Антология восточно–христианской богословской мысли, Том I - Сбоник

Из сказанного, я полагаю, очевидно, что изначала все разумные начала были сотворены наилучшим образом, — и если бы они остались такими, как были созданы вначале, то были бы чужды всякого порока. Теперь они впадают в пороки по осознанному предпочтению. Следовательно, те, которые пребыли такими, какими были созданы изначала, обладают блаженством. Из бестелесных одни только ангелы изменились, и то не все они, а [лишь] некоторые из них, — те, которые, увлекшись к низменному, возымели склонность [стремление] к земному, отступив от общения с верховным и с Богом.

Итак, из того, что доказано, очевидно, что поскольку, яы по природе изменчивы, то и можения осознанного предпочтения у нас изменчивы. Однако, на том основании, что мы имеем изменчивые можения, никто не должен обвинять Бога в том, что мы порочны. Ведь пороки заключаются не в можениях, а в привычках, — а привычки приобретаются по осознанному предпочтению. Следовательно, мы становимся порочными по осознанному предпочтению, а не таковы по природе. То, что говорится, всякий мог бы лучше [точнее] уразуметь следующим образом.

Выше мы говорили, что можение есть то, через что мы можем делать все, что делаем. А всякое можение к осознанному предпочтениюодно и то же для противоположных [предпочтений]: ведь одно и то же можение — для того, чтобы лгать и говорить правду, и одно и то же можение для того, чтобы быть целомудренным и жить распутно. Но отнюдь не одна и та же привычка для противоположных [предпочтений], как, например, для того, чтобы распутствовать и быть целомудренным, или для того, чтобы лгать и говорить правду; но для противоположных [предпочтений существуют] противоположные привычки: так, быть целомудренным есть свойство добродетельной привычки, а распутствовать — порочной. Следовательно, пороки не от можений, а от привычек и осознанных предпочтений. Действительно, не можение производит то, что мы неумеренно живем или говорим неправду, но осознанное предпочтение. От нас ведь зависело, говорить правду, то есть не лгать. Итак, если порок не есть можение, но — привычка, то не Тот, Кто дал нам можение, есть виновник нашей порочности, а именно привычка, приобретаемая нами, через нас и по причине нас самих. Ведь посредством упражнения возможно приобрести [выработать] противоположную привычку, а не дурную [порочную].

А отличается можение от привычки тем, что все можения — природны [прирождены], а привычки приобретаются; также и тем, что можения не могут быть усвояемы с помощью научения, привычки же образуются через научение [усвоение] и обычай. Итак, если можение есть нечто природное и не может быть усвоено, а привычка приобретается и усваивается, то не природа служит причиной пороков, но дурное воспитание, вследствие которого приобретаются дурные привычки. Ведь показано, что всякая привычка приобретается нами. А что силы природны, это очевидно из того, что все имеют одни и те же силы, за исключением увечных. Наоборот же, что привычки не прирожденны, очевидно, из того, что не все имеют одни и те же привычки, но всякий — иные, а природное ведь одно и то же у всех.

Схолии (А. М. Шуфрин)

{1} Различение введено Аристотелем[1147], на которого опирается Немесин, и впервые в христианской мысли использовано Климентом Александрийским[1148]. Переводчик передает έκούσιον как «добровольный» или «произвольный», άκούσιον — как «непроизвольный» или «невольный», в зависимости от контекста. Отметим, что оба греч. слова никак не связаны со словами, имеющими отношение к «волению» как функции или к «воле» как способности души. О «воле» здесь можно говорить разве что в том смысле, в котором это слово в русском языке синонимично слову «свобода». Вопрос о еще какойто «свободе» так понимаемой воли, следовательно, стоять не может.

{2} πράξις. Поскольку речь пойдет об определении условий вменяемости, мы сочли возможным употребить этот активно используемый в языке права архаизм. Другой возможный вариант: «поступок».

У переводчика: «действие»; это слово мы оставляем для передачи термина ένέργεια (ср. схол. {4} ниже).

