Синица в руках - Борис Петров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Катя несколько раз в неделю станет жить у него, наведёт в квартире порядок, поменяет всё, что следовало бы поменять много лет. Возвращаясь домой, он чувствовал её запах, её музыку, ритм сердца, даже когда её не было с ним. Он ставил метроном и отводил стрелку влево. Старый друг ровно и четко отстукивал ритм Кати, его ритм. Но это всё будет позже, много позже, после бала голов в пещере короля гор!
Прошло безвременье, пугливая тревожная реальность вытягивала к себе из безвоздушного пространства, наполненного волшебным эфиром свободы и детской радости. Катя вспоминала, как в детстве не хотела идти в школу, как каждый понедельник накануне вызывал приступы тошноты или рост температуры. С возрастом чувства притупились, как и всё остальное, осталась тихая ненависть, переходящая в неразрывную цепь хронической усталости. Он чувствовал что-то похожее, какое-то неприятное тупое чувство, давящее на шею и затылок.
Они сидели в ресторане отеля и медленно ели завтрак. Ни вкус, ни красота отеля и виды за окном ничего не могли сдвинуть в душе. Тоска, бесконечная и мокрая тоска. Не хотелось ничего видеть, ничего делать, тем более, никуда идти. Они переглядывались, держась за руку, глазами передавая друг другу остатки того восторга, когда ты паришь над городом, видишь далеко вперед, все его засыпанные снегом районы, серую обыденность с яркими вывесками, и тебе никуда не надо, мир существует вокруг тебя, а ты не существуешь в нём, пускай и недолго, но свободен.
Он впервые опоздал, как и она. Никто не заметил, что финансовый директор и его помощница, о которой постоянно забывали, что она заместитель директора по финансам, все считали Катю секретаршей, обращаясь соответственно, пришли вместе, вместе долго пили кофе в столовой, так значилось на табличке двери, долго о чём-то молчали. День предстоял тяжёлый, тягучий, у большинства головы еле держались на плечах после выходных, опенспэйс гудел от рассказов, вздохов и восклицаний, как здорово все провели выходные, если бы не дети, если бы не муж или жена. Сквозь закрытую дверь просачивался в кабинет этот гул, Катя ушла в работу, как обычно, и ничего не слышала, а он внимательно слушал этот гул, эту сумбурную музыку, выделяя ритм каждого: рваный, мелкий, ускоряющийся и падающий, затаённый и рвущийся наружу, но в основном неинтересный, безликий и пресный, как и вся современная музыка, залитая в их смартфоны. Он не был ретроградом или заносчивым знатоком, были исполнители и группы, которые ему нравились, особенно электронная музыка, транс конца нулевых, что уже должно было считаться старьем, а для него это была музыка унылой жизни, где иногда рождалось что-то красивое, тонкое, заглушаемое вскоре ритмом и однообразными лупами, на которые надвигался общий фон бесконечной тоски.
Катю он отправил домой после семи вечера, всё сделать не переделать, но что толку торчать, когда через час начнется козлодрание, совещание у шефа, на которое сгоняли всех, кто не успел сбежать из офиса. Он никогда не брал её на такие совещания, когда как другие руководители отделов тащили всех ведущих менеджеров, ассистентов и всех-всех-всех, чтобы было на кого наорать, перед кем хвост распушить. Перед уходом Катя закрыла кабинет, и этого никто не заметил. Без макияжа ей было гораздо лучше, она стала выглядеть ещё моложе, чем разозлила телочек из отдела маркетинга и отдела продаж. У неё некрасивое лицо, не вписывающееся в общепризнанный стандарт, черты больше резкие, придающие ей на первый взгляд образ законченной стервы, горюющей над своей жизнью и проклинавшей всех за своё горе. Но это только на первый взгляд, пока не взглянешь в темные синие глаза, но люди разучились смотреть друг другу в глаза. А зачем это делать, что там можно увидеть? Пустоту или?
Они целовались под шум офиса, готовившегося к публичной порке, шеф уже приехал и пил кофе чашку за чашкой, готовился, не хватало ещё, чтобы он вымачивал розги в мужском писсуаре, как любили делать наставники военно-морских училищ в царское время, чтобы и больно, и унизительно одновременно. Как любим мы уничтожать, унижать других, радуемся этому, гордимся, требуем от окружающих понимания и признания своей благодетели, ведь не зря же, ведь на пользу же униженному. Об этом он подумает позже, а сейчас в ослабевших от болезни руках была живая любящая женщина, безумно красивая, теплая, добрая, которую надо скорее выгнать из этого гадюшника. Сколько же лет они работают вместе? Неужели уже семь лет бок о бок? Столько длится крепкий брак, и как же хорошо она знает его, а он её, как мало надо слов, чтобы понять друг друга. Семь лет, как и их разница в возрасте, и, глядя на неё, отбрасывая счастливое число в сторону, он становился моложе, глухая, давящая тоска, окутавшая всю жизнь липким вонючим туманом, будто бы рассеивалась, он стал слышать новые звуки, новую музыку, её музыку, и он сыграет ей, обязательно сыграет. Пускай это попурри из Бетховена и Шопена, отрывки, порой рваные куски, соединенные вместе мастерством пианиста, переходящие в аллегро Грига, затухающие, как последние аккорды ноктюрнов Шопена, и взрывающиеся минимализмом неоклассики и скоростью Бешевли. Он слышал это в ней, в себе, запоминая, как юноша дрожа от нетерпения сыграть девушке, поразить её, влюбить в себя.
В таком настроении он и сел за длинный овальный стол в зале для переговоров. Во главе восседал шеф, на подушке, кресло большое, как трон, а личность маленькая. В курилке все посмеивались над этим, но так никто бы не осмелился и вида показать, что знает об этой хитрости. Шеф сидел выше всех, оком епископа обозревая еретиков, один взмах пальца, и этого на костер, а этому кишки выпустить и намотать, влить расплавленный свинец и ждать прозрения, предсмертного видения. Офис стих, все сидели смирно, не смея лишним движением проявить неуместную сообразительность, ум или характер: лихие и бессовестно глупые лица, ждущие первых слов оракула, супербожества.
И началось! Не хватало грома и молний, чтобы лампы на потолке дрожали, ссыпались плиты подвесного потолка, а по углам зала лилась грязным потоком вода, нет, лучше лава. Вопросы, отчеты, восклицания, крики, требования, опять вопросы, отчеты и так далее до бесконечности. Очередь до директора по финансам не доходила никогда, к нему не было вопросов, но сидеть он был обязан, чтобы знать ситуацию,
