Клан Пещерного Медведя - Джин Мари Ауэл

– Почему ты так уверена? – настаивал старый шаман.

Женщина подняла на него глаза, полные испуга и тревоги.

– Эйла прячется, – нехотя призналась она.

– Прячется? От кого ей прятаться?

– От всех. От Брана, от тебя, от меня, от всего клана.

Креб окончательно растерялся. Загадочные, полные недомолвок ответы Изы лишь сильнее сбивали его с толку.

– Иза, прошу, не темни. Зачем Эйла прячется? Прячется от всех и даже от тебя? Сейчас ей не выжить в одиночку.

– Она хочет сохранить жизнь ребенку, Креб. – Руки Изы поспешно жестикулировали, а глаза умоляли о снисхождении. – Я сказала ей, что матери следует избавиться от увечного ребенка. Но ты знаешь, как она хотела его, как мечтала о нем. И она решила уйти из клана и скрываться до тех пор, пока для ее сына не наступит День Обретения Имени. Тогда Брану придется оставить мальчика в живых.

Взгляд Креба посуровел. Он сразу понял, что Иза была соучастницей преступления Эйлы.

– Да, Иза, ты права. Бран оставит ее сына в живых. У него не будет другого выхода. А потом он предаст Эйлу смертельному проклятию за дерзкое попрание законов клана. И на этот раз проклятие будет вечным. Тебе известно, что происходит с мужчиной, которого женщина вынуждает поступить против воли? Он теряет себя. Бран не должен этого допустить. Иначе он утратит уважение охотников. Но даже если он проклянет Эйлу, он не поправит дело. Этим летом состоится Великое Сходбище. Как явится туда Бран, вождь, потерявший себя? Из-за Эйлы весь наш клан будет опозорен. Как она решилась на такое?

– Это все из-за истории, которую рассказывала Аба. О матери, подвесившей увечного сына на дерево, – ответила потрясенная Иза. Рассудок несчастной женщины помутился от раскаяния. Почему же раньше она не подумала о страшных последствиях своевольного поступка Эйлы, корила она себя.

– Старушечьи сказки! – сердито отмахнулся Креб. – Аба сдуру забивает головы молодым всякой ерундой, а те рады слушать.

– Она решилась уйти не только из-за Абы, Креб. Из-за тебя тоже.

– Я-то тут при чем? Разве я рассказывал ей глупые сказки?

– Нет. Но ты родился увечным. Тебя оставили в живых. И теперь ты великий Мог-ур.

Слова Изы заставили вздрогнуть хромого, кривобокого шамана. Он знал, что ему сохранили жизнь благодаря цепи счастливых совпадений. Да, ему, великому священному мужу, сопутствовала удача. Мать его всегда говорила: то, что его оставили в живых, – это настоящее чудо. Значит, Эйла хочет, чтобы подобное чудо повторилось и для ее сына. Но ей никогда не заставить Брана поступить по ее указке. Право вождя – выбирать, право вождя – решать. И никто не смеет посягать на это право.

– А ты, как ты могла, Иза? Почему ты ее не остановила?

– Я умоляла ее одуматься. Говорила: если она не в состоянии избавиться от ребенка, это сделаю я. Но она точно обезумела. Не хотела меня и близко подпустить. О Креб, она так страдала, чтобы произвести этого мальчика на свет.

– И все же ты позволила ей уйти. Ты надеялась, что все выйдет так, как она замыслила. Почему ты ничего не сказала мне или Брану?

Иза горестно затрясла головой. «Креб прав, – твердила она про себя, – мне следовало все открыть ему. А теперь они погибнут оба, Эйла и ее сын».

– Тебе известно, где она скрывается, Иза? – с каменным лицом осведомился Креб.

– Нет. Она говорила о какой-то маленькой пещере, – с замиранием сердца ответила женщина.

Старый шаман резко повернулся и заковылял к очагу вождя.

Эйлу разбудил пронзительный крик ребенка. Вокруг было темно. В пещере давно уже не разводили огонь, и воздух там пропитался холодом и сыростью. Эйла вышла помочиться и поморщилась, когда горячая струя обожгла ее изрезанную плоть. Вернувшись, она порылась в корзинке, на ощупь нашла чистый кусок кожи для себя и мягкую шкурку для ребенка. Потом она попила воды, закутала сына в свою накидку, легла, дала ему грудь и снова забылась. Когда она очнулась, на стенах пещеры играли блики солнечного света, проникавшего сквозь переплетения ветвей. Она покормила ребенка и поела сама.

Еда и отдых прибавили Эйле бодрости. Она села, прижав к себе сына, и стала обдумывать, как жить дальше. «Прежде всего надо набрать хвороста, – решала она. – И еды у меня немного. Как раз сейчас появился свежий клевер, хорошо бы найти его. Да и вика наверняка пустила побеги. По деревьям в эту пору бежит сок, и кора у них сладкая, особенно у кленов. Нет, клены так высоко в горах не растут. Но здесь есть березы и пихты. И еще лопухи, мать-и-мачеха, одуванчики и папоротники – все это годится в пищу. К тому же со мной праща, а здесь водятся кролики, бобры и земляные белки». В эти мгновения предстоящая жизнь в уединенной пещере не слишком пугала Эйлу: сейчас тепло и у нее есть с собой все необходимое. Но стоило ей встать, снова хлынула кровь и голова у нее предательски закружилась. Взглянув на свои ноги, она обнаружила, что кровь запеклась на них толстой коркой, а обувь и одежда сплошь покрыты темными пятнами. Только тут она осознала, что оказалась в отчаянном положении.

Когда головокружение прошло, Эйла собралась к ручью, чтобы смыть кровь. К тому же необходимо было набрать хворосту. Но она не знала, что делать с уснувшим ребенком: оставить его в пещере или взять с собой? Женщины клана никогда не покидали маленьких детей без присмотра. Если не мать, то какая-нибудь другая женщина непременно находилась поблизости. Эйла боялась за сына. Но куда она денет его, когда будет мыться? И без него она сможет принести больше хвороста и воды.

Она выглянула сквозь переплетения орешника, удостоверилась, что поблизости никого нет, раздвинула ветви и выбралась наружу. Земля была влажной, а поблизости от ручья превратилась в жидкую грязь. В тенистых уголках все еще виднелись островки снега. Дрожа от свежего восточного ветра, который принес с собой дождевые тучи, Эйла разделась и вошла в ледяную воду. Она смыла с себя кровь, выполоскала одежду и окровавленные полоски кожи. Мокрый мех почти не давал тепла, и, вновь закутавшись в свою накидку, она никак не могла согреться.

В лесу, со всех сторон окружавшем горный луг, Эйла наломала сухих веток. Колени у нее подгибались, в глазах темнело, и она хваталась за стволы, чтобы устоять на ногах. Виски ломило, она постоянно сглатывала ком тошноты. Теперь она поняла: нечего было и тешить себя мыслями об охоте и сборе трав. Изнурительная беременность,