Письма на воде (СИ) - Наталья Гринина

Он и забыл, как Су маняще пахнет медовыми сладостями и утренней озёрной водой, какая нежная у неё кожа и как прохладно-шелковисты волосы, из которых он сейчас бессознательно вынимал шпильки, одну за другой, освобождая тяжёлую волну, наконец легко заструившуюся меж его нетерпеливых пальцев. Шпильки падали на пол, наполняя комнату тихим звоном колокольчиков в луговом разнотравье и воскрешая в памяти запах полевых цветов под ночным летним небом…

На миг отстранившись, Ван Со заглянул Хэ Су в глаза и улыбнулся, безмолвно отвечая на её вопрос и сам находя ответы на свои вопросы, которых больше не осталось. Её лицо было так близко, что он видел каждую золотистую крапинку в потемневших от волнения глазах, каждую драгоценную слезинку на ресницах. Эта близость кружила голову, дурманила, и, целиком отдаваясь захватившему его чувству, Ван Со вновь припал к губам Хэ Су.

Наконец-то он обнимал и целовал её так, как ему хотелось всё это время – все эти потерянные годы, которые они восполняли сейчас, без оглядки на чьё-то мнение и правила. Сейчас это время – ушедшее, настоящее и грядущее – принадлежало только им, как они принадлежали друг другу.

Когда Ван Со ощутил тёплые пальцы Хэ Су на своей шее, щеках и висках, по его телу прошла горячая волна радости, снося остатки осторожности. Его кожа внезапно стала настолько восприимчивой, что каждый невесомый вздох любимой, касавшийся его вишнёвыми лепестками, будоражил его, заставляя вздрагивать и желать большего. И он, не отрываясь от поцелуя, потянулся к завязкам на её ханбоке, снимая с неё одежду – слой за слоем, лепесток за лепестком…

Эта необъяснимая магия позволяла ему проникать в самую сердцевину цветочного бутона, пьянящий аромат которого кружил голову и сводил с ума. А тонкие лепестки ткани падали к его ногам с тихим шорохом весеннего сада, когда вслед за тревожным зимним ожиданием приходит истинное наслаждение – настоящее, глубокое, выстраданное…

Скользя поцелуями от пульсирующего виска Хэ Су по её разгорячённой щеке и изящной шее к обнажившейся впадинке между ключицами, Ван Со ощущал, как дрожит её тело и оглушительно бьётся сердце, отвечавшее ему взаимностью.

Он мягко увлёк Хэ Су на футон и, освободив её от последнего кусочка шёлка, опустил в облако одеяла. Ему безумно нравилось и её рваное дыхание, и алеющие от стеснения щёки, и тихие стоны, которые он ловил ртом, как серебряный летний дождь. Ему хотелось чувствовать её, впитывать её, раствориться в ней – и он нетерпеливо отбросил в сторону мешавшую ткань, с готовностью упавшую с её плеч под приглушённый вздох смущения и робкого протеста.

Наконец-то он увидел её.

Увидел – и, задохнувшись, замер от восхищённого изумления.

Обнажённое тело Хэ Су – это было нечто сверх его восприятия и понимания прекрасного, за гранью всех его ожиданий и чаяний. Он смотрел, не в силах насытиться этой первозданной красотой, а Хэ Су тянулась к нему, стыдливо прячась в его объятиях, и неловкими движениями снимала с него одежду. Её несмелые прикосновения казались ему одновременно и снежинками, и искорками пылающего костра, и было так жарко и холодно, что он плавился и леденел, и вновь плавился, а перед глазами его мерцал лунный иней и вспыхивали звёзды…

Оставшись нагим, Ван Со помедлил, вглядываясь в любимые глаза, а потом вернулся в поцелуй, прильнув к Хэ Су так сильно, чтобы почувствовать. Почувствовать каждой частичкой тела и души, которые навсегда слились с её.

Он наконец-то ощущал Хэ Су всей кожей и сходил с ума от этой ошеломляющей лавины ощущений. Су, его Су была с ним, всецело отдавая себя ему, без прежних сомнений, без обречённой покорности, без принуждения, условностей и страха. Её податливое горячее тело отвечало ему, губы шептали его имя, позабыв о титулах и приличиях, а маленькие ладошки скользили по его спине, вызывая дрожь. Она наконец-то любила его и принадлежала ему одному!

И гасли в комнате свечи, одна за другой, уступая место блаженному покрову темноты, наполненной ласками, шёпотом и любовью – чистой, глубокой, истинной. И была эта ночь бесконечной и мучительно прекрасной, как и их соединение – скольжение по краю боли и наслаждения, которое не описать словами, не охватить разумом, которое можно только чувствовать, впитывая в себя и запоминая навечно, потому что подобное бывает только раз…

А потом, в предрассветных сумерках, Ван Со лежал рядом со спящей Хэ Су и любовался ею, тихонько перебирая её волосы и пытаясь осознать произошедшее.

Что творилось за стенами этого дома, наполненного благословенной тишиной, в далёком кровожадном дворце и вообще где-либо под звёздным небом Корё – ему было безразлично сейчас. Всё это не имело никакого значения, потому что Хэ Су – его Хэ Су, уже навсегда его – была рядом с ним.

Ван Со зачарованно смотрел на неё и не верил: неужели теперь она принадлежит ему? Неужели он всё-таки дождался и это случилось спустя столько лет переменчивой надежды? За это время, что бы ни происходило между ними и вокруг, он успел навсегда прирасти к Хэ Су, прикипеть кровью, и вот она, настоящая, трепетная, наконец-то окутала его своей нежностью и подарила себя, свою любовь и невыносимую ласку, о которой он не смел и мечтать.

Её ресницы подрагивали во сне, а губы улыбались, и Ван Со гладил шелковистые волосы и влажную разгорячённую кожу своей женщины, веря и не веря тому, что видит, что чувствует и чего не сможет забыть до последнего вздоха.

Мне казалось, я не вынесу всего этого, Су. Всего этого счастья, которое обрушилось на меня той ночью. Неужели всё, чего я касался, что ощущал внутри – всё это было моим? Неужели это – мне? Разве такое возможно?

Сколько же я тебя ждал… Сколько смотрел, не смея подойти и коснуться, не имея на это права!

Но ты была со мной, в моих объятиях, такая любимая, такая близкая, такая моя… И я боялся заснуть: вдруг тебя не окажется рядом, когда я открою глаза?

Так было и в ту ночь, и после… Всякий раз, когда ты засыпала возле меня, моя Су, мне было страшно: останешься ли ты со мной после пробуждения? Я понимал, что это смешно и глупо, что ты была только моей, и всё равно не мог себя пересилить.

Я наконец-то чувствовал тебя всей душой, всем своим тоскливым одиночеством, которое ты заполнила собой, своим свежим цветочным дыханием и ласковой мягкостью рук.

Никто, никто не касался меня так, как