Гвардия Хаоса (СИ) - Акисс Ардо вин

Выразив свое сочувствие, Кенсэй проследил за тем, чтобы все воины погрузились на корабль, который ждал их в небольшой бухте в незаселенной части острова, и долго провожал взглядом его треугольный парус. Размышлял над вероятностью своего вовлечения в водоворот местных событий.

Сзади раздался треск ветвей, и на берег, тяжело дыша, выбрался тот самый солдат, которого Дженази обратил в бегство. При себе он сохранил только кинжал, и застыл в оцепенении, обнаружив, что товарищи бросили его на этом острове. Скорее всего, не заметили, что одного не хватает…

Кенсэй сочувственно похлопал его по плечу.

— Бывает, парень, бывает, — и отправился назад.

***

Вернулся к дому кузнеца он только к вечеру.

— Любовались видами нашего острова? — вежливо поинтересовался Бете Батео, встречая его на пороге. Сняв свой фартук и облачившись в домашнее, он удивительным образом преобразился, разом растеряв суровость мастера своего дела, и превратился в радушного хозяина, счастливого присутствием гостя под своей крышей. Его жена встретила Кенсэя уже в доме, возле накрытого стола, рассчитанного на четверых — приятная пожилая женщина с мягкой улыбкой. Ее волосы были собраны в пучок и закреплены серебряными шпильками с крохотными рубинами.

— Д-да, чудесное место, — Кенсэй не стал признаваться, что заблудился на обратном пути и долго блуждал в джунглях на склонах горы. — А где Ло? — он не раз вспомнил о полоумном с компасом в голове, пробираясь сквозь густые заросли, и теперь ему было интересно, куда он подевался.

— Бедняга вернулся домой, — со вздохом ответил Батео. — Он сын моего старого друга, которого Небо наказало за неведомые прегрешения. Я отправил Дженази проследить за тем, чтобы с ним ничего не случилось. Он скоро вернется.

— Откуда он? — спросил Кенсэй. — Дженази.

Батео посмотрел на него с хитринкой во взгляде.

— С чего бы мне рассказывать это человеку, который отказывается признаться, кто он и откуда?

— Мое имя — Кенсэй, и я стану первым мечом Архипелага, — с достоинством ответил воин. — Это все, что нужно знать лучшему кузнецу Архипелага.

— Тогда первому мечу Архипелага достаточно будет знать, что Дженази — все еще ученик лучшего кузнеца Архипелага, — улыбнулся Батео. — И если он все же согласится обучаться воинскому мастерству, тогда и задашь ему этот вопрос лично.

Кенсэй тяжело вздохнул.

— Вы обещаете, что никому не раскроете мое прежнее имя?

— Обещаю, — торжественно подтвердил кузнец.

— Я — Хоодо из Первого Дома Акаяма, — на одном дыхании, резко выпалил Кенсэй и опустил взгляд.

Бете Батео умолк, сел за стол и долго-долго пристально рассматривал Кенсэя.

— У тебя, должно быть, была веская причина, чтобы оставить Красную Гору? Легенда гласит, что Акаяма не должны покидать Камни Шабаку.

— Потому что только там они смогут защитить Архипелаг, когда наступит час великой тьмы… Что за тьма, когда этот час наступит — никто ясно сказать не может, а тем временем сотни моих братьев и сестер сидят на клочке суши и днями напролет машут деревянными мечами, распевая песни на непонятном никому языке. Я раскрою вам, мастер Батео, еще одну причину, по которой мне так нужен Дженази в качестве ученика, и это станет моей платой за ваше благословение. Один из самых больших секретов Первого Дома Акаяма.

Бете Батео даже привстал со своего места, сразу став похожим на старого охотничьего пса, почуявшего добычу. Знания Первых Домов стоили много.

— И что же это?

Кенсэй закрыл глаза, вспоминая образы родного дома.

— Острова Дома Акаяма названы Камнями Шабаку, потому что были созданы человеком с таким именем в дни великой катастрофы, преобразившей мир. Это он приказал моим предкам всегда быть готовыми к большой беде, и даже оставил точную инструкцию главе Дома, моему прадеду, который уже четыреста лет медитирует на вершине Красной Горы. В одной из ее пещер есть изображение Шабаку — он был великаном в два человеческих роста, с белыми волосами и фиолетовыми глазами. Дженази ростом не вышел, но в остальном… Похож. И беря во внимание его силу, я уверен, что он и Шабаку одной крови. Согласитесь, мастер Батео — я, рожденный в Доме Акаяма, смогу обучить его большему, чем вы.

