Полное собрание сочинений. Том 72 - Толстой Л.Н.

7 Зач.: vois d’après votre lettre [вижу по вашему письму]

8 Зач.: votre [вашей]

9 Зач.: pour lui [к нему]

10 Зач.: Sous tous les rapports, [Во всяком случае,]

325. Н. В. Давыдову.

1900 г. Июнь. Я. П.

Дорогой Николай Васильевичъ,

Крестьянинъ этотъ имѣетъ получить наслѣдство 500 р., кот[орые] переданы, какъ ему сказали, въ Моск[овскій] Окр[ужной] судъ. Помогите ему достигнуть своей цѣли. Поздравляю васъ съ ученой степенью.1 Я очень порадовался этому. Жалѣю васъ за сидѣнье въ Москвѣ и желаю поскорѣе освободиться.

Левъ Толстой.

На конверте: Николаю Васильевичу Давыдову, предсѣд[ателю] Моск[овскаго] Окр[ужного] суда, Власьевскій пер., д. Зако скина.2 Отъ Л. Толстаго.

Печатается по автографу, хранящемуся в ГТМ. Датируется по письму Давыдова от 5 июля 1900 г. Впервые опубликовано в сборнике "Толстой. Памятники творчества и жизни", 2. М, 1920, стр. 55.

Николай Васильевич Давыдов (1848—1920) — близкий знакомый семьи Толстых, в то время председатель Московского окружного суда, См. письма 1884 г., т. 63.

1 Давыдов получил место приват-доцента Московского университета по кафедре уголовного права; читал лекции в университете до 1911 г., когда ушел из университета вместе с либеральной профессурой в связи с политикой министра народного просвещения Л. А. Кассо.

2 Толстой ошибся. Давыдов жил в Б. Левшинском пер., А. Н. Загоскиной.

Давыдов писал Толстому 5 июля 1900 г.: «Едва ли я допущу заметное преувеличение, если скажу Вам, дорогой Лев Николаевич, что я вот уже месяца два подряд ежедневно собираюсь Вам писать и затем, однако, не пишу только потому, что не выберу никак подходящего времени. Я и теперь его не нашел, но всё-таки пишу, побуждаемый, помимо прежнего желания, переданною мне крапивенским крестьянином запискою Вашей. Кстати, об этом человеке, разыскивающем наследство после дяди. Он у меня был в суде, но у нас ничего не нашлось по справке ДЛЯ него, и я его направил, снабдив рекомендательной карточкой, к судебному приставу московского мирового съезда, который, по-видимому, производил охранительную опись имущества, оставшегося после смерти дяди крестьянина [...] Весьма я обрадовался выраженному Вами одобрению намерения моего заниматься со студентами в университете, для чего я и должен был держать магистерский экзамен. Мне уже давно хочется в форме лекций по практическому уголовному судопроизводству передать молодежи выработавшиеся во мне житейским и судебным опытом взгляды на цель и способы «отправления правосудия», на личное внутреннее отношение каждого судейского к этому делу, на допустимые в тех или других случаях приемы и т. д. Но решился я выступить на такое учительство не без серьезных колебаний, сомнений и страхов, вызываемых главным образом тем, что право мое на учительство не достаточно доказано для меня самого, что, быть может, я увлечен самомнением, (ошибаюсь, что мысли мои не стоят того, чтобы их передавать молодежи с кафедры, что затея эта вызвана в сущности, хотя незаметно для меня, желанием отличиться. А теперь итти назад как будто и нехорошо, а потому-то Ваше одобрение (ведь я правильно вас понял: Вы одобрили не самое получение мною ученой степени, а решение мое выступить приват-доцентом в университете?) мне особенно дорого и важно теперь. Вам более или менее и даже скорей более известен мой образ мыслей и взгляд на судебное дело да и остальные мои житейские познания и вообще «мое содержимое», следовательно, Вы можете судить, пригоден ли я на задуманное дело. Да и независимо от высказанного соображения Ваше одобрение или неодобрение того или другого моего шага мне чрезвычайно важно, так как, несмотря на многие кажущиеся даже серьезными несогласия в наших взглядах, я — Ваш ученик и очень близкий. Никто не имел на меня такого влияния, как Вы, и во всем решительно. Многое, полученное от Вас, перерабатывалось во мне своеобразно, под влиянием моих особенностей, условий моей жизни, получало иную форму, чем у Вас, но я совершенно знаю, что весь мой нравственный и умственный склад — результат Вашего влияния на меня. Я никогда не говорил Вам этого так определенно, но мне казалось, что Вы сами это видите и чувствуете. Боюсь (искренно), что очень много наболтал про себя, а потому смущенно умолкаю».

О крестьянине, направленном Толстым к Давыдову, редакция дополнительных сведений не имеет.

* 326. Джону Кенворти (John С. Kenworthy).

1900 г. Июля 3/15. Я. П.

