Работа с риском (сборник) - Андрей Кивинов

– Нет, на участок… Надо свидетеля одного найти.

Кажется, она расстроилась. Но это не мои проблемы. Я не собираюсь с ней под ручку гулять и алкоголь пить.

– А… Жаль… Паш… Если что случится, можно тебе позвонить?

– Звони, конечно…

Когда она уходила по аллее, я, как тогда в детстве, почувствовал вдруг необъяснимое тепло, забравшееся под футболку. У тепла нет цвета, но мне показалось, что оно было зеленым.

Возле нашего подъезда опять сидела на лавочке молодежь. Она каждый день здесь сидит. Пиво кушают, семечки лузгают и гогочут. По обыкновению жопы на спинке, ноги на сидении. Не знаю почему, но сегодня я притормозил.

– Слышь, орлы… Вы бы сели нормально.

– Да тут все так сидят, – с вызовом ответила крашеная малолетка.

– А вы сядьте нормально.

– А если не сядем? – храбро спросил юноша с наушниками в ушах и с банкой «Клинского» в руке. – Ты чё, мент?

– Мент, не мент… Слазь, говорю, чучело… Убью.

И я посмотрел на него взглядом человека, который рос без папы…

Глава 6

Недавно в Торонто был зафиксирован первый случай нападения белочек на человека. Это не шутка. Там очень много диких белок, это настоящая проблема. Они живут и размножаются в местных парках. На одном дереве можно насчитать до тридцати особей. И все хотят жрать. Белочки напали на девочку, решившую покормить их с рук. Орешков не хватило, и тогда голодные зверьки атаковали несчастного ребенка. Девочка доставлена в больницу. Власти Торонто в экстренном порядке принимают меры по отлову грызунов. Помимо белок, в здешних городах водятся еноты и скунсы. Енота, например, можно запросто увидеть в мусорном контейнере…

Почему-то именно о канадских белочках я думал, выкидывая из трактира пьяного хама, слишком громко обсуждавшего по мобильнику прозу Джеймса Джойса. Обсуждай у себя дома, сколько влезет, и не мешай нормальным людям слушать певицу Макsим и спорить о бюсте Анны Семенович.

Не подумайте, что я спятил. Про белочек я прочитал во вчерашнем «Коммерсанте», а все, что связано с Канадой, у меня теперь автоматически откладывается в мозгу и всплывает в самый неподходящий момент. А если они нападут на Голубеву? Она ведь, кажется, в Торонто. Представляю картинку. Голубева катается по траве, пытаясь скинуть с себя белочек, а они прыгают, прыгают, прыгают… Упс! Бедняжка. И стоило оставлять родину, чтобы пасть от зубов мелких канадских грызунов?

Выполнив служебный долг, возвращаюсь на рабочее место. Оно у меня за барной стойкой, между холодильником и барменшей Жанной. Там втиснута табуреточка, присев на которую, одинаково удобно наблюдать за обстановкой в зале и за высокохудожественными ногами Жанны. Лицом она далеко не шедевр зодчего, но привлекательна фигурой. (Иллюстрацию можно увидеть по адресу: http://www.hermitagemuseum. org/html_Ru/03/hm3_3_1f.html.) Думаю, там всё натуральное, без обмана. У нее диплом университета, кажется, философский факультет. Но продажа шавермы надежней.

Жанна принимает заказы, готовит коктейли, вытирает столы и рассчитывает гостей. Мы с ней общаемся мало – так, перекинемся цитатами из Вольтера или Горация и трудимся дальше…

Позавчера я нечаянно провел ладонью по ее левой ягодице. Жанна захлопала накладными ресницами и тихо, но жестко произнесла: «Это безнравственно, Павел». Шутка. Ничего не произнесла. Оно и понятно – я же нечаянно.

Каждый вечер Жанну встречает ухажер – застенчивый тип лет тридцати пяти на старинном «опеле». Это, конечно, не мое дело, но я бы не допустил, чтобы моя любимая женщина стояла за стойкой, наживая варикозное расширение вен и искривление позвоночника. Но у меня нет пока любимой женщины.

Да, забыл сказать, она, как и Веселова, помешена на стишках. Только собственного сочинения. Но их никто не печатает, и Жанна читает их мне. Когда нет гостей. Я не возражаю.

Как холодно, как мало света,

Пожухла яркая трава.

Печальным солнышком согрета,

И в том же духе. Чего их всех на поэзию и караоке тянет? Её бы в нашу колонию. Там замполит тоже стишки любил, а сочинять не умел. Нас заставлял. Не сочинишь – в карцер. А какие из нас поэты?

Ни строчки без кочки.

Где ж ты, Жанна, раньше была?

Третий член нашего коллектива – шеф-повар Людмила – орудует разделочными ножами на кухне. Внешность у нее не характерна для представителей этой мужественной профессии. Чем-то напоминает актрису Ренату Литвинову в трагических ролях. Какой у нее диплом, я не интересовался. Ассортимент ее блюд невелик, бессменное меню умещается на половинке тетрадного листа.

