Дворянство. Том 2 (СИ) - Николаев Игорь Игоревич

— Прошу простить меня, ваша милость. Я осмелился поднять руку на особу благородной крови. Но вело меня только наилучшее побуждение. Стремление удержать от большой ошибки.

— Ошибки?!

Барон замер, все еще держа руку поднятой, сжав ладонь в кулак. Супруга глядела на него снизу вверх, отчаянно храбрясь и так же отчаянно труся. Раньян понял, что говорить надо еще быстрее, пока спесь и уязвленное самолюбие аристократа не привели к окончательной беде.

— У вас большая удача, — бретер поклонился еще ниже. — Под крышей вашего дома нашел приют шампьон Господа, Его поединщик на земле. Божья длань, которой Пантократор покарал убийц и лжецов. Его пребывание здесь принесет удачу вашей семье, отведет невзгоды и дурные помыслы дурных людей. А обидеть шампьона — к несчастью.

Лишь сказав это, бретер понял, что защита сомнительная, поскольку Теобальд намеревался побить супругу, а не Хель. И торопливо добавил:

— Бог видел поединок и направил руку праведного бойца. Его божественное око также видело и госпожу Дессоль. Ее милость, ваша прекрасная и добродетельная жена способствовала тому, чтобы Пантократор увидел и отметил семью Лекюйе-Аргрефф, мой господин. Не стоит отвергать Его дар и Его внимание…

Он умолк, решив, что конкретизировать дальше — это уже перебор, умному достаточно. Барон уставился на бретера, однако тот предусмотрительно глядел на остроносые сапоги дворянина. Затем Теобальд медленно опустил руку, злобно скользнул взглядом по тяжело дышащей Хель, которая так и не пришла в сознание, перевел мутные, злые глаза на супругу. Дессоль сочла за лучшее тут же поклониться со словами:

— Мой господин муж…

Теобальд молча снял перчатку с той руки, которой намеревался дать пощечину жене, швырнул ее на пол, будто мягкая выделанная кожа обжигала ему пальцы… и вышел, не оборачиваясь, в гробовом молчании. Когда поступь сапог затихла в коридорах дома, Раньян перевел дух и, наконец, приказал Виторе:

— Воды. Горячей. Побыстрее.

Дессоль всхлипнула, протирая мокрые глаза, компаньонка подала госпоже носовой платок, чтобы вытереть опухшее лицо.

— Что мне делать? — храбро, дрожащим голосом спросила баронесса. — Что я могу сделать?

— Пошлите слуг, — отозвался Раньян, разрывая рубашку Хель, чтобы осмотреть резаную рану на животе. — У нее должен быть деревянный сундучок с ремнями.

— Он под кроватью. В комнате, — едва слышно подсказала Витора. Дессоль звучно щелкнула пальцами, одна из служанок побежала, гремя по лестнице деревянными подошвами. Раньян тем временем осматривал Хель. Разрез на животе выглядел куда лучше, чем думал бретер, в утробу меч не проник. А вот порезы на боку явно были отягощены переломами ребер. Раньян посмотрел прямо в глаза баронессе.

— Вам лучше уйти.

— Я… — прошептала Дессоль, нервно сжимая колье на шее. Нить не выдержала, бусины раскатились, тихонько стуча по каменному полу.

— Уйдите, — энергично потребовал бретер. — Если не ради себя, то ради нее... и нас. Сейчас здесь будет много крови. И мяса.

Он не закончил, и так было ясно — в случае чего Теобальда уже ничто не сдержит от мести, вымещения долго подогреваемой злости.

— Мне будет хуже, если не знать, — выдавила Дессоль. — Если я стану гадать…

Раньян пару мгновений раздумывал над ее словами, затем кивнул, не тратя драгоценных минут на уговоры.

— Госпожа, — пискнула компаньонка, обозначив свое присутствие. — Он прав, вам стоит…

— Воды! — рявкнула баронесса с неожиданной для ее положения и кукольного личика энергией. — Ты слышала его? Все слышали?! Почему котел еще не кипит?!

Пока длился этот короткий, но экспрессивный диалог, явились новые действующие лица, то есть Гаваль и арбалетчица, запыхавшиеся, бледные. Менестрель, увидев диспозицию, побледнел еще больше и прислонился к косяку, чтобы не упасть. Гамилла же наоборот, повела себя как человек, сведущий в военном деле и азах врачевания. То есть быстро скинула мужскую куртку и начала засучивать рукава рубашки.