My dear Kenworthy,

I have just received your last letter and am very sorry to see by it that you are not friendly disposed to Tchertkov. As for him, he always in his letters speaks with great love and esteem about you. All the statements that you contradict are not his: the whole matter became known to you only through my indiscretion in telling St.John what Anna Constantinowna wrote without precision to her sister. As you see, Mr. Tchertkov is not in fault with regard to you.1

I am very, very sorry for all this misunderstanding between two such true friends of mine as you and Tchertkov. I hope that with your sincerity and straightforwardness this misunderstanding will undoubtedly be cleared up.2

I am very glad to know from your letter to Maude that you got the help you wanted for your undertaking and wish you success in it.3

I remain, with brotherly love,

yours truly, Leo Tolstoy.

P. S. You say in your letter: «may I publish it». I do not quite understand what is it you wish to publish. I think it is better not to publish anything about the matter. Please don’t.

Leo Tolstoy.

3/16 July 1900.

Дорогой Кенворти,

Я только что получил ваше последнее письмо и с большим огорчением узнал из него, что вы недружелюбно относитесь к Черткову. Что же касается его, то он в своих письмах всегда пишет о вас с большим уважением и любовью. Утверждения, против которых вы возражаете, ему не принадлежат. Всё это стало вам известно только благодаря моей неосторожности. Я рассказал Син-Джону о том, чтò Анна Константиновна неопределенно написала своей сестре. Как вы видите, Чертков здесь не при чем.1

Я очень, очень жалею о всем этом недоразумении между двумя столь близкими мне друзьями, как вы и Чертков, и очень надеюсь, что при вашей искренности и прямоте это недоразумение, без сомнения, выяснится.2

Я был очень рад узнать из вашего письма к Мооду, что вы получили помощь, в которой нуждались для вашего предприятия, и желаю вам успеха в нем.3

С братской любовью остаюсь

уважающий вас Лев Толстой.

P.S. Вы пишете в вашем письме: «Могу ли я опубликовать его». Я не вполне понимаю, чтò именно вы желаете опубликовать. Думаю, что лучше ничего не печатать относительно этого дела. Пожалуйста, не печатайте.

Лев Толстой.

3/16 Июля 1900.

Печатается по копировальной книге № 3, л. 43, хранящейся в ГТМ. Написано рукой А. Велш (miss A. Welsh), подпись, дата и приписка добавлены рукой О. К. Толстой. Очевидно, Толстой подписал и сделал приписку в подлиннике после того, как письмо было скопировано. Местонахождение подлинника неизвестно. Дата письма нового стиля ошибочна. В России публикуется впервые, о публикации за границей сведений не имеется.

Ответ на письмо Кенворти от 9 июля н. ст. 1900 г., с благодарностью за письмо Толстого от 17/29 июня (см. № 314) и за предисловие к «Анатомии нищеты». Кенворти пространно изложил мотивы своего отношения к В. Г. Черткову и повторил прежние обвинения. Он просил разрешение опубликовать свое письмо.

1 Кенворти протестовал против обвинения его в саморекламе по поводу опубликованного им объявления об издании произведений Толстого. Кенворти прислал копию своего письма к Черткову с упреками за эти обвинения.

2 Отвечая на письмо от 20 июня/2 июля, Кенворти писал 10 июля н. ст., что он готов вопрос об изданиях согласовать с В. Г. Чертковым, но при условии соблюдения Чертковым «христианской правдивости, прямоты, простоты и самопожертвования». См. письмо № 332.

3 Кенворти прислал Толстому копию своего письма к Эйльмеру Мооду. В письме, найденном в архиве, об этой помощи ничего не говорится. Очевидно, было другое письмо, не сохранившееся. Об отношении Моода к Кенворти см. в прим. к письму № 349.

327. М. Л. Оболенской.

1900 г. Июля 11. Я. П.

Уже съ недѣли двѣ каждый день о тебѣ думаю и собираюсь тебѣ писать. Не думай, что я нездоровъ, если пишетъ Таня, а не я, это оттого, что я играю въ шахматы съ Гольденвейзеромъ.1

Пожалуйста, напиши, голубушка, чтò у васъ, какъ ты — не больна ли? все такъ ли вы хороши съ Колей? Главное, чтò Сережа братъ и его дочери?2 Что тетя Маша?3 Какъ это вы всѣ затихли. Я радъ очень Танѣ. У насъ хорошо. Я все передѣлывалъ свою статью, к[оторую] думалъ, что кончилъ. И теперь еще поправляю и все дѣлаю ее ядовитѣе и ядовитѣе.4 Представь себѣ, что St.John взяли съ дачи Буланже и отправили его съ жандармомъ въ Австрію.5 Часто бываетъ мнѣ одиноко, но утѣшаюсь и справляюсь тѣмъ, что это-то и надо. Безпокоюсь о тебѣ и д[ядѣ] Сер[ежѣ] и, главное, хочется васъ обоихъ видѣть. Я бы пріѣхалъ уже, да послѣднее время не совсѣмъ здоровъ — не то, что нездоровъ, а въ угрожающемъ положеніи. Такъ напиши скорѣе и поподробнѣе.