Луна, луна, скройся! (СИ) - Лилит Михайловна Мазикина

Что же мы имеем?

Я задумчиво выкладываю пуговицы на одеяло.

Красивая золочёная пуговица с крошечными красными стёклышками, имитирующими рубиновую россыпь: я. Нахожусь в Польской Республике, и более ничего неизвестно.

Лакированная чёрная: Марчин Казимеж Твардовский-Бялыляс. Мой странный родственник, который искал не меня и спас, видимо, случайно. Вопрос — кого же тогда он думал спасти?

Серебряная с зелёной каймой: Люция. Находится в руках фанатиков и скоро будет ими принесена в жертву. Вопрос — как, кому и зачем?

Маленькая, из перламутра: «Ядзибаба». Какого она пола?

Шоколадно-коричневая с золотой герцогской короной: Ловаш. Её я просто, вздохнув, глажу пальцем. Какие уж тут вопросы.

Немного посозерцав расклад, я качаю головой. Неверные вопросы, вот что это такое. Я спросила себя о том, что мне интересно. А надо о том… о чём надо. Я принимаюсь передвигать пуговицы.

Я. Нахожусь в незнакомом замке под строгим, судя по всему, приглядом. Как мне выбраться?

Твардовский-Бялыляс. Мужчина, который сказал, что мы с ним родственники. Держит меня взаперти. Что ему от меня надо? (И просто любопытства ради: чего ради он на самом деле напал на наших с Люцией конвоиров? А может, эти два вопроса как раз связаны?)

Люция. Как мне её найти?

«Ядзибаба». К ежам лесным, она не имеет никакого значения.

Ловаш. Как с ним связаться?

Подумав, я меняю пуговицы — а значит, и вопросы — местами. Сначала разобраться с Марчином. Потом выбраться. Найти Люцию. Принести её голову Ловашу… образно выражаясь. Хотя он, как шестисотлетний феодал, и от вполне конкретной головы наверняка не откажется.

В дверной скважине завозился, затрещал ключ, и я быстро прикрываю свой «пасьянс» подушкой. Сама не знаю, почему, но мне не хочется, чтобы кто-то видел его. Как будто по нему можно узнать мои мысли.

В комнату входит Бялыляс. При взгляде на меня его лицо становится болезненным, и он, пробормотав просьбу одеться, тут же выскакивает обратно за дверь. Можно подумать, сорочка на мне — целлофановая. Быстро убрав пуговицы, я влезаю в корсет — ох, хорошо, что он мягкий! — и платье.

— Эй, Марчин! Входи! — кричу я, обращаясь к потолку. Не знаю, почему, но когда зовёшь кого-нибудь, кого не видишь, обязательно хочется поднять лицо.

Твардовский-Бялыляс не заставляет себя упрашивать и снова заходит.

— Добрый день, прекрасная кузина.

— Добрый день, любезный кузен. Что, пришло время обеда?

Марчин качает головой:

— Нет. Я хотел поговорить с тобой, помнишь? Может быть, спустимся в библиотеку? Там есть кресла.

Мне это неприятно напоминает предложение сесть перед тем, как услышать дурную новость. Но я отгоняю непрошеную ассоциацию. Скорее всего, дело просто в том, что разговор будет долгим.

Мы спускаемся на этаж ниже. Подол моего роскошного платья метёт грязные ступени и Марчин, оглядываясь, страдальчески заламывает брови, хотя и молчит. Что же, не я виновата, что мне дали одежду, с которой я не умею обращаться. Как, скажите на милость, подхватывать юбки, когда их так много?

Библиотека выглядит не очень впечатляюще. Чем-то напоминает публичную, в которой я брала книги в босоногом детстве: потёртый ковёр на полу, старые деревянные стеллажи, заставленные ветхими книгами в картонных обложках и кожаных переплётах — мой взгляд сразу привлекает одна из них, стоящая на нижней полке ближайшего шкафа лицевой стороной к зрителю. По такой же мама в детстве читала мне сказки. Я узнаю и мальчика, похожего на девочку, и девочку, похожую на куклу, и лошадку, напоминающую мне о преображении Марчина в моём сне, и надпись: «Сказки Ядвиги Кропф».

Перед стеллажами, на небольшом пустом пространстве, стоит журнальный столик в стиле мятежных двадцатых (впрочем, почему в стиле? наверное, тогда же и изготовленный) и два низких кресла. Марчин дожидается, пока я опущусь в одно из них (что оказывается страшно неудобно), и только тогда занимает второе.

— Итак, пришла пора второстепенному персонажу объяснить героине логику происходящего и превратить «волшебный фонарь» в кино.

В голосе Бялыляса не слышно и тени насмешки, и всё-таки я вижу её, спрятанную в самых уголках бледных губ.

— Дело в том, дражайшая Лиля, что и я, и тот человек, который организовал ваше похищение, мы оба, как и ты, жрецы.

— Жрецы чего? Нет, минуточку… что значит «как и ты»? Я-то уж точно не жрица. Я просто…

— Хранительница смерти императора вампиров. А как ты ею стала?

— Ну, посторонних это не касается.

— Я не посторонний. Я такой же жрец, как и ты, только другой сущности. И поэтому сам могу сказать тебе, как всё произошло. Ты прошла через некий обряд, вроде… — взгляд Марчина скользит по книжным полкам. — Вроде омовения под серебряной ивой, или символического жертвоприношения, или троекратного прыжка через яму с предыдущей жрицей. В результате ты получила знак жреческого посвящения, который я вижу у тебя на шее, вступила в символический брак с правителем твоей страны и получила некоторые интересные свойства и способности.

Я открываю рот, да так и замираю, пытаясь выбрать, за какую тему схватиться раньше: «брака» с Ловашем или моих новых способностей. С минуту я издаю отрывистые невнятные звуки, потом вспоминаю способ, который мне подсказал для укрощения моего «синдрома Буриданова осла» Пеко, и выбираю третью тему:

— А где же тогда твой знак посвящения?

Бялыляс заламывает брови:

— Там, где я не могу его показать девушке из соображений приличия.

— Ой, — говорю я, чувствуя, что краснею от непроизвольной попытки представить, как такое может выглядеть.

— Нет, не там, — говорит Марчин и неожиданно густо для такого бледного создания заливается краской. — Я имел в виду… подмышку, на самом деле.

— Вообще, если побрить, то и девушкам можно показывать, — пытаюсь я сгладить возникшую неловкость. Как всегда в таких случаях, шутка выходит ещё более неловкой. Бялыляс поспешно встаёт с кресла:

— Одну минуточку, я пойду распоряжусь, чтобы нам подали чай.

Он выскакивает, оставляя меня наедине с интригующим вопросом: как может выглядеть жреческий знак подмышкой.

Вздохнув, я беру в руки «Сказки», чтобы скоротать ожидание. Картон обложки такой потёртый, что напоминает бархат. Открыв наугад, я читаю:

Давным-давно, в немецком городе Гаммельне…

Эту историю я помню. Выживший из ума богатый старик, ненавидевший детские крики, заплатил мешок золотых проходящему мимо города «крысиному богу» за то, чтобы тот вывел всех детей из города. «Бог» соблазнился и поздно вечером заиграл на своей костяной дудочке. Все дети в городе, маленькие и большие, ринулись к