Крах нацистской империи - Уильям Ширер

«Дикая и безжалостная охота за людьми, — писал он губернатору Франку, — которая ведется в городах и деревнях, на улицах, площадях, станциях, даже в церквах, ночью в жилищах, резко подорвала ощущение безопасности жителей. Каждый опасается быть схваченным полицией в любом месте днем и ночью, причем совсем неожиданно. Каждый опасается, что может быть отправлен на сборный пункт и никто из близких не узнает о случившемся с ним…»

Однако подобная вербовка подневольной рабочей силы была лишь первым шагом[181].

Условия их перевозки в Германию оставляли желать лучшего. Некий д-р Гуткелч описывает в своем докладе министерству Розенберга от 30 сентября 1942 года случай, когда поезд, набитый измученными восточными рабочими, встретился на разъезде около Брест-Литовска с другим поездом, переполненным «только что набранными» русскими рабочими, направлявшимися в Германию:

«Из-за трупов, скопившихся в поезде с возвращавшимися рабочими, могла произойти железнодорожная катастрофа… В этом поезде женщины рожали детей, которых выбрасывали из окон вагонов. Люди, больные туберкулезом и венерическими заболеваниями, помещались в общих вагонах. Умирающие лежали даже без соломенной подстилки, а одного мертвеца выбросили прямо на перрон. Аналогичная картина могла иметь место и на других поездах».

Это не обещало «восточным рабочим» ничего хорошего в третьем рейхе, однако в какой-то мере готовило к тем тяжким испытаниям, которые их ожидали. А ожидали их голод и побои, болезни и страдания от холода в нетопленых помещениях, лохмотья и в лучшем случае драная обувь. Ожидала изнурительная работа, когда продолжительность рабочего дня определялась лишь их способностью держаться на ногах.

Типичным местом их работы были гигантские предприятия Круппа по производству пушек, танков и боеприпасов. Крупп использовал труд бесчисленных рабов, включая русских военнопленных. Однажды во время войны для работы на заводах Круппа были доставлены 600 евреек из Бухенвальдского концлагеря, причем разместили их в разбомбленном трудовом лагере, откуда предварительно перевели в другое место итальянских военнопленных. Д-р Вильгельм Эйгер, «старший врач», обслуживавший контингент рабов у Круппа, в показаниях, данных на Нюрнбергском процессе, описывает, что он обнаружил там, принимая должность:

«После первого обхода я обнаружил, что эти женщины страдают от гнойных язв и других болезней. Я оказался первым врачом, которого им довелось увидеть по меньшей мере за две недели. Полностью отсутствовали медикаменты. У них не было обуви, и они ходили босиком. Единственной их одеждой были мешки с отверстиями для головы и рук. — Все они были острижены наголо. Лагерь был окружен колючей проволокой и тщательно охранялся часовыми из службы СС.

Запасы продовольствия в лагере были весьма скудными и самого низкого качества. Нельзя было войти в барак без того, чтобы не набраться блох. Из-за них у меня на руках и на всем теле появились нарывы…»

Д-р Эйгер описал ситуацию дирекции предприятий Круппа и даже личному врачу Густава Круппа фон Болена, владельца заводов, но все оказалось тщетно. Его доклады о трудовых лагерях Круппа не принесли никакого облегчения несчастным[182]. Он припомнил в своих свидетельских показаниях несколько таких докладов об условиях жизни в восьми лагерях, где содержались русские и польские рабочие: большая скученность, приводившая к вспышкам эпидемий, скудость питания, не позволявшая человеку выжить, нехватка воды, недостаточное число туалетов.

«Одежда восточных рабочих пришла в абсолютную негодность, ведь они работали и спали в том, в чем прибыли с Востока. Фактически никто из них не имел пальто, и в холодную или дождливую погоду они были вынуждены использовать одеяла. Из-за нехватки обуви многим рабочим приходилось работать босиком даже зимой…

Санитарные условия были ужасающими. На Крамерплац имелось всего десять детских туалетов, приходившихся на 1200 человек. Полы уборных сплошь были покрыты нечистотами. Более других страдали татары и киргизы. Они гибли как мухи от плохих условий проживания, низкого качества и недостаточного количества пищи, непосильной работы без отдыха.

Кроме того, эти рабочие страдали от сыпного тифа. Вши, переносчики болезней, наряду с массами мух, клопов и других паразитов превращали существование узников этих лагерей в сплошную пытку. Снабжение этих лагерей водой иногда прекращалось на срок от 8 до 14 дней».

В целом западные рабочие содержались лучше, чем восточные, на которых немцы смотрели как на отбросы. Но разница эта была относительной, как установил д-р Эйгер в одном из лагерей для рабочих в Эссене, на Ногерратштрассе, где проживали французские военнопленные:

«Его заключенные в течение почти полугода размещались в собачьих конурах, уборных и старых пекарнях. Собачьи конуры имели размеры: три фута в высоту, девять в длину и шесть в ширину. В каждой из них размещалось по пять человек. Пленные были вынуждены заползать внутрь конуры скорчившись… Воды в лагере не было».

Примерно 2,5 миллиона узников, в основном славяне и итальянцы, были направлены в сельское хозяйство Германии, и, хотя их жизнь с самого начала проходила в лучших условиях, чем у тех, кто трудился на заводах и фабриках, она была далека от человеческой. Захваченная директива «Об обращении с иностранными сельскохозяйственными рабочими польской национальности» дает отдаленное представление об их участи, и, хотя речь шла в ней о поляках (директива датирована 6 марта 1941 года, то есть еще до того, как появилась рабочая сила из России), она служила ориентиром для обращения с рабочей силой других национальностей.

«Сельскохозяйственные рабочие польской национальности отныне не имеют права предъявлять жалобы, посему никакие жалобы не будут приниматься ни одним официальным органом… Посещение церквей строго запрещается… Посещение театров, кинотеатров и других культурных учреждений строго запрещается… Половые сношения с женщинами и девушками строго воспрещаются…»

Если же они имели место с немецкими женщинами, то, согласно указу Гиммлера от 1942 года, это преступление каралось смертью[183].

Иностранным сельскохозяйственным рабочим запрещалось пользоваться «железными дорогами, автобусами и другими видами общественного транспорта». По-видимому, последнее было введено для того, чтобы не позволить им бежать с ферм, к которым они были прикреплены. Директива гласила:

«Произвольное изменение условий найма строго воспрещается. Сельскохозяйственные рабочие должны трудиться столько, сколько потребует предприниматель. Продолжительность рабочего дня не ограничивается. Каждый работодатель имеет право применять телесные наказания по отношению к своим рабочим… Если возможно, они должны быть выселены из жилых домов и размещены в конюшнях и т. п. Никакие угрызения совести не должны лимитировать такие действия».

Даже с женщинами из славянских стран, захваченными силой и доставленными в Германию для работы в качестве домашней прислуги, обращались как с рабами. Еще в 1942 году Гитлер отдал приказ Заукелю «набрать полмиллиона, чтобы облегчить труд немецких домашних хозяек». Условия труда прислуги в немецких семьях были определены комиссаром по подневольной рабочей силе.

«Никакие требования свободного времени недопустимы. Прислуга женского пола из восточных стран может выходить из дома только по хозяйственным нуждам. Ей запрещается посещать рестораны, кино, театры и подобные заведения. Запрещается также посещать церкви…»

Женщины, очевидно, были так же необходимы в нацистской системе использования подневольного труда, как и мужчины. Из примерно трех миллионов граждан России, угнанных на каторгу в Германию, более половины составляли женщины. Большинство из них были направлены на тяжелые сельскохозяйственные работы и на фабрики.

Порабощение миллионов мужчин и женщин из завоеванных стран и превращение их в подневольную рабочую силу для третьего рейха не было просто мерой военного времени. Из процитированных ранее заявлений Гитлера, Геринга, Гиммлера и других правителей рейха становится совершенно ясно, что, если бы нацистская Германия победила, «новый порядок» свелся бы к правлению немецкой расы господ в обширной империи рабов, простирающейся от Атлантики до Уральских гор. И участь восточных славян была бы, несомненно, наихудшей.

Как подчеркивал Гитлер в июле 1941 года, примерно через месяц после нападения на Советский Союз, планы его оккупации означали «окончательное решение». Год спустя, в разгар успешных военных действий в России, он наставлял своих соратников: