Честь и бесчестье нации - Владимир Бушин

И вот что характерно, в пятую годовщину расстрела Дома Советов корреспондент газеты "Настоящее время" Игорь Зыбин обратился ко многим еще оставшимся в живых авторам того образца изящной словесности с вопросом: что они думают о своем поступке теперь? За одних ответил так и не скопивший за сто лет своей жизни серого вещества Лев Разгон: "Я бы и сейчас с удовольствием (!) подписал письмо… Люди, которые стреляли по "Белому дому", были офицерами. Они выполняли свой долг, им было поручено, это была их работа". Нет, Мафусаил демократии, расстрел безоружных — это не работа, а убийство, и те офицеры выполняли не долг, а преступный приказ государственных преступников. А воинский устав и законодательство дают право такие приказы не выполнять. И потому напрасно надеетесь, что и в будущем при подобной ситуации офицеры поступят "согласно своему воинскому долгу", как вы этот долг понимаете. И потом, что ж вы проклинаете энкавэдэшников, которые расстреливали врагов Советской власти? Ведь они тоже выполняли приказ, и только.

В таком духе ответили и другие мастера художественного слова. Яков Костюковский: "Мое отношение к тем событиям практически (?) не изменилось… Действия президента были правильными…" Юрий Черниченко: "Ни о чем я не жалею. Этот путь пройден, но мы могли бы сделать много больше…" О, да! Могли.

Многие мастера-подписанты, как пишет газета, "под различными предлогами отказались отвечать": Григорий Бакланов, Татьяна Бек, Борис Васильев, Александр Гельман, Юрий Давыдов, Григорий Поженян. "Интересная история с Ахмадулиной, — пишет И. Зыбин. — Белла Ахатовна, я звонил вам девять дней, на десятый подошел к телефону ваш муж Борис Мессерер и сказал, что вы не интересуетесь политикой и ничего говорить не будете". "Ах, ах, мадам охладела к политике!"

Однако же кое-кто из этой публички хоть и стеснительно, но все-таки сожалеет о содеянном. Так, Римма Казакова сказала: "Чувствую, что это было, мягко выражаясь, непродуманное мероприятие. Тогда я была на стороне Ельцина… В итоге я поняла, что инакомыслящих надо убеждать, а не сражаться с ними. В какой-то момент расстрела "Белого дома" поняла, что все это неправильно… Тогда на месте Ельцина я всех бы из "Белого дома" выпустила…"

Что ж, хоть один голосок раскаяния, хоть негромкий, но все же прозвучал. Но ведь до сих пор мы не услышали ни единого слова сожаления ни от тех, кто вдохновлял на кровавую расправу и требовал ее, как те мастера художественного слова, как Новодворская и Немцов, ни от тех, кто руководил расправой, как Ельцин, Черномырдин и Грачев, ни от самих расстрелыциков, ни от тех, кто потом оправдывал расстрел, как Солженицын, Шумейко, Ковалев. И среди этих молчальников мы видим нашего "человека русской культуры", рвущегося в президенты.

Между прочим, странное дело: никто из опрошенных газетой "Настоящее время" не знает имен расстрелыциков. Разгон сказал: "Это справедливо, что их имена до сих пор не названы". Костюковский тоже не знает, но говорит в противоположность Разгону: "Считаю совершеннейшей несправедливостью, что до сих пор не названы те танкисты, которые защитили дмократию. Очень сожалею, что мы до сих пор не знаем имен подлинных героев тех дней, которые тогда спасли нас". Как же так? Герои, паля из танков по безоружным, спасли и демократию, и мерзавцев в придачу, а вы, небожители, даже не дали себе труда разыскать их имена, как, допустим, в свое время Сергей Смирнов разыскивал героев Брестской крепости. Черниченко еще и добавляет: "Если бы те офицеры-танкисты желали рекламы, они бы ее получили… Люди сами не хотят быть названными. Это не те вещи, за которые дают ордена…" Боже милосердный, они не знают даже того, что ордена дали и даже Золотую Звезду навесили Ерину, были и повышения в званиях, были и по 300 тысяч за каждый выстрел по Дому Советов…

А ведь имена-то этих героев-трехсоттысячников не надо искать в сейфах Министерства обороны или в архивах, они были объявлены в широкодоступных столичных газетах. В доказательство этого я могу привести мое стихотворение "Письмо", адресованное генерал-майору Б. Н. Полякову, командиру 4-й гвардейской танковой Кантемировской дивизии, расстрелявшей Дом Советов. Оно было напечатано не где-нибудь, а в "Правде", подписчиком которой Костюковский был лет сорок. Там есть такие строки:

