Первопричина: Лагерь смерти - Артём Соболь
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Белка всхлипывая оседает на пол, целует банку, поднимается и уходит к Владу. Утыкается лицом ему в грудь и горько плачет. Так жалобно что даже у Горчакова слёзы на глазах наворачиваются.
— Мы отомстим, — обнимая Белку шепчет Влад. — Обязательно. А теперь… Херр Нойманн. Ну что же вы там стоите? Подползайте.
— Владислав, меня заставили. Я…
— Мариша, он твой…
Маришка тут же свирепеет. Двумя ударами укладывает Нойманна на пол, срывает с него одежду и поставив на четвереньки пробивает в бок. Пока он пытаясь отдышаться хватает ртом воздух, Мариша уходит к столу, берёт шипованную дубинку и улыбаясь возвращается. Пинает Нойманна в живот, укладывает лицом вниз, садится на него, поднимает дубинку…
Слышится треск разрываемого мяса. Вой Ноймана и…
— Нравится тварь? — двигая дубинку спрашивает Маришка и вместе с этим бьёт его в бок. — Ноавится?! Кричи громче падаль. Кричи! Что, тварь, больно. Я тебя наизнанку выверну.
Рука Маришки становится прозрачной, теряет форму и удлиняется. Проникает в рот Нойманна и тут… Закрываю глаза, видеть подобное не хочу. Закрыть уши не получается, даже зажав их ладонями, я слышу хрипы, хлюпанье, треск разрываемого мяса и хруст костей.
— Легко отделался, — шипит Маришка. — Сорвалась.
Открываю глаза и вижу что она на самом деле вывернула его. Причём даже в таком состоянии, Нойманн жив сердце бьётся, лёгкие питаются сжиматься. В глазу на изуродованной голове, видно безумие… Двоих врачей, которые пытались спрятаться... Одного держит в пузыре Роза и глядя как его раздувает улыбается. Второго хихикая медленно поджаривают близнецы...
— Собираем документы, — командует Влад. — Пора убираться.
Пока все потрошат столы и шкафы, закуриваю и смотрю на растерянного Горчакова. Который…
— Товарищ капитан.
— Нестерова, не надо. Я против таких поступков. Но… Ты не знаешь что творится в лагерях. Прости, но рассказывать я пока не в состоянии.
— Я не об этом. Как уходить будем? Нас теперь больше. С нами несколько сотен узников.
— Что-нибудь придумаем, — отвечает за него Влад. — О! Нихрена себе. Моё дело. Так я целый сержант. Мне на самом деле аж целых двадцать два. Сирота. Интересно откуда у Марты эти документы? Печати то советские. А тут на фото я посимпатичнее буду.
— За то я страхолюдина, — показывая свою папку морщится Роза. — Лысая, тощая как скелет. Фу…
— Интересные они существа, — вздыхает Горчаков.
Настолько интересные, что меня с новой силой тянет к Владу. Мне хочется поговорить с ним. Неважно о чём, просто…
Поговорить не получается, начинается спешка. Сборы и подготовка к отходу. Потому как в шахтах под лагерем бомба, которая через восемь часов превратится нас в пар.
В спешке собираются продукты, медикаменты, тёплая одежда для узников. Всё это выносится наружу. Влад толкает речь, о том что советы своих не бросают. Но тут… Освобождённые мгновенно делятся на три группы.
Две сотни искренне радуются. Готовы бежать к нашим, брать оружие и уничтожать немцев. Ещё две сотни, заявляют что Владу не верят. Триста человек сразу, спрашивают нахрена Влад полез к ним и всё разрушил. Мол жили себе спокойно, работали.
От этого Влад теряется и заикаясь отступает назад. Пытается объяснить ситуацию, просит успокоиться, зовёт всех с нами, но тут…
— Я с тобой, уродом, никуда не пойду, — выходит вперёд мужичок. — Ни с тобой, ни с твоими фашистскими подстилками.
— За языком следи, — угрожающе рычит Влад.
— А ты мне рот не затыкай. От тебя одни беды. Живём, работаем, а ты со своими проститутками всё портишь. Нас за это убивают. Тебе то хорошо, а нам как быть? Обратно вернуться? Так не для этого мы уходили.
— Вы для них мусор, — рычит Влад.
— А для советской власти нет? Союзу и так конец, Германия победит. Если уйдём, нас в другой лагерь загонят. А так… Увидят что мы нормальные и пожалеют.
— Серёга, — поворачивается к Лазареву Влад. — Сколько у нас?
— Четыре часа, бежать пора. Чем дальше тем лучше. Как минимум километров за десять.
— Хорошо. Значит слушаем меня. Кто хочет домой, идите сюда. Остальные не моя проблема. Мы уйдём…
— Вот и иди. И шалав своих…
Договорить он не успевает, Влад создаёт в руке иглу и метает её в голову крикуна. Фыркает глядя на дёргающееся тело и повторят своё предложение. Соглашаются по прежнему две сотни. Немного мужчин, женщины и совсем дети. Есть вообще карапузы лет шести.
Для них подгоняем четыре грузовика, грузим всех их, туда же идут продукты, медикаменты и одеяла. Остальные заключённые, те кто остался, рассасываются по баракам или уходят под землю.
— Почему так?
— Не знаю, — разводит руками Горчаков. — Не знаю. Чем они руководствуются?
— Надеждой и страхом, — подлетает к нам Серафина. — Я не судья и судить права не имею. Но я вижу мысли людей. И вот у оставшихся. Они как виноваты, так и нет. Заводилами как всегда выступают предатели, доносчики, бандиты. И идиоты, которые существуют на правах грязи под ботинками, но думают что в Германии лучше. Что когда немцы победят, жизнь для них наладится. Остальные, тупое и легковерное стадо дрожащих от страха малодушных тварей. Можете мне не верить, но то что они остались к лучшему.
— Как легко вы судите, Серафина Яровна, — качает головой Горчаков.
— Потому что могу. Я вижу мысли, планы на будущее, воспоминания о прошлом. Человек для меня как открытая книга.
— И мы?
— То что вы живы, — улыбается Преображенская. — Говорит о том, что вы понравились Владу. Глава нашей долбанутой семьи, после того как я передала ему всё о вас, решил что вы умные и адекватные. Именно поэтому, вы сейчас здесь, а не в виде трупов там. Вам всё понятно?
— Обмануть вас нереально?
— А-ха-ха! Ну
