Собрание сочинений. Т.5. Буря. Рассказы - Вилис Лацис

Тогда поднялся человек и попросил слова. Это был Ян Ауструм.

Выйдя вперед, он заговорил, обращаясь не к собранию, а к сидящим в президиуме.

— Позором было бы для нас, если бы мы не выполнили этого задания. Просить райком, чтобы освободили? На что это похоже? Если уж выходит так, что товарищ директор никого не может отпустить, то мною, одноруким инвалидом, он пожертвовать может. Запишите меня. Согласен работать в деревне.

Через неделю Ауструм уехал в один из самых отдаленных углов Латвии парторгом волости. Это был неспокойный район: в лесах бродили диверсанты, по временам случались и террористические акты против советских активистов, кулаки саботировали каждое начинание советской власти. На третий день после приезда на новую работу парторг получил записку: «Если ты сейчас же не уберешься отсюда, мы повесим тебя у дороги на старой сосне».

Ауструм не дал себя запугать, а энергично взялся за работу. В короткое время ему удалось сплотить в волости крепкий актив и перетянуть на свою сторону всех новохозяев и середняков, интеллигенцию и молодежь. Он наладил работу волостного исполнительного комитета, выдвинул способных и честных людей, научил уважать советские законы и бдительно следил за их точным выполнением. С помощью актива он обуздал и кулаков, а чтобы они не артачились и не надеялись на шайку террористов, Ауструм организовал крепкую истребительную группу.

Осенью его волость одной из первых по уезду выполнила план государственных поставок, зимой раньше всех закончила заготовку и вывозку лесоматериала. Ауструм смело шел к крестьянам, глубоко вникал в их жизнь и знал все их радости и беды. Бескорыстие и справедливость Ауструма были очевидны для всех, а когда он проработал полгода, его авторитет уже перешагнул пределы волости.

Позже завод «Пролетарий» принял шефство над волостью Ауструма, помогал ремонтировать сельскохозяйственные машины, присылал агитаторов на время больших хозяйственно-политических кампаний. Таким образом, Ауструм больше не чувствовал себя оторванным от своего прежнего коллектива и как бы продолжал жить с ним совместной жизнью. Через несколько лет, когда все станет на свои рельсы и в волости вырастет достаточно сильная партийная организация, Ауструм надеялся вернуться опять в Ригу и снова работать на своем заводе, — там все-таки были его настоящий дом и родная стихия. Его жена, родившаяся и выросшая в городе, с нетерпением ждала этого дня: деревенская жизнь казалась ей слишком однообразной, и она никак не могла с ней примириться.

— Ладно, Анна, — подбадривал ее Ауструм, — когда организую в волости первый колхоз, моя миссия здесь будет окончена и я попрошу партийное руководство разрешить мне вернуться в Ригу. До того времени тебе все же придется потерпеть.

К весне 1947 года он уже подготовил крепкую инициативную группу — двенадцать крестьян, которые желали вступить на путь новой жизни и организовать колхоз. Мне было поручено участвовать в организационном собрании этого коллективного хозяйства, и в один из воскресных дней в начале марта я прибыл туда вместе с первым секретарем уездного комитета партии и председателем уездного исполкома.

Собрание ознакомилось с уставом сельскохозяйственной артели и подробно обсудило каждый пункт. После этого крестьяне посовещались со своими женами, сосед посоветовался с соседом. Когда каждая мелочь была выяснена, собрание приняло решение: «Признать необходимым и целесообразным организовать сельскохозяйственную артель и перейти с индивидуального хозяйства на коллективное».

— Колхозу нужен хороший председатель, — заговорил теперь секретарь уездного комитета партии. — Обдумайте хорошенько, кто из вас мог бы стать председателем правления колхоза.

Как бы сговорившись, все участники собрания взглянули на Ауструма. Он понял, что крестьяне хотели этим сказать, и заметно смутился.

— Надо бы объявить перерыв, — проговорил он. — Пусть люди с полчасика подумают и поговорят о кандидате. Возражений не будет? Нет! Объявляю перерыв.

Сам он тотчас же ушел на) квартиру, которая находилась вблизи волисполкома, по ту сторону дороги. Может быть, он удалился, чтобы не влиять на участников собрания, может захотел переговорить с женой…

Участникам собрания не нужно было ни полчаса, ни десяти, ни даже пяти минут для совещания.

— Если Ауструм встанет во главе нашей артели, тогда дело у нас получится, — сказал один из крестьян.

— Правильно! — отозвались остальные. — Ауструм должен стать председателем!

— А если он откажется или партия отзовет его на другую работу? — подал я реплику. — Что тогда?

— Тогда мы попросим вас обоих, с секретарем уездного комитета, уговорить Ауструма, чтобы он не бросал нас.

Я переглянулся с секретарем укома, тот улыбнулся.

— Придется эту просьбу выполнить.

Мы оба пошли на квартиру к Ауструму. Он стоял у окна и, задумавшись, глядел в сад. Его жена сидела на скамейке в углу комнаты и при нашем появлении досадливо нахмурилась и отвернулась от нас — не то рассерженная, не то испуганная. Мне стало жаль ее.

Я не навязывал своего личного мнения Ауструму и только рассказал, что собрание единодушно выразило желание видеть его во главе нового колхоза.

— Люди ждут ответа. Что им сказать?

Ауструм тихо вздохнул и сразу же покраснел, наверное устыдившись того, что невольно выдал свои чувства.

— Тогда уж придется пойти к ним, — сказал он.

Его жена поднялась со скамьи. Глаза ее покраснели, грудь взволнованно дышала.

— Вспомни, Ян, что я тебе сказала… — начала она. — Если ты дашь себя уговорить, то оставайся один. Я здесь больше не останусь.

— Анна… — сказал Ауструм. — Подумай, что ты говоришь.

— Полтора года я думала… дни и ночи. Больше размышлять мне не о чем.

— Но как можно отказать народу, если он зовет?

— Неужели тебе самому ничего уже больше не принадлежит? Неужели ты не вправе иметь свои личные интересы и желания?

— Мне принадлежит доверие народа, и я счастлив обладать этим великим богатством. Не делай глупостей… — добавил он и вышел из комнаты.

Мой знакомый замолчал и, погрузившись в раздумье, глядел в воды канала, совсем зеленые от отражавшейся в их зеркале листвы деревьев. В густо зеленеющей мураве начали драку два воробышка. Мимо нас, громко сигналя, проносились легковые машины и грузовики. Из дверей университета на бульвар высыпала кучка весело смеющейся молодежи. Жизнь бурлила — звонкая, вечно молодая и неугомонная.

— Ну, а дальше? — нарушил я молчание.

— Дальнейшее ты уже знаешь. Ауструм стал председателем колхоза. Он работает от зари до зари. Учится сам и учит других. Молодой колхоз расцветает и ожидает этой осенью такого урожая, какого не видывали здесь уже десятки лет. И хотя это только самое начало, все же молодой коллектив уже сегодня стал образцом для всего района, примером того, как надо работать, как вести хозяйство на нашей земле.

Что касается Анны, то она сгоряча действительно уехала в Ригу, но через несколько недель вернулась обратно, ибо оказалось, что Ауструм сильнее, чем предполагала Анна: от него не так легко уйти. Насколько мне известно, они живут дружно — о мелочах, возможно, иногда и поспорят, но о больших делах — никогда.

Вот и все, что я хотел тебе рассказать про этого человека. Если у тебя будет время и ты захочешь, съездим когда-нибудь к нему в гости — он будет очень рад.

1947

Все люди добрые

© Перевод Я. Шуман

Дом Катита стоял на лесной опушке, довольно далеко от шоссе, поэтому здесь редко можно было увидеть чужого человека. Хозяйство было небольшое: вся площадь его составляла двенадцать гектаров вместе с покосом, пастбищем и ни на что не годным куском болота, которое с северной стороны вклинивалось в землю Катита. Три дойные коровы, несколько свиней, овцы и кое-какая птица составляли все богатство маленького хозяйства. Сам хозяин, Екаб Катит, был человек незаметный — невысокого роста, жилистый, костлявый, преждевременно сгорбившийся. Когда он в субботу сбривал бороду, то выглядел еще довольно молодо — вряд ли ему дали бы больше сорока лет, потому что волосы его слегка вились и в них не видно было ни одной серебряной нити, — но к середине недели, когда на лице пробивалась щетина — почти вся белая, — хозяин старел по меньшей мере лет на десять.

У него была жена Кристина, тихая и скромная труженица, сын Карлуша, которому весной исполнилось пятнадцать лет, и дочка — маленькая Ильзочка, года на четыре моложе своего брата.

Карлуша этой весной окончил основную школу и стал хорошим помощником отцу на полевых работах. Учитель, правда, говорил, что у мальчика есть способности и следовало бы его учить дальше, но это не совпадало с планами семейства Катита, поэтому Карлуше пришлось остаться в отцовском доме, которому ведь понадобится когда-нибудь новый хозяин. Ильзочку — ту можно и учить, если у нее будет желание. «Принуждать не нужно», — говорили родители.