МИР ПРИКЛЮЧЕНИЙ № 3. 1957 (Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов) - Николай Атаров

В тот же день Педро Хорхе Кортец посетил кафе «Гуинплен». Он давно здесь не был, но завсегдатаи кафе сразу узнали его. Это были «маршаны» — перекупщики картин, небогатые антиквары; художники — молодые и уже много лет «подающие надежды»; натурщицы; любители картин и редкостей. В кафе, как всегда, было шумно, но шум усилился, когда в дверях показалась массивная фигура Кортеца. Среди посетителей было немало тех, на ком мсье Кортец иногда неплохо зарабатывал, и тех, кто заработал (но не очень много) с его помощью. Послышались возгласы:

— Ого! Дон Педро собственной персоной!

— Великий конквистадор из Стамбула!

— Салют, мсье Кортец! Присаживайтесь…

Отвечая на приветствия и помахивая волосатой рукой, на пальцах которой сверкали камни перстней, мсье Кортец внимательно искал среди завсегдатаев кафе того, кто был ему нужен.

— Он кого-то ищет… — сказала маленькая натурщица с большим черепаховым гребнем в золотой копне волос.

— Да, и уж, наверно, не тебя, — ответил ей молодой весьма кудлатый художник со старинным жабо вместо воротничка и с большой пиратской серьгой в левом ухе.

— Кто-то сегодня заработает, — меланхолично произнес старый «маршан», провожая Кортеца кислым взглядом. — Это ловкач!..

К Кортецу подошел буфетчик, круглоголовый человек в белом переднике:

— Мсье Кортец, вы кого-то ищете?

— Да, мсье Птибо, — рассеянно ответил Кортец. — Мне нужен профессор Бибевуа.

— Он уединился. Что-то пишет в бильярдной.

— Мерси… — Кортец хотел пройти в бильярдную, но, словно вспомнив о чем-то, спросил: — Он должен вам, мсье Птибо?

Буфетчик развел руками:

— Как всегда, мсье Кортец.

— Много?

— Неделю уже не платит. Три тысячи франков. При нынешнем курсе это, конечно, не так уж много, но…

— О, да-да! Узнаю профессора! — Кортец похлопал буфетчика по плечу. — Не унывайте, мсье Птибо. Может быть, мне удастся это дело уладить.

Он прошел в соседнее помещение. Здесь стояла относительная тишина, слышно было лишь, как белые шары на зеленых лужайках бильярдных столов, сталкиваясь, стреляли, словно пистолеты в тире. Время от времени маркер торжественно возглашал:

— Карамболь, мсье Роже! Тридцать два!

— Карамболь, мсье Капо! Шестнадцать!

— Удар не засчитан.

В углу, подле стойки с киями, у подоконника, примостился на вертящемся стуле пожилой человек, облаченный в невероятно потертую визитку. Худобой своей, чахлым лицом, острой бородкой и похожими на пики усами он напоминал Дон-Кихота, а длинными руками и большими оттопыренными ушами — орангутанга. Его стриженый и угловатый череп посеребрила седина.

Человек быстро писал: перо его авторучки стремительно скользило по бумаге, а исписанные листы он небрежно отодвигал в сторону. Это и был Леон Бибевуа, которого все знакомые называли «профессором», хотя еще десять лет назад он был изгнан из последней гимназии за пристрастие к крепким напиткам и нигде не преподавал.

Кортец хорошо знал этого странного человека, обладавшего энциклопедическими познаниями и феноменальной памятью, неудачника, пьяницу, но в свое время очень неплохого педагога. Бибевуа великолепно изучил историю человечества и историю всех видов искусства. Не глядя на подпись, он мог безошибочно назвать автора картины (если тот был, конечно, известен), и для этого ему даже не надо было видеть картину раньше. Он знал также всё, что касалось мировой литературы и в особенности литературы древней. Кроме того, Бибевуа в совершенстве владел языками, на которых уже давно никто не говорил: латынью, древнегреческим и санскритом.

Кортец часто пользовался консультацией Бибевуа и, не взирая на странности «профессора», с уважением относился к нему. Сейчас он видел, что Бибевуа увлечен какой-то работой. Обычно высокомерный и бесцеремонный с бедняками, Кортец все же не решался окликнуть его.

— Мсье Кортец! — не оборачиваясь, сиплым голосом сказал Бибевуа. — Вы хотите помешать мне работать?

Кортец догадался: Бибевуа увидел его отражение в темном стекле окна.

— О нет, профессор! Я подожду…

— Вам придется ждать еще час. Я пишу статью за одного идиота, облеченного ученой степенью бакалавра.

— Это интересно. Какая тема?

— Палеографическое исследование эволюции заглавных букв в минускульном письме девятого века.

— О ла-ла! — с уважением воскликнул Кортец. — Что же это за письмо? Кто его автор?

— Вы невежда, мсье Кортец! — просипел Бибевуа, не переставая строчить свою статью. — Это не чье-либо личное письмо, а тип латинского рукописного письма. Выражаясь современным языком, это шрифт, которым написано большинство рукописей латинских классиков.

— Понимаю, профессор. Я пришел не вовремя, но, кажется, кстати. У меня та же тема, — стараясь говорить возможно мягче, сказал Кортец.

— Тоже статья?

— Нет, консультация… Со мной древняя рукопись.

Бибевуа перестал писать и быстро повернулся на своем кресле:

— Покажите.

Кортец передал ему свернутый трубкой пергаментный лист. Сейчас этот лист был прикреплен к ватманской бумаге, и оборотная сторона его оказалась закрытой. Бибевуа поправил очки и впился своими пронзительными глазами в пергамент. Через минуту он поднял голову и молча посмотрел на Кортеца.

— Подделка? — тихо спросил Бибевуа.

Кортец развел руками:

— Не знаю. Это вы должны мне сказать.

Бибевуа вскочил, подбежал к настольной лампе и сунул свой острый нос в самый пергамент. Затем, суетливо пошарив по карманам, он извлек лупу и снова припал к листу.

Кортец медленно подошел к нему.

Бибевуа долго разглядывал лист в лупу. Он был явно взволнован.

— Невероятно! — наконец воскликнул он. — Подлинник!.. Вы знаете, что это?

Кортец неопределенно шевельнул своими мохнатыми бровями:

— Приблизительно…

— Это первая страница книги, которую считают погибшей. Вместе с другими сокровищами византийской столицы она была вывезена в Рим из Константинополя в середине пятнадцатого века. Дальнейшая судьба ее неизвестна! — патетически произнес Бибевуа. — Этому пергаменту цены нет. Как он к вам’попал?

— Я вам потом расскажу, профессор, — уклончиво ответил Кортец. — А что здесь написано?

— Извольте! Вот точный перевод. Киклос. Антология византийских поэтов. Эпиграммы элегические, сатирические и любовные, собранные Агафием, юристом и поэтом.

— Интересно… — задумчиво произнес Кортец.

— Какая прелесть! — с восхищением сказал Бибевуа, разглядывая эмблему древнего титульного листа. — Но где же вся книга?