогательный разговор с нею о вчерашнем событии — выказала много сердца; заехал к Артюру. Дома Муравьев — трогательное излияние чувств — оказал он услугу немалую, разговор с Ванновским. В 7 ч. обед в Кремле и отъезд сюда — проводили Минни и сами уехали — Ники, Alix, Пиц и мы — все в восторге быть здесь и дышать на свободе. Господи благодарю Тя и за горе, и за хорошие минуты этих всех дней. И душевно и телесно изнемогаю — сил больше нет — измучился вконец!

(ГА РФ. Ф. 648. Оп. 1. Д. 32. Л. 77.)

Дневник Николая II

26 мая. Слава Богу, последний день настал! Погода была идеальная и ужасно жаркая. В 11 ч. сел на лошадь, а Аликс в шарабан с Мисси и Ducky и мы поехали к войскам, которые стояли шагах в 300 от павильона против Петровского. Парад был во всех отношениях блестящий, и я был в восторге, что все войска показались такими молодцами перед иностранцами. Вернувшись в Петровское, сели завтракать, после чего простились со всеми чужими свитами. По дороге в Кремль встретили дочку, кот<орую> везли в Ильинское. Опять принимали чрезвычайные посольства для их откланивания. В 7 ч. был большой обед для Московских властей и представителей разных сословий.

Переодевшись, отправились на ст<анцию> и простились с Мама; она поехала в Гатчино, а мы тотчас же в обратную сторону по Моск<овско>-Брест<ской> ж<елезной> д<ороге> до ст. Одинцово, откуда в экипажах доехали до Ильинского. Радость неописанная попасть в это хорошее тихое место! А главное утешение знать, что все эти торжества и церемонии кончены!..

(Дневники Императора Николая II. М., 1991. С. 147–148.)

Дневник гр. С. Д. Шереметева

26 мая. Воскресенье.… В 8 ч<асов> проводы на Брестском вокзале…

Гос<ударь> был бледен и озабочен, но холоден и к провожающим как бы безучастен. Поезд тронулся — в Ильинское!.. Гробовое молчание сопровождало мрачный отъезд. Не раздалось ни единого крика ура. — Я не запомнил такого Царского отъезда из Москвы.

(РГАДА. Ф. 1287. Оп. 1. Д. 5042. Л. 13.)

Дневник вел. кн. Константина Константиновича

Воскресенье. 26 мая. Государь отбыл на две недели к Сергею в с. Ильинское, и коронационные празднества кончились. Но все светлое и радостное, все трогательное и умилительное, пережитое в эти три недели, омрачено и испорчено Ходынской катастрофой, и не столько катастрофой, — в ней сказалась воля Божия, — как отношением к ней ответственных лиц. Конечно, Сергей лично не виновен; но он сам причиной того, что на него сыплются обвинения. Съезди он на место происшествия, вместо того, чтобы встречать Государя на народном празднике; явись он на похороны погибших; заяви он Государю, что как Главное ответственное лицо не считает себя достойным оставаться генерал-губернатором; сам попроси он о назначении строжайшего следствия — и никто бы его не обвинил. Напротив, он завоевал бы общее сочувствие. Вместо всего этого, что же он делает? 18 числа, в день катастрофы, он условился с живущими у него в доме Преображенскими офицерами сняться группой у себя во дворе. Узнав о несчастии, офицеры разошлись, думая, что теперь не до фотографа. Сергей посылает за ними, и они снимаются. — Государь глубоко расстроенный, весь в слезах, не хочет ехать на французский бал, Ему вечером известно о 300 жертвах, тогда как утром адъютант Сергея Гадон знал за достоверное, что погибших никак не менее 400. И что же? Сам же Сергей, которому следовало бы сокрушаться не менее Государя, вместе с братьями уговаривает Государя остаться на балу. Наконец, когда Государь желает назначить чрезвычайное следствие, Сергей вместо того, чтобы обрадоваться, через Министра Внутр<енних> Дел доводит до сведения Государя, что подает просьбу об увольнении, если состоится рескрипт на имя Палена с назначением его председателем следственной комиссии. Словом, Сергей всю эту неделю действовал не так, как, по крайнему моему разумению, следовало бы, а как раз наоборот.