В трактире есть бесплатный туалет, чем заведение и привлекает основную массу посетителей. Как музыкальный фон – упомянутая певица Maкsим, страдающая из динамиков китайской магнитолы 1995 года выпуска. Я бы на месте хозяина нанял тапера с роялем или мексиканских марьячо в сомбреро с гитарами. И придумал бы трактиру хоть какое-то название. Например, «Самое лучшее кафе» или «Русский музей». Иначе «погремуху» заведению придумает бессердечный народ.

Интерьер – так же не к ночи упомянутый финский оргалит, пластиковые столики с бумажными скатерками и стулья. Микроволновка времен Наполеона. Заведение молодое и пока обходится без салфеток.

Из настенных украшений – цветная схема эвакуации при пожаре (красные и синие стрелочки указывают пути бегства) и ксерокопия лицензии на торговлю спиртным с фотографией Керима. Ксерокопия, наверное, восемнадцатая: вместо лица – три черных пятна. В районе глаз и рта. Но у нас же здесь не паспортный контроль на границе.

Вот и весь штат. Керим не пригласил даже уборщицу. Список моих обязанностей занимает трехтомник, поэтому не буду их перечислять целиком. Главная задача – порядок и фейс-контроль. Не пускать малолеток, антисемитов и лиц без костюмов, а также вовремя реагировать на проявления насилия и жестокости в зале и на антиправительственные лозунги. Ну и само собой – защита от внешней агрессии и атлантического блока НАТО.

Керим не уважает местные и федеральные власти, но в оппозицию не записывается. Сам он заглядывает в свое молодое предприятие каждые полчаса для контроля и дачи царских указов. Тружусь я, само собой, безо всякого оформления. Если сюда заявится какая-нибудь проверка, я должен твердо соврать, что чисто случайно заглянул в гости к дорогому другу Кериму.

В качестве оружия использую исключительно скотч. Очень удобно обездвижить буйное тело. Этому я научился еще на дискотеке. Формально ко мне не придраться: скотч – не наручники, а держит не хуже.

Контингент трактира довольно скуден. Местная богема – бродячие режиссеры, философы, поэты, искусствоведы-критики. Все, в основном, с рынка. Сидят, пьют, дискутируют… Вечерами, в час пик, наблюдается наплыв гостей, идущих с электрички.

На третий день работы я уже знал в лицо и по именам некоторых завсегдатаев. В долг «до завтра» не даю принципиально. Бездомных животных и попрошаек не прикармливаю – если вы не забыли, я не очень положительный персонаж.

Мой рабочий день начинается с открытием, то есть в одиннадцать утра, и заканчивается с уходом последнего клиента, то есть никогда, хотя формально трактир закрывается в десять. Нас, специалистов-администраторов, двое. Сменщик – кавказец с корейской фамилией Ли – коротышка, умеющий летать по залу и метать кухонные кинжалы. Два дня его смена, два – моя. После размеренного образа жизни подобный график кажется мне бесчеловечным, и только ноги Жанны не дают мне махнуть на него рукой. Ну, еще небольшое денежное содержание и халявный хавчик от шеф-повара Людмилы. Днем на пару часов удается протянуть ноги в продуктовой кладовой на специально купленной раскладушке, положив под голову свернутый форменный розовый пиджак от «Armani».

Увы, наши с Герой культурно-оздоровительные мероприятия пока пришлось приостановить. Узнав об этом, он едва не лишился чувств.

– Ты чё… Ты чё, Павлуха, натворил?! Ты – благородный пацан, уважаемый бродяга – пошел в халдеи?! Да еще к кому?! К гургену [41] позорному?! Ты же накосячил, нашу движуху реально предал! Да тебе теперь из тусовки никто клешни не подаст!.. А что Тихоня скажет? Думаю, ничего хорошего. Что ж ты наделал, Павло? Как ты мог?!.

И еще на четверть часа в таком же духе. Я не оправдывался – вина налицо. И не искал смягчающих обстоятельств. Низко склонил голову и прошептал: «Прости меня, Герман, если сможешь. Я ведь еще на курсы английского записаться хочу».

– Я уверен, Павел, что это по глупости, по безотчетному порыву. Что ты одумаешься и возьмешься за мозг. Только одумывайся побыстрее. Долго ждать мы не можем и будем вынуждены принять меры.

Какие меры, он не сказал, но по интонации я понял, что жесткие. Если не жестокие. И опять у меня не хватило духу признаться, что, оказавшись здесь, в сраной забегаловке, я вдруг почувствовал себя гораздо уютней, чем у стойки в «Эрмитаже» или на диване в комнате. Что хоть кто-то нуждается в моих умственных и физических достоинствах. Я виновато кивнул и вернулся на табуретку.