— Что делать? — практично спросила «госпожа стрел».

— Снимай с нее сапоги, — так же практично указал бретер. — Рана в ноге самая опасная. Потом ослабим жгут на бедре, но осторожно, чтобы кровотечение снова не открылось.

— А… э… мнеэ-э-э… — проблеял Гаваль.

— А ты стой там, — теперь приказ отдала уже Гамилла, трезво оценив фактическую полезность юноши.

Служанка принесла «вьетнамский сундучок» Хель. Раньян быстро откинул крышку, стал извлекать содержимое, раскладывая на столе, припоминая, что и как делала лекарка. Любые медицинские процедуры Хель начинала с тщательного мытья рук, а затем протирала их «мертвой водой» тройной перегонки, крепче водки. Бретер старательно повторил ее манипуляции над подставленным Виторой тазиком. Служанка, тем временем, помогала арбалетчице стаскивать с раненой высокие сапоги. Надо сказать, пока что купленная сельская девчонка действовала практичнее и деловитее всех домашних прислужников.

— Вода! — гаркнул бретер. — Да где, в конце концов, чертова вода?!

Гаваль, понимая свою ничтожность как хирурга, взял на себя вспомогательное обеспечение и неожиданно оказался в этом хорош. Выяснилось, он тоже внимательно следил за тем, как врачевала Хель, но юноша подмечал именно организационный момент. Его стараниями появился исходящий паром котел с кипятком, еще три кастрюли подогревались на угольной плите, сам же менестрель начал готовить горячий напиток из меда и цветочных лепестков.

— Больному надо много пить, — пояснил юноша. — Она так говорила. Если только кишки не проткнуты. И почки не отбиты.

— Не проткнуты, — успокоила Гамилла. — И не отбиты.

— А где Насильник? — между делом спросил Раньян, разрезая пояс, который успел пропитаться кровью. Вместе с арбалетчицей они стащили с Хель штаны, и бретер склонился над глубокой раной на левом бедре женщины. Раньян впервые увидел рыжеволосую полностью обнаженной и механически отметил, что упражнения фехтмейстеров сделали просто хорошее — идеальным. Несмотря на очень высокий для женщины рост и худощавое, скорее мальчишеское сложение, она могла бы позировать скульпторам и живописцам Старой Империи.

— Молится в Храме, — кратко сообщила Гамилла, придерживая пациентку. — Сказал, что толкаться плечами будет кому, а он обратится к Пантократору в суточном бдении. Так больше пользы.

— И не поспоришь. Помогло, — буркнул Раньян, смывая кровь с рук. Витора поливала, поджав губы и сохраняя на бледном лице выражение человека, разделывающего свинью — занятие неприятное, однако необходимое.

— Так… — пробормотал бретер, разглядывая содержимое сундучка. — Кровь остановили. Жгут сняли. Теперь промыть раны мыльным раствором. Проверить, не застряли ли осколки оружия. Затем полить «мертвой». И зашить.

— Ды-зын-фэг-цы-а, — медленно, по слогам выговорила арбалетчица загадочное слово, которым Хель называла обработку ран. Бретер молча кивнул, соглашаясь.

Он думал, что баронесса либо потеряет сознание, либо не выдержит и уйдет. Ошибся и в том, и в другом. Надо сказать, бретер несколько переосмыслил свое представление о попутчиках в затянувшемся приключении, особенно когда появился Марьядек с двумя объемистыми корзинами, которые пахли изысканными копченостями, вином, свежим хлебом. Но ценнее всего были доставленные в той же корзине горские компрессы из сушеных трав, которые очень хорошо вытягивали яд, рассасывали отеки и воспаления. Лучше действовали только декокты с Пустошей.

Раньян снова проклял собственную глупость и косность. Сейчас мысль приготовить все заранее, включая сундучок и лекарства, казалась очевидной, но бретер слишком привык биться лишь за себя, разучился заботиться о других. Он отчетливо понимал, что если все же Хель останется калекой или, не дай Параклет, умрет, в том будет его, Раньяна, личная вина, которую оправдать и простить нельзя.

— Маленькая армия, — пробормотал Гаваль, заливая травяную повязку теплой водой, готовя ее к использованию. — Маленькая, но уже не смешная.