… А довольны ли ими полученной мздойСослуживцы, что били по Дому Советов? —Офицеры Ермолин, Брулевич, Рудой.Или надо еще им накинуть за это?А повышен ли в звании Серебряков?Неужели остался в погонах майора?А какую награду схватил Петраков?А как вся остальная кровавая свора?А Евневич, Таманской гвардейской комдив,Навещает ли вас, боевого собрата?Вспоминаете ль с ним, по стакану хватив,Как в тот день вы громили народ Сталинграда?Говорят, горько запил майор Башмаков,Повредился умом подполковник Баканов.Или это лишь россказни для простаков,Совесть ищущих даже в душе истуканов?Благородный порыв… из-за Ла-Манша

А Коржаков рассказывает, что хотя Гриша божился ему, что не будет "поливать грязью" Ельцина, но буквально через день в интервью по телевидению проделал эту процедуру со смаком и сладострастием. "После этого, — пишет мемуарист, — как человеком чести он перестал для меня существовать". Подумать только! В глазах генерала КГБ Гриша был "человек чести". Не смейтесь, читатель, а вспомните, что, допустим, в глазах Ельцина луноликий Гайдар — самый умный человек Северного полушария, а сам Ельцин в глазах Лившица — великий государственный деятель, а банкрот Лившиц в глазах банкрота Сванидзе — незаменимая, самая драгоценная опора его "Зеркала" и т. д. Все это — явление одного ряда.

Действия и заявления Явлинского в последние дни внесли окончательную, летальную ясность в облик этого "человека чести". Как уже упоминалось, бывший человек чести (БЧЧ) участвовал в программе "Итоги". Там в интервале между бесчисленными бонапартистско-поприщинскими восклицаниями о своем величии и победоносности БЧЧ промурлыкал: "У нас все больше и больше нарастает беспокойство в отношении экономической коррупции, в отношении просто занятия постов…" Сейчас Алексей Кондулуков, телевизионный мальчик на побегушках у "демократии", делает большие глаза: "Почему же сразу на это заявление никто не обратил внимания? Да потому, во-первых, что оно прозвучало в ночном разговоре", когда все порядочные лица, устав от честных трудов, уже спят. Во-вторых, в нем не было ничего конкретного, и можно было только гадать, о каких "постах" сказал БЧЧ. Но если уже давно никому не охота ломать голову над дневными афоризмами Жириновского, то кто хоть на минуту задумается над ночными сентенциями Явлинского? Однако, судя по всему, это был пробный шар.

Историк наполеоновской эпохи А. Манфред пишет о событиях 18–19 брюмера 1799 года в Париже: "Странным образом, хотя, казалось, не было приложено заметных усилий, все шло точно, организованно, видимо, в полном соответствии с планом заговора". Так же было и здесь. На третий день после пробного шара, в великий день 28 октября, который должен стать его 18-м брюмера, на страницах лондонской газеты "Дейли телеграф" появилось интервью БЧЧ, в котором он обвинил в коррупции уже не кого-то безымянного, а конкретно только что начавшее работать правительство Примакова; там, дескать, посты продаются и покупаются, как петрушка на Центральном рынке. В этот же день лидер НДР А. Шохин так выразил свое понимание интервью: "Кто больше дал, тот и получил министерский портфель". И все поняли это так же.

Что было делать в ответ на тявканье из-за Ла-Манша? Можно было напомнить, с каким проворством и свирепостью "демократическая" публика всегда набрасывалась на соотечественника, когда тот, находясь за границей, позволял себе заметить, например, что наш Гарант Гарантыч иногда закладывает за воротник несколько больше, чем допустимо. Эта публичка негодовала: "Как он смеет поносить на чужбине нашего родного, единственного, Всенароднообожаемого! Что для него патриотизм? Что для него честь нашей любимой Родины?" Можно было спросить: "Почему ныне вы молчите, патриоты? Если за Одером или Рейном нельзя поносить родного президента, то почему за Ла-Маншем можно поносить родное правительство? Как мог решиться на это великий патриот Явлинский?"

Исходя из другой логики, можно было с невинным видом сказать: "А чего он тявкает? Его все знают как великого теоретика рынка. Вот и дошли его рыночные идеи до правительства: что хотим, то и продаем; сколько можем, столько и берем. Свобода, блин, свобода! А его друзья Попов, Гайдар, Лившиц давно убедили человечество, что никакого взяточничества и спекуляции не существует, это коммунистическая пропаганда, русская отсталость, а существует лишь коммерция".