Бете Батео задумался и посмотрел на жену, которая все это время просидела, не проронив ни звука, слушая беседу мужчин. И понять, что она думает, было невозможно — таким спокойным было ее гладкое, лишенное морщин лицо.

— Что скажешь, Тома?

— Решение примет Дженази. Но перед этим посоветуется с Богиней.

— Богиня? — не понял Кенсэй.

Бете Батео улыбнулся.

— Кузнецы острова Эко никого не боятся вовсе не потому, что Дом Ким оказывает нам свое покровительство. Завтра утром Дженази отведет тебя к ней. Если захочет.

***

Дженази разбудил Кенсэя за час до рассвета. Тома Батео разместила гостя в комнате на втором этаже, и ученик кузнеца вошел в нее так тихо, что воин услышал его, только когда он подошел вплотную к кровати.

— Сказать, что согласен стать моим учеником, можно было и попозже, — пробормотал Кенсэй спросонья, и окончательно проснулся.

— Я еще ничего не решил, — ответил Дженази. — Мне нужно посоветоваться с настоящей покровительницей этого острова, а для этого она должна вас увидеть.

— Смутно улавливаю логику… Ну, веди тогда.

И Дженази отвел его к трещине в скалистом обрыве северного берега острова. Идти к ней пришлось по камням, на которые в ритме размеренного человеческого дыхания накатывали прохладные морские волны, иногда по пояс в воде. Будь прибой сильнее, и на подобную прогулку согласился бы только самоубийца или обладатель сильных мистических способностей, но в эту ночь хватало и обычной физической подготовки. И удачи, которая не позволит подскользнуться на мокром базальте и размозжить себе голову.

Трещина была входом в узкое ущелье, дно которого было непроходимым совершенно из-за бурлящего потока, которым море врывалось в столько ограниченное пространство и с силой било о камни. Дженази выбрал точкой опоры уступы на каменных стенах, мокрых от соленых брызг, и задерживался на них ровно настолько, сколько требовалось для толчка к следующему прыжку. Кенсэю оставалось только надеяться на то, что результаты встречи в конце этого пути оправдают затраченные усилия.

Ущелье становилось все уже, и вскоре его стены сомкнулись над головой; поток воды не стал слабее, наоборот, и за века прорезал себе путь в твердой вулканической породе, вонзившись глубоко в камень. Под ногами стало сухо, и в пещеру они уже спокойно вошли. Огромное сферическое пространство, высеченное в скале самим временем, было заполнено мраком и соленым морским воздухом, из центра выгнутого линзой пола доносился спокойный плеск волн, отраженный многократным эхом от базальтовых сводов. Кенсэй сложил ладони ковшиком, прошептал-выдохнул на них слова из языка Забытых Богов — и вспыхнуло пламя, золотое и мягкое. Огонек уверенно трепетал в его руках, пока не забился, словно чье-то сердце, и не взлетел вверх в форме певчей птицы, освещая своды пещеры.

— Вы — чародей, — произнес Дженази, наблюдая за полетом мистического создания. — Не встречал вас раньше.

— На Архипелаге хватает чародеев, — пожал плечами Кенсэй. — Правда, я сильнее многих из них.

— Почему вы сразу не сказали об этом? — удивился парень.

— Потому что ты не можешь стать чародеем, — ответил Кенсэй. — И эти знания для тебя по большей части будут бесполезны. Так где твоя покровительница острова?

— Она прямо перед вами, — ответил Дженази, глядя на естественный бассейн в центре пещеры.

По темной воде пошла сильная рябь, прозрачные капли отрывались от поверхности и зависали в воздухе, чем ближе к центру бассейна, тем выше. И начали притягиваться друг к другу, формируя хаотическое подобие женской фигуры. Капли вращались по причудливым траекториям, сливались в более крупные образования непостоянной формы, которые увеличивались, уменьшались или вовсе рассыпались водной пылью, чтобы превратиться в нечто новое, порой геометрически правильное, но настолько мимолетное, что оставалось только ощущение абсолютного порядка в этом воплощении водного хаоса. И смотреть на это можно было бесконечно. Не потому, что так сказано в известной поговорке про текучую воду, огонь и постороннее трудолюбие, а потому, что сами образы, в которые складывались капли, пробуждали что-то в глубинах человеческого сознания. Казалось, что наблюдая за ними, впуская в себя, концентрируясь, можно раскрыть тайны Вселенной, над которыми веками бьются мистики и математики. Перед Кенсэем предстала магия, но не та, которой он мог пользоваться по милости Забытого бога, а нечто фундаментальное, то, что лежит в основе всего и объясняет существование чего-то настолько одновременно чуждого и близкого человеческой природе.