Бабель (ЛП) - Куанг Ребекка
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И на мгновение показалось, что убежать действительно так просто. Вся площадь замка выглядела пустынной; все дозорные были заняты пламенем, а высокие каменные стены отбрасывали множество теней, в которых можно было спрятаться.
Только одна фигура стояла между ними и воротами.
«Explōdere.» Стерлинг Джонс бросился к ним. Его волосы были опалены, его княжеское лицо было исцарапано и окровавлено. «Умно. Не думал, что у тебя хватит латыни, чтобы это провернуть».
Гриффин протянул руку перед Робином и Викторией, словно защищая их от набегающего зверя. «Привет, Стерлинг.»
«Я вижу, ты достиг новых высот разрушения». Стерлинг неопределенным жестом указал на замок. В тусклом свете ламп, с кровью на бледных волосах и бело-серой пылью на пальто, он выглядел совершенно ненормальным. «Тебе недостаточно было убить Иви?»
«Иви выбрала свою судьбу», — прорычал Гриффин.
Смелые слова убийцы.
«Я убийца? После Бирмы?
«Она была безоружна...»
«Она знала, что она натворила. Как и ты.
Здесь была история, Робин видел. Что-то помимо принадлежности к одной когорте. Гриффин и Стерлинг говорили с интимностью старых друзей, запутавшихся в каком-то сложном клубке любви и ненависти, в который он не был посвящен, — что-то, что копилось в течение многих лет. Он не знал их истории, но было очевидно, что Гриффин и Стерлинг давно предвкушали это противостояние.
Стерлинг поднял пистолет. «Я бы поднял ваши руки сейчас».
«Три мишени», — сказал Гриффин. «Один пистолет. В кого ты целишься, Стерлинг?
Стерлинг должен был понять, что он в меньшинстве. Казалось, его это не волновало. «О, я думаю, ты знаешь.»
Все закончилось так быстро, что Робин едва успел осознать происходящее. Гриффин выхватил револьвер. Стерлинг направил свой пистолет в грудь Гриффина. Должно быть, они нажали на спусковые крючки одновременно, потому что шум, расколовший ночь, прозвучал как один выстрел. Они оба рухнули одновременно.
Закричала Виктория. Робин упал на колени, потянул за пальто Гриффина, судорожно похлопывая его по груди, пока не обнаружил мокрое, растущее пятно крови над левым плечом. Раны на плече не были смертельными, не так ли? Робин попытался вспомнить то немногое, что он почерпнул из приключенческих историй — можно истечь кровью до смерти, но не в том случае, если вовремя подоспеет помощь, если кто-то остановит кровотечение достаточно долго, чтобы перевязать рану, или наложить швы, или что там делают врачи, чтобы вылечить пулю в плече...
«Карман,» Гриффин вздохнул. «Передний карман...»
Робин порылся в переднем кармане и вытащил тонкий серебряный брусок.
Попробуй это — я написал, не знаю, получится ли...
Робин прочитал брусок, затем прижал его к плечу брата. «Ксю», — прошептал он. «Исцели».
修. Исправить. Не просто исцелить, а починить, залатать повреждения; устранить рану грубым, механическим исправлением. Искажение было тонким, но оно было, оно могло работать. И что-то происходило — он чувствовал это под своей рукой, сцепление разорванной плоти, треск срастающейся кости. Но кровь не останавливалась; она лилась по его рукам, покрывая бар, покрывая серебро. Что-то было не так — плоть двигалась, но не срасталась; пуля мешала, и она была слишком глубоко, чтобы он мог ее вытащить. «Нет», — умолял Робин. «Нет, пожалуйста...» Не снова, не трижды, сколько раз он был обречен склоняться над умирающим телом, наблюдая, как жизнь ускользает, не в силах вырвать ее обратно?
Гриффин извивался под ним, лицо исказилось от боли. «Остановись», — умолял он. Остановись, просто дай ему...
Кто-то идет, — сказала Виктория.
Робин почувствовал себя парализованным. Гриффин...
Иди. Лицо Гриффина стало бумажно-белым, почти зеленым. χλωρός, тупо подумал Робин; это было единственное, что мог обработать его разум, воспоминание о легкомысленном споре о переводе цвета. Он вспомнил в деталях, как профессор Крафт спрашивал, почему они продолжают переводить χλωρός как «зеленый», когда Гомер также применял это слово к свежим веткам, к меду, к бледным от испуга лицам. Значит, бард был просто слеп? Нет. Возможно, предположил профессор Крафт, это был просто цвет свежей природы, зеленеющей жизни — но это не может быть верным, поскольку тошнотворная зелень тела Грифона была ничем иным, как началом смерти.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})«Я пытаюсь...»
«Нет, Робин, послушай». Гриффин корчился от боли; Робин крепко держал его, не в силах сделать что-либо еще. «Это больше, чем ты думаешь. Гермес — безопасная комната, Виктория знает где, она знает, что делать — и в моем ранце, wúxíng, там...
«Они идут», — сказала Виктория. Робин, констебли, они увидят нас...
Гриффин оттолкнул его. Уходи, беги...
«Нет.» Робин просунул руки под торс Гриффина. Но Гриффин был таким тяжелым, а его собственные руки такими слабыми. Кровь пролилась на его руки. Запах ее был соленым; зрение помутилось. Он попытался подтянуть брата к себе. Они шарахнулись в сторону.
Гриффин застонал. «Стой...»
Робин. Виктори схватила его за руку. Пожалуйста, мы должны спрятаться...
Робин потянулся к ранцу, копался в нем, пока не почувствовал холодный ожог серебра. «Wúxíng,» прошептал он. «Невидимый».
Робин и Виктория замерцали, затем исчезли, как раз когда по площади бежали трое констеблей.
«Господи», — сказал кто-то. «Это Стерлинг Джонс».
«Мертв?»
«Он не двигается.»
«Этот еще жив». Кто-то склонился над телом Гриффина. Шелест ткани — пистолет наготове. Резкий, удивленный смех; полушепот: «Не надо... он...
Щелчок курка.
Робин почти закричал, но Виктория зажала ему рот рукой.
Выстрел прогремел, как из пушки. Гриффин забился в конвульсиях и затих. Робин закричал, но не было ни звука в его муках, ни формы в его боли; он был бесплотен, безголос, и хотя он страдал от такого сокрушительного горя, которое требовало криков, ударов, разрыва мира — а если не мира, то его самого — он не мог двигаться; пока площадь не очистилась, он мог только ждать и смотреть.
Когда стражники наконец ушли, тело Гриффина стало жутко белым. Его глаза были открыты и остекленели. Робин прижал пальцы к его шее, ища пульс и зная, что не найдет его: выстрел был таким прямым, с такого короткого расстояния.
Виктори стояла над ним. «Он...»
«Да.»
Тогда мы должны идти, — сказала она, обхватив пальцами его запястье. «Робин, мы не знаем, когда они вернутся».
Он встал. Какая ужасная картина, подумал он. Тела Гриффина и Стерлинга лежали рядом на земле, кровь запеклась под каждым из них и текла вместе под дождем. На этой площади завершилась какая-то история любви — какой-то порочный треугольник из желания, обиды, ревности и ненависти открылся смертью Иви и закрылся смертью Гриффина. Подробности были туманны и никогда не станут известны Робину в полном объеме;[12] все, что он знал с уверенностью, — это то, что Гриффин и Стерлинг не в первый раз пытались убить друг друга, только в первый раз одному из них это удалось. Но теперь все главные герои были мертвы, и круг замкнулся.
Пойдем, — снова потребовала Виктория. Робин, у нас мало времени».
Было так неловко оставлять их вот так. Робин хотел хотя бы оттащить тело брата, положить его где-нибудь в тихом и уединенном месте, закрыть глаза и сложить руки на груди. Но сейчас было время только на то, чтобы бежать, чтобы оставить сцену резни позади.
Глава двадцать пятая
И я один остался из всех, кто жил,
в этом узком, ужасном убеждении.
ТОМАС ЛОВЕЛЛ БЕДДОУС, «Шуточная книга смерти».Робин не помнил, как им удалось незаметно выбраться из Оксфордского замка. Со смертью Гриффина его рассудок помутился; он не мог принимать решения; он с трудом определял, где находится. Самое большее, что он мог делать, это ставить одну ногу перед другой, слепо следуя за Викторией, куда бы она их ни повела: в лес, через кусты и заросли, вниз по берегу реки, где они ждали, сгорбившись в грязи, пока мимо с лаем проносились собаки; затем вверх по извилистой дороге в центр города. Только когда они снова оказались среди знакомой обстановки, почти в тени Бабеля и библиотеки Рэдклиффа, он нашел в себе силы оценить, куда они идут.