{3} Смысл подразумеваемого здесь различия между «действительно» невольным и тем, что таковым только «считается», может быть понят из следующей главы. «Считается», что выбирающие меньшее зло, чтобы избежать большего, действуют не свободно. Аристотель показывает, что говорить о несвободе в строгом смысле можно только если субъект претерпевает действие или сопротивляется (но никак не содействует) ему:

Принято считать, что деяния, совершаемые принужденно или по неведению, невольны, причем принужденным является деяние, начало которого находится вовне, а таково деяние, в котором действующее или претерпевающее лицо не является пособником, скажем если человека куда‑либо доставит морской ветер или люди, обладающие властью. Спорным является вопрос о том, невольны ilvh вольны деяния, которые совершаются из страха перед достаточно тяжкими бедами или ради чего‑либо нравственно прекрасного, например если тиран прикажет совершить какой-либо постыдный поступок, между тем как родители и дети человека находятся в его власти; и если совершить этот поступок, то они будут спасены, а если не совершить — погибнут. Нечто подобное происходит, когда во время бури выбрасывают [имущество] за борт. Ведь просто так по своей воле никто не выбросит [имущество] за борт, но для спасения самого себя и остальных так поступают все разумные люди. Деяния такого рода являются, стало быть, смешанными, но больше они походят на вольные: их предпочитают другим в то время, когда совершают, но цель деяния зависит от определенных условий. Так что деяние следует называть вольным и невольным в зависимости от того, когда оно совершается. В таком смешанном случае, совершая деяния, действуют вольно, ибо при таких поступках начало движения членов тела заключено в самом деятеле, а если начало в нем самом, то от него же зависит, совершать данный поступок или нет. Значит, такие деяния вольны, но они же, взятые безотносительно, вероятно, невольны, ибо никто, наверное, ничего подобного не выбрал бы самого по себе[1149].

{4} У Аристотеля ένέργεια — это деяние «совершенное» (τελεία), т. е. самоценное — в том смысле, что его цель (τέλος) необходимо содержится в самом процессе действия[1150]. У Немесия наоборот: деяние — частный случай действия (ένέργεια). Различие действия и претерпевания[1151] вводится Немесием выше, в главе 16:

Претерпевание[1152] есть движение[1153], производимое одним в другом. Действие есть движение энергичное[1154]. А энергичным называется то, что приводится в движение само собой. Таким образом, и гнев есть действие яростной [части], а претерпевание — двух частей души[1155] и, кроме того, всего нашего тела, когда бы оно ни доводилось принужденно до деяний гневом; ведь [при этом* движение в одном производится другим, что именно мы и назвали претерпеванием[1156].

{5} αίρεται; у переводчика: «вожделенны».

{1} βία; ν переводчика: «насилие».

{2} «Приведение в движение» —όρμή; у переводчика: «стремление».

{3} Ср. версии этих распространенных в античности аретологичесиких сюжетов, приведенные у Диогена Лаэртского, 9.27 и 9.59.

{4} κατά προαίρεσιν καί κατ’ έκλογήν; у переводчика: «по выбору и намерению».

{5} Немесий имеет в виду предание, почерпнутое им, вероятно, у св. Епифания Кипрского (Панарион 44/64.2: PG 41,1072А—В): поставленный перед выбором быть отданным на изнасилование эфиопу (ед. ч.) или поступиться своей верой, Ориген согласился, чтобы брошенный ему на ρνκν ладан упал с нее в огонь языческого жертвенника; осужденный за это исповедниками и изгнанный из Церкви, он не вынес позора и удалился из Александрии в Палестину. Эта версия противоречит свидетельствам более достоверных источников и поэтому никем из современных исследователей не принимается всерьез.

{6} τοις δόξασιν; у переводчика: «решениям».

{7} Объяснение феномена «слабой воли»: решение принимается, когда реальное значение для субъекта удовольствий, от которых он отказывается, и страданий, на которые он идет, нм недооценивается из‑за их временной (и, соответственно, психологической) удаленности — подобно тому как видимые объекты кажутся издали меньше своих действительных размеров.

{8} Так понимаемое подчинение страсти — т. е. в духе античной философской традиции, которой наследует Немесий, — будучи вольным, тем не менее детерминировано воспитанием и поэтому не является проявлением «свободы воли» в современном нам смысле. Уже Аристотель предвидел возражение, что такое детерминнрованное поведение неправомерно делать предметом порицания, и пытался ответить на него: