Повелитель гроз. Анакир. Белая змея - Танит Ли

За каждым столом люди повскакали на ноги. Они не считали вероломство слишком уж большим грехом. Они похватали со стола кинжалы и обеденные ножи. Наемники Слата закричали, поддерживая его; остальные принялись размахивать клинками направо и налево, охваченные страхом и гневом. В один миг завязалась драка. Кровь и вино лились рекой, факел, выбитый из подставки, поджег гобелен, которым была обита стена. Женщины принялись визжать.

Слат, рыча от ярости, выхватил кинжал, но Амнор увернулся и побежал — под арку за помостом, а оттуда в лабиринт коридоров и лестниц.

Пришелец в черном плаще, о котором все позабыли, начал пробираться по залу к арке, проходя между дерущимися, точно незрячий. Когда он был уже почти у помоста, на спину ему с диким воплем ярости прыгнул человек. Незнакомец сделал странный полуоборот, как будто покачнулся, и когда нападавший свалился с него, безжалостным и точным жестом перерезал ему горло. Больше за ним никто не побежал. Лишь Паньюма следила за ним глазами. Его тень упала на нее, забившуюся под стол. Она сделала магический знак, пытаясь защититься от него, но он уже ушел, молча, преследуя умирающего Хмара в темноте особняка.

Он без труда отыскал это место.

Незримый свет, неслышный звук, неощутимая нить под его пальцами — все это вело его. Коридор тускло освещали натыканные безо всякой системы факелы и слабый звездный свет, проникающий в окна.

В конце концов Ральднор добрался до глухой каменной стены и каких-то обломков на полу. Он понял, что пришел.

На земле, всхлипывая, лежал узкоглазый человек с унизанными кольцами пальцами. Он прекратил всхлипывать и сказал буднично:

— Значит, ты все-таки пришел.

Ральднор взглянул на него. Человек улыбнулся.

— Долго же я тебя ждал, сын Редона. Ты пришел за ней? За красноволосой женщиной?

— Да.

— Воздаяние, — пробормотал человек на полу. Ты замечаешь, столкнувшись с совершенной неизбежностью, я стал вполне здравомыслящим. Сюда нельзя войти. Механизм сломан. Я сам сделал это — в приступе ужаса. Но потом я услышал, что ты устроил в Корамвисе землетрясение. Возможно, ты сам сможешь открыть камень.

Ральднор опустился на колени у сломанных рычагов, внимательно оглядывая их. Капюшон соскользнул с его головы. Амнор впился в него взглядом. Он начал говорить что-то, касающееся Ашне’е, но внезапно его слова прервал грохот — Ральднор сбоку стукнул кулаком по механизму, потом еще раз, и камень, заржавело протестуя, начал раздвигаться.

— Так-так. У него еще и руки умелые.

Ральднор прошел мимо Амнора в темную, хоть глаз выколи, галерею склепа.

Царство смерти, в котором господствовал запах старых бальзамирующих масел. Погибшие воины и каменные шкатулки с костями. В дальнем конце комнаты, застывшие в безжизненных позах, стояли десять женщин. Их кожа превратилась в дерево, волосы — в проволоку. Осталось совсем немного до того, как их плоть начнет разъедать настоящая смерть.

Его руки коснулись их и тут же покинули их. Он подошел  к последней, одиннадцатой фигуре. Это была она. Ее кожа осталась такой же, какой он помнил ее, и волосы тоже, только теперь в них были вплетены камни, Змеиное Око Анакир.

В открытом склепе воцарилась еще более гробовая тишина.

У двери в бреду что-то лепетал Амнор.

Дворец сотряс глухой подземный взрыв. Внезапно завязавшаяся битва выбралась на улицы истерзанного городка, распространяя огонь и дым, затуманивающие восходящую луну.

Ее разум был тьмой, необитаемой бездной, остовом цитадели, обглоданным неподвижными ветрами времени. Но почему-то ее суть до сих пор сохранилась — последний призрак в этих развалинах, и далекий шепоток жизни, ее ребенок.

Астарис.

Он вошел в ее разум, призывая ее, но не получил никакого ответа.

Потом из небытия возник образ.

Он сформировался и затвердел — знакомое очертание, изменившееся перед новым ужасом.

Астарис стояла перед ним, ожидая; ветер развевал ее алые волосы. Красная луна, застианская луна светила ей в спину. Она подняла руки, и по ее телу побежали длинные трещины — чернильные линии на янтаре. В следующий миг она уже рассыпалась, превратившись в пылающий пепел, а потом дуновение ветра унесло этот пепел к луне.

Он уничтожал этот образ, но он снова и снова возникал из тьмы.

Он попытался заслонить его другими образами. Образами любви, страсти, образами ее желанного тела, образами своей тоски.

Сначала ее мозг заполняли лишь одушевленные им сущности. Потом, словно призраки, ее воспоминания поднялись откуда-то из глубин ее разума навстречу его воспоминаниям.

Ее разум наполнялся, медленно, по капле, словно чаша. Потом вернулись мечты, мысли, одиночество, и все это неудержимой волной, в тот миг, когда окончательно рухнули двери. Она сама вошла туда последней, замыкая вереницу силуэтов и фантазий. Ее внутреннее «я», точно жемчужина, или поднимающееся солнце, открывающее единственный глаз и разглядывающее его.

Ральднор?

В могильной тьме он ощутил, как физическая жизнь вернулась в ее тело. Она пошевелилась в его объятиях.

— Ты здесь? — спросила она вслух.

— Я здесь.

Где-то далеко над лесом забрезжил рассвет, просочившийся между поднимающимися к небу дымками. Он принес в эту черную галерею намек на цвет, через открытую дверь, поперек которой лежал человек.

Ральднор взял Астарис за руку. Они прошли по каменной комнате, переступили через мертвеца и пошли по пустому коридору.

В ту ночь большая часть дворца сгорела. Многие комнаты выгорели дотла. По улицам, повизгивая, бегали собаки. Солнце раскрасило все размытыми золотыми и рубиновыми пятнами.

Лишь один ребенок видел удалявшуюся повозку. Ему еще предстояло вспомнить это позже, через двадцать лет, когда под давлением различных побуждений он перешел через горы и принял желтые одеяния Дорфарианской Анакир.

Беловолосый мужчина и аловолосая женщина. Он решил, что они оба слепы, ибо ни один из них, казалось, не видел ничего вокруг, однако же, когда они одновременно посмотрели в сторону, друг на друга, он понял, несмотря на юный возраст и все пережитое в эту ночь, что каждый из них все-таки кое-что видел: другого.

Повзрослев, ребенок — тогда уже мужчина — обнаружил множество легенд, окружавших Ральднора и то, как он покинул этот мир. Повелительница Змей забрала его, или он ушел под землю, ибо боги не могут оставаться богами, они могут лишь превзойти самих себя или же в каком-нибудь инферно мифологии забыть о своей власти и погибнуть.

И таддрийский жрец рассказал о том, что он видел, ибо это затрагивало какую-то логическую струнку его души, полагавшую, что божественность необязательно должна идти рука об руку с гипотезами и легендами.