Сага о Форсайтах - Джон Голсуорси
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Un monsieur très distingué»[16], – отозвалась о нем мадам Ламот, а теперь, заметив взгляды, которые он бросал на ее дочку, стала добавлять: «Très amical, très gentil»[17].
Она была одной из тех красивых пышнотелых, темноволосых француженок, каждый поступок и самый тон голоса которых внушают полное доверие к их осведомленности в домашнем хозяйстве, к их кулинарному искусству и заботливому взращиванию текущего счета в банке.
После того как начались эти визиты в ресторан «Бретань», посещения других мест прекратились, без всякого, впрочем, определенного решения со стороны Сомса, ибо он, как и все Форсайты и как большинство его соотечественников, был прирожденным эмпириком. И эта-то перемена в его образе жизни постепенно заставила ясно осознать, что он стремится изменить свое положение неженатого мужа на положение женатого и молодожена.
Свернув на Мальта-стрит в этот вечер, в начале октября 1899 года, он купил газету, чтобы посмотреть, нет ли в ней каких-нибудь новых сообщений о деле Дрейфуса – вопрос, которым он считал полезным интересоваться для установления более дружеских отношений с мадам Ламот и ее дочерью – католичками и антидрейфусистками.
Просматривая столбцы газеты, Сомс не обнаружил ничего, имеющего отношение к Франции, но заметил общее падение курса на бирже и зловещую передовицу о Трансваале. Он вошел в ресторан с мыслью: «Войны не миновать; надо будет продать консоли». Не то чтобы их было у него так много – доход они давали ничтожный, – но надо посоветовать клиентам; консоли упадут наверняка. Бросив беглый взгляд внутрь через дверь ресторана, он убедился, что дела идут как нельзя лучше, но это открытие, которое обрадовало бы его в апреле, теперь вызвало некоторое беспокойство. Если шаги, которые он собирается предпринять, окончатся его браком с Аннет, было бы весьма желательно, чтобы ее мамаша благополучно отправилась к себе во Францию – путешествие, которому процветание ресторана «Бретань» может стать препятствием. Разумеется, ему придется откупиться, потому что французы только за тем и приезжают в Англию, чтобы наживать деньги, но чем лучше идут дела ресторана, тем дороже ему это обойдется. Но тут томительно-сладостное жжение в горле и усиленное биение сердца – ощущения, которые он всегда испытывал перед дверью в маленькую комнатку, помешали ему думать о том, во что это обойдется.
Входя, он заметил сначала широкую черную юбку, тут же исчезнувшую в глубине ресторана, а затем Аннет, которая, подняв руки, поправляла прическу. Это была поза, в которой она особенно восхищала его – вся такая округлая, гибкая и стройная. И он сказал:
– Я пришел переговорить с вашей матушкой, чтобы снять ту перегородку в зале. Нет, нет, не зовите ее.
– Вы поужинаете с нами, мсье? Через десять минут все будет готово.
Сомс, не выпускавший ее руки из своей, поддался неудержимому порыву, удивившему его самого.
– Вы такая хорошенькая сегодня, – сказал он, – удивительно хорошенькая. Вы знаете, какая вы хорошенькая, Аннет?
Аннет вспыхнула и выдернула руку.
– Вы очень добры, мсье.
– Ничуть я не добр, – сказал Сомс и мрачно опустился на стул.
Аннет сделала легкий протестующий жест рукой, и ее красные губы, не тронутые помадой, дрогнули улыбкой.
И, глядя на эти губы, Сомс сказал:
– Вам нравится здесь или вам хотелось бы вернуться к себе?
– Ах, я люблю Лондон. Париж, конечно, тоже. Но Лондон лучше Орлеана, и здесь чудесные загородные места. В прошлое воскресенье я была в Ричмонде.
Сомс секунду колебался, взвешивая: Мейплдарем? Можно ли решиться на это? Но в конце концов почему бы ему не решиться показать, на что она может рассчитывать? Однако… Там можно было бы и объясниться. Здесь, в этой комнате, это невозможно.
– Я бы хотел, чтобы вы с вашей матушкой приехали ко мне в следующее воскресенье, – внезапно сказал он. – Мой дом стоит на самом берегу реки; пока еще не поздно и погода держится теплая; кроме того, я могу показать вам кое-какие хорошие картины. Что вы скажете?
Аннет всплеснула руками.
– О, как это чудесно! Река такая красивая!
– Тогда решено. Я попрошу мадам.
Ему больше ничего не следует говорить ей сегодня, чтобы не выдать себя. Но разве он уже и так не сказал слишком много? Разве без умысла придет кому-нибудь в голову пригласить к себе за город хозяйку ресторана с хорошенькой дочкой? Если Аннет не понимает, то мадам Ламот отлично поймет. И пусть. Много ли есть на свете такого, чего бы не поняла мадам? К тому же он второй раз остается у них ужинать, должен же он отплатить за гостеприимство…
Возвращаясь домой на Парк-лейн (он гостил у отца), он вспоминал нежную подвижную ручку Аннет в своей руке и предавался приятным, немножко чувственным и довольно сбивчивым размышлениям. Предпринять шаги! Какие шаги? Каким образом? Перемывать на людях свое грязное белье? Фу! С его репутацией предусмотрительного, дальновидного человека, так умело выручавшего других, ему, стоявшему на страже интересов собственности, сделаться игрушкой того самого Закона, оплотом которого он был! В этом есть что-то отталкивающее! Достаточно истории Уинифрид! Двойная огласка в семье! Не лучше ли ограничиться связью – любовная связь и сын, которого потом можно усыновить? Но путь к этим мечтам преграждала грозная, твердая, бдительная мадам Ламот. Нет! Это не выйдет. Ведь, разумеется, Аннет не пылает к нему страстной любовью; в его годы нечего на это и надеяться! Но если бы ее мать захотела, если бы это сулило им несомненные и существенные выгоды, тогда – возможно. Если же это не так, то наверняка последует отказ. Но, кроме этого, Сомс думал: «Я не подлец, я не хочу ее обижать, и я не хочу ничего тайного. Но я хочу ее и хочу сына! А для этого нужен развод – так или иначе, во что бы то ни стало развод».
